После нескольких десятилетий постмодернизма, French Theory и «социального конструирования реальности» мы столкнулись с изобилием «реализмов», предположительно призванных пробудить нас от догматического сна и вновь ввести в моду метафизику, конец которой был провозглашён практически всеми философскими течениями — начиная с того самого постмодернизма — вот уже полвека назад. Упомянутое засилье новых реализмов — международное явление. Существует «спекулятивный реализм» французского философа Квентина Мейясу, получившего народный титул «авангарда» сегодняшнего материалистического реализма — передового мыслителя, который вдохновил целую школу англоговорящих мыслителей, в число которых входят Рэй Брассье, Грэм Харман, Иен Гамильтон Грант.

Кроме того, можно вспомнить le Manifesto del Nuovo Realismo под авторством Морицио Феррариса, чье влияние простирается далеко за пределы итальянского полуострова, «новый реализм» немецкого философа Маркуса Габриеля, провозглашающего, что существует всё кроме мира, или «реалистскую интерпретацию научной» деятельности Бруно Латура (хотя считалось, что в своём прошлом воплощении он был конструктивистом). Сюда же следует добавить «вещный» реализм Тристана Гарсии, «онтикологию» Леви Брайанта, «вибрирующий реализм» Джейн Беннетт, «транзитный» реализм Джона Капуто, «делёзовский» реализм Манюэля Деланда, не говоря о неутомимом Славое Жижеке, отстаивающем свой материализм, и прочих молодых поэтах. Ряд прочих авторов также провозглашает себя реалистами, хотя и не принимая тот метафизический скачок, который произвели вышеперечисленные персоналии. В их число входят Кора Даймонд с её духом «реализма», Сара Ложье, продвигающая «обыденный реализм» и Жослин Бенуа с его «контекстуальным» реализмом.

Таким образом, объявляется эпоха «realist turn», который какое-то время назад затмил все прочие философские «повороты», в результате чего мы столкнулись с умножением числа доктрин, чьи авторы куда больше озадачены их именованием («объектно-ориентированная философия», «трансцендентальный материализм», «трансцендентальная онтология», «трансцендентальный нигилизм»), нежели их построением. Каждый из них имеет свою собственную систему. Эта молниеносно распространившаяся волна реализмов уже нашла своих увлечённых комментаторов, ключевые тексты, интернет-блоги, журналы, коллоквиумы, научные сборники, конференции на Youtube и т.д. Некоторые из этих авторов громогласно приветствуются в прессе как «вундеркинды»: «немецкое дарование», «наиболее заметная фигура на мировом философском ландшафте», «метеор, рассекающий философские небеса» и т.д. Существует по меньшей мере одна вещь, которой не лишены все упомянутые новые реалисты, — вкус к публичности.

Из статьи «Китч-реализм».

В массовой культуре 90-х редко можно было увидеть рефлексию над наступающей эпохой сетевой коммуникации. Заметна скорее общая критика технологического ускорения, страх перед сломом традиционных форм труда и опасения относительно того, что отношения человек-машина перестанут быть исключительно отношением активного пользователя с полезным, но пассивным инструментом. Например, альбом «OK Computer» группы Radiohead повествует о депрессии и одиночестве среди растущих небоскребов и инвестиций технокапитала. Трек «Paranoid Android» назван так в честь андроида-параноика Марвина из романа Дугласа Адамса «Путеводитель по Галактике». Марвин страдает от тяжелой депрессии и скуки, отчасти потому, что он обладает мозгом размером с планету, который ему редко, если вообще когда-либо, позволяют использовать. Рассказчика в треке «The Tourist» охватывает тревога и он испытывает взрывной припадок, сравнимый с перегрузкой электронного устройства. Именно в таких состояниях перевозбуждения синестезия (которую испытывал в том числе Том Йорк) полностью овладевает им и ощущается как чистый экстаз.

Экстаз приближающегося конца света был и на альбоме «Mezzanine» группы Massive Attack. В «Dissolve Girl», которую слушает Нео из «Матрицы», рассказывается о потере чувства идентичности, страсти и желании вернуться к нормальности, выйти из круга отчуждения и утраты. Неслучайно в фанатском клипе на эту песню (сделанном из отрывков фильма «Бессмертные: Война миров», где повествуется про антиутопический мир генетически измененных людей и древнеегипетских богов) героиня сталкивается с тоталитарной техно-антиутопией будущего и вынуждена бежать от тюремщиков-экспериментаторов с телами киборгов, чтобы в конце воссоединится с такими же аномальными телами Других, находясь в вечном ускользании от биовласти. В треке «Teardrop» возникает метафора самого преданного зеркала [most faithful mirror] — это и отсылка к психоаналитической стадии зеркала, когда ребёнок впервые узнаёт своё отражение, так и к взгляду господина, его паноптикального неустанному взору, который контролирует и изменяет тело с его поведением.

Из статьи «Цифровая меланхолия от "Экспериментов Лэйн" до Yeule».

Алексей Соловьев рассказывает о гипермодерне Жиля Липовецки, гипериндустриальном обществе Бернара Стиглера и гиперкультуре Бён-Чхоль Хана.

Теперь на нашем основном канале на Ютубе есть плейлист "Insolarance Cult". Здесь собраны все стримы Yaldabogov, на которых в качестве приглашённых гостей выступали Алексей Кардаш, Иван Кудряшов и другие участники Insolarance. Также в этот плейлист добавлены подкасты Insolarance, в которых принимал участие Васил. Смотрите то, что не смотрели и пересматривайте то, что уже смотрели!

https://www.youtube.com/playlist?list=PLZn1C-cYXVSWr0EhGCarcAxEOIuuBW8rA

В статье «Проклятие Солнца» Ник Ланд разбирает платоновский миф о пещере через призму солярной экономики Жоржа Батая. В работах Батая Ланда интересует концепция «черного солнца», скрытого в звезде разрушительного и даже смертельного потенциала. Для француза Солнце – это не неиссякаемый источник блага и созидания (как у Платона и неоплатоников), но наоборот – длящаяся трата и самосгорание. Весь мир действительно подчинен логике Солнца и является его продолжением, но это логика бескорыстного разрушения и смерти, а не творения и созидания.

Как указывает Ланд, у самого Платона есть четкие предостережения против прямого контакта с Солнцем – смотреть на него напрямую нельзя. Однако уже у просветителей эта опасность солнца не упоминается, их идеал – это полное совпадение взгляда и света, реальности и знания. «Мы как будто все еще эллины, интерпретируем зрение как обратное движение восприятия, а не как острое жжение сетчатки». Просветители забывают, что прямое совпадение с Солнцем – это слепота и в пределе смерть.

Пещера, социум – это не просто заблуждение и иллюзия, но некоторая канализация гигантского потока чистой энергии, защита от безжалостного солнечного света. Реза Негарестани в «Циклонопедии» противопоставляет образу пещеры образ пустыни, где у солнечного света нет ни малейшего препятствия – все просматривается и просвечивается. Уподобление Земли Солнцу, которыми грезят просветительские утопии, – это опустынивание и смерть.

Темнота пещеры и обскурантизм – это попытка уберечься, спрятаться от власти прямого взгляда и опустынивания. Темное просвещение – это история про стремление избежать насилия света и знания, избежать солнечного монизма, испепеляющего тоталитаризма прозрачности.

Из статьи «Темнота и тьма».

Антропологическая траектория человека-сенсора представляет максимальное устранение субъектности и превращение человека в чуть более сложно организованную собаку Павлова. Он реагирует на бесчисленные потоки стимулов и встроен в потоки производства-потребления товаров, услуг, контента, туристических мест, развлечений и прочего, подобно части гигантского кордицепса из «The Last of Us». Человек-сенсор находится в потоке реакций, исключающих рефлексию и осмысление себя в качестве автономного субъекта — того, кто способен осознавать свои потребности, ценности и желания, чтобы осуществлять свободный выбор.

Ощупывая экран своего смартфона, человек-сенсор использует взгляд, как амеба — псевдоподию. Он словно приклеен к потокам данных, которые почти безостановочно фиксирует его мозг с непродолжительными перерывами на сон, кормление и такую же «сенсорную» работу. И всякий раз, как только возникает пауза в ощупывании «зрительными псевдоподиями» цифрового интерфейса, которая может привести к осмыслению себя или происходящего, Сенсор возвращается к своей базовой форме существования — скольжению взгляда в пределах экрана цифрового устройства, скроллингу лент соцсетей и другим формам реактивного поведения в кибернетической вселенной.

Его проще всего представить в гипнотическом трансе от просмотра коротких видеороликов в сети. Сознание такого человека похоже на калейдоскоп коротких ярких видео, которые быстро вспыхивают и столь же быстро затухают. Бессвязные фрагменты образов, составленные как пазл из обрывков чьей-то реальности и ничьих симулякров, заполняют пустоту и бессмыслицу внутреннего мира продуктами чужой жизнедеятельности. Это мир чужого полусна-полуяви-полубреда — из абрисов, светотеней, мазков и бликов которого был составлен бриколаж сознания тик-ток-человека.

Из статьи «Закат человека разумного. Учебник (не) фантастической антропологии».

Уже первый живописец в определенном смысле достигал самой глубины будущего. Если ни одна форма живописи не может исчерпать и завершить живопись в целом, если, более того, ни одну картину нельзя считать абсолютно законченной, это означает только, что каждое произведение изменяет, преображает, проясняет, углубляет, подтверждает, предвосхищает, воссоздает или предсоздает все прочие творения. И если художественные произведения не становятся неким вечным обретением, то не потому только, что, как и все на свете, они преходящи, но и потому, что почти вся их жизнь еще им предстоит.

Морис Мерло-Понти

Экзистенциализм как философия в массовом сознании ассоциируется с гнетущим отчаянием, муками жизненного выбора и ужасом человеческого существования, направленного к смерти. Несмотря на такую репутацию, тиражируемую, в первую очередь, художественными произведениями знаменитых приверженцев этого направления, творчество также занимает значимое место в философии существования. Взгляды на творчество у экзистенциалистов разнятся, впрочем, как и по другим вопросам, что напрямую вытекает из особенностей центрального предмета изучения — уникального, индивидуального человеческого существования, которое всячески изворачивается от фиксации в строгих рамках теоретических понятий. Как писал Бердяев: «Малый разум — дискурсивен, большой разум — интуитивен». Но как бы ни противились философы систематизации своих теорий, как Габриэль Марсель, или даже напрямую ни открещивались от принадлежности к экзистенциалистам, как например, Мартин Хайдеггер, проследить связь между ними можно, в том числе, с помощью теории творчества.

Однако изготовить макет экзистенциальной теории творчества едва ли возможно без обращения к экзистенциальной онтологии, так как именно в ней исследуется точка возникновения стимула, влекущего человека к творческому процессу.

Человек не данность, он не предзадан, он — постоянное становление. Процесс его становления и составляет драму существования. Само определение экзистенции (ex-istentia) — как исходящей из себя, выходящей за свои рамки — намекает на специфику человеческого существования. Драматично оно по четырем причинам:

1) Существование не имеет исходной точки из субъекта: собственная точка зрения на события появляется не сразу со старта физического существования, всю оставшуюся жизнь преследуя индивида больше как чужое свидетельство — рождение субъекта сущностно не собственное событие, а чужая реконструкция своего переживания, рассказанная субъекту свидетелем.

2) Существование субъекта не завершено для него лично — оно прерывается смертью, пережить которую субъекту как некое целостное событие не суждено. Смерть — это не событие для себя, а скорее способ существования, структурирующий многие области жизни субъекта (как в убегании от неё, так и в принятии).

3) Постоянное становление человека лишает его надежной опоры. Ничто нельзя считать оконченным или завершенным, данным раз и навсегда. Взгляды экзистенциалистов по восприятию факта временности расходятся (Сартр полагал человека как постоянную, обреченную на тщету и абсурдность существования, актуальность, в то время как Хайдеггер видел в этом шаге французского философа неверное истолкование фундаментальной онтологии), однако именно временность и неустойчивая безосновность являются двумя важными структурирующими экзистенцию элементами.

4) Экзистенция неразрывно связана с субъектом. Это делает её трудно теоретизируемой, потому что невозможно отдалиться от экзистенции именно как от переживания. Это даёт ей возможность быть глубоко личной, потому что пережить чужого витгенштейновского «жука в коробке» можно только через анализ внешних проявлений поведения другого субъекта и построения модели его внутреннего переживания на основе собственного имеющегося опыта или, выражаясь в рамках феноменологии, через аппрезентацию (но правомерна ли она?). С другой стороны, в отличие от категории «жизни» в философии жизни, как пишет Больнов, существование можно утерять, потерять контроль над своим становлением.

Из статьи «Творю, следовательно, существую. Искусство как экзистенциальный акт».

В современной философской литературе по теориям благополучия доминируют два основных подхода к определению счастья: теории объективного списка и теории исполнения желаний. Иногда этот перечень расширяют за счёт добавления к нему гедонизма в качестве третьей самостоятельной альтернативы. Однако мне ближе трактовка, согласно которой гедонизм представляет собой теорию объективного списка, где список состоит всего из одного компонента — удовольствия. Это не единственный пример подобных монистических теорий объективного списка, где благополучие исчерпывается всего одним компонентом. В различных версиях религиозной этики Бог (или, возможно, близость к нему) является единственным подлинным благом, составляющим человеческое счастье.


Сторонники теории исполнения желаний считают, что достаточно некоторого субъективного оценочного отношения конкретного человека к какому-то предмету, чтобы этот предмет был компонентом его счастья. Это субъективное оценочное отношение и называется «желанием» или «предпочтением»: если в данный момент я хочу пиццы, то счастье для меня состоит в получении пиццы.

Соответственно, к сторонникам теории объективного списка примыкают все, кто отрицают релевантность этого субъективного оценочного отношения к счастью. Например, для гедонистов конкретные вещи становится источником счастья ввиду не нашего желания достичь эти вещи, а получаемого от них удовольствия. Наши желания здесь вторичны по отношению к переживаниям, которые составляют счастье. Едва ли теории объективного списка нашли бы широкую поддержку, если бы субъективная удовлетворённость и желательность чего-либо вообще не играли никакой роли в том, что приносит нам счастье. Однако это субъективное отношение не является тем, что делает ту или иную вещь компонентом счастья. Поэтому, как считают сторонники теорий объективного списка, нет ничего странного или противоречивого в том, что иногда люди не имеют этого оценочного отношения к тому, что объективно является компонентом их благополучия, пока они не испытают опыт реализации этого объективного блага.

Из статьи «Почему мораль объективна?».

Бён-Чхоль Хан — это один из наиболее примечательных философов наших дней. Популярным его сделали размышления о современном обществе, в котором Хан обнаруживает тенденцию к усталости и выгоранию от бесконечного стремления ко всё новым и новым достижениям. Вместе с Алексеем Салиным мы говорим о философии Хана, его взглядах на продуктивность и любовь.

https://youtu.be/SitPw9rZiek

Слово «прагматизм» в обыденной речи чаще отсылает к чему-то полезному или удобному, но это имеет мало общего с тем, что из себя представляет философия прагматизма. Сформулированный Чарльзом Сандерсом Пиросом в конце XIX в. и обретший новую жизнь благодаря Джону Дьюи и Уильяму Джеймсу, чей вклад, правда, можно назвать спорным, прагматизм был и остаётся просто звучащей, но сложной и завораживающей темой.

Для разговора о которой мы пригласили Евгения Владимировича Логинова, кандидата философских наук, доцента кафедры ИЗФ МГУ им. М.В. Ломоносова, сотрудника МЦИС и главного редактора журнала «Финиковый компот». Мы обсудили прагматизм, сосредоточившись на взглядах Пирса, но не ограничиваясь ими, затронув метафизику, эпистемологию, философию языка и даже философию религии, а также множество других интересных тем!

Youtube
Яндекс. Музыка

Другие платформы

#Выпуски

Жан-Люк Нанси пытается отказаться от понятия «общество» вообще и вместо него вводит понятие «сообщества». Во французском языке слова «сообщество» (la communauté), «коммуникация» (communication), «коммунизм» (le communisme) являются однокоренными, что важно. В предисловии к книге «Непроизводимое сообщество» Нанси акцентирует на этом внимание. Французский оригинал названия работы Нанси можно перевести и как непроизводимое, и как непроизводящее (désœuvrée). Сообщество ничего не производит и ничем не произведено. Основной проблемой для Нанси является возможность коммуникации и «коммунности» (в смысле сообщности) после провала коммунистических режимов.

Главной характеристикой общества оказывается непроизводимость. В отличие от Батая, для Нанси сообщество и экстаз (растворение любовников друг в друге, их слияние) скорее соотносятся как две крайности: наступивший экстаз разрушает сообщество, а длящееся сообщество делает невозможным экстаз.

Общность как экстаз (снятие, синтез, реализация) частного в абсолют всегда будет оборачиваться идеологией и смертью единичного. Нужно искать не единое-общее, не базовую структуру, стоящую «за» частными интеракциями (вроде производительных сил, абсолютного духа или крови-почвы), а моменты и события коммуникации. Сообщение частностей – сообщество, которое не реализуется через что-то и не реализует что-то, а случается и угасает. Речь идет об отказе от редукционизма, возможности свести наличные акты коммуникации к единому субстрату или основанию.

Из статьи «Что такое социальный конструкт?».

Философия Квентина Мейясу выглядит подчеркнуто аполитичной. Критика корреляционизма и обоснование необходимости контингентности очевидно занимают его больше, чем мысли об обществе и его преобразовании. Вместе с этим, когда Мейясу критикует посткантовскую философию, то он утверждает, что она оказалась неспособна критиковать идеологию и противостоять фанатизму. Филипп Эмануилов рассматривает политическую сторону спекулятивного материализма, объясняя связь Мейясу с философией Просвещения и показывая, почему стоит отказаться от демонизации фанатизма.

Это опять Аристотель, и он принес вам ветку.

Из книги Thomas Stanley, The History of Philosophy. The Sixt Part, Containing the Peripatetick Philosophers. London: Printed for Humphrey Mosely, and Th. Dring. 1656.

Аврелий Августин — это мыслитель, чьё влияние на философию и христианство трудно недооценить. Одновременно с этим его история — это далеко не история отрешенного от мира теоретика, поскольку истоком мысли Августина всегда были личные переживания о зле, свободе и состоянии мира вокруг. В этом подкасте, расширенная версия которого уже доступна на Бусти и Патреоне, Александра Ильина рассказывает о философских взглядах Августина и обстоятельствах, которые их сформировали.

Стремительный прогресс искусственного интеллекта и нейротехнологий открывает не только новые возможности, но и порождает риски — от усиления цифрового надзора до более изощренных форм манипуляции поведением и предпочтениями пользователей в онлайн-пространстве. В своей статье Глеб Лихачев рассказывает о том, как возникла и развивается дискуссия о нейроправах, призванных защитить психику от нежеланных влияний и отстоять когнитивную свободу индивида.

Определить, что именно представляет собой вред для психики, крайне сложно. Мы знаем, что любое межличностное взаимодействие так или иначе вызывает изменения в мозговой активности, то есть каждая коммуникация отражается в человеке на биологическом уровне. При этом, мы не считаем, что это является нарушением телесной неприкосновенности, хотя по факту на уровне тела изменения происходят. Уже это указывает на необходимость особых принципов регулирования ментальной сферы. Однако существуют и другие сложности. Предположим, чтобы не запрещать под предлогом телесной неприкосновенности любое взаимодействие между людьми, мы усложним критерии оценки и будем считать вредом лишь те воздействия, которые приводят к серьезным последствиям для психики — например, к диагностируемым расстройствам. Но и этот подход не является исчерпывающим. Известно, что расставание с близким человеком может привести к глубокой депрессии и эмоциональным страданиям, сопоставимым по своей интенсивности с физической болью. Тем не менее вряд ли кто-то станет утверждать, что за отвержение партнера следует нести юридическую ответственность, тогда как почти во всех случаях нанесения физического вреда такая ответственность предусмотрена. И наоборот, если кто-то умышленно сообщает ложную информацию о смерти близкого человека, и это вызывает серьезные эмоциональные переживания, такое поведение может расцениваться как причинение вреда — даже если оно не привело к психическому заболеванию или травме.

Эти примеры показывают, что критерии, применимые к оценке физического вреда, не могут быть автоматически перенесены на ментальную сферу. Психический ущерб отличается не только по своей природе, но и по способам осуществления. Его нельзя описывать исключительно в терминах телесной неприкосновенности — как если бы каждое психологическое влияние представляло собой атаку на мозг.

Из статьи «Нейроправа и когнитивная свобода».

Когда заходит речь об увлечении современных людей астрологией и картами таро, то я считаю важным обратить внимание на то, что практикуется всё это не только ради ответов, но и в существенной мере ради самой возможности задать определенные вопросы. Дело здесь в странной культурной ситуации, сложившейся вокруг экзистенциальных вопрошаний о себе, своем характере, смысле собственной жизни, коммуникации с другими и так далее. С одной стороны, мы живем в эпоху большого внимания к вопросам идентичности и ментального благополучия. С другой стороны, экзистенциальные вопросы сами по себе и без легитимирующего контекста считаются пустой тратой времени.

Современный человек в большинстве своем стесняется вопрошать «Кто я?» и «Зачем живу?», если это происходит не в момент составления натальной карты, общения с духовником, выяснения собственной родословной или психотерапии. Но откуда берется это стеснение перед экзистенциальным? Такие вопросы сами по себе не сулят никаких внешних выгод. Более того, вы можете получить ответы, которые невозможно продать другим людям. Представьте реакцию ваших знакомых, если вы сообщите им, что вот уже целую неделю размышляете о том, кто вы такой. Полагаю, что, если они и обратят внимание на ваше высказывание, то с большой вероятностью либо посмотрят на вас как на странного человека, либо предложат превратить ваши экзистенциальные переживания в какой-то более удобоваримый товар межличностной коммуникации, вроде диагноза или знака зодиака.

В том и двусмысленность, что человек, просто размышляющий о собственном существовании, представляется идиотом и фриком, тратящим своё время попусту. Но человек, размышляющий о своем существовании в рамках некоей терапии или консультирования, представляется вполне себе осознанным гражданином, продуктивно тратящим своё время на поиск внутренних «поломок» или «ресурсов», обнаружение которых позволит ему стать ещё более эффективной личностью. Однако в том и дело, что вы можете размышлять о своем существовании не только потому, что в вас что-то сломано или не обнаружено.

Экзистенциальному вопрошанию сегодня всегда необходимо алиби. Перефразируя Мейясу, мы имеем дело со своего рода экзистенциальным корреляционизмом, который запрещает прямое обращение к экзистенциальным вопросам, разрешая задаваться ими лишь тогда, когда они скоррелированы с чем-то ещё, с какой-то формой доступа к ним. Популярная эзотерика, отчасти психотерапия и религия – это яркие примеры сфер, предлагающих корреляты экзистенции, то бишь разрешенные формы представления о собственном существовании.

В какой-то мере всё лежит на поверхности, поскольку специалисты той или иной сферы консультирования по личным вопросам предлагают именно форму доступа к вашему личному, рекламируя эту форму доступа как что-то, что превосходит ваш собственный доступ к себе. Однако причиной, по которой мы можем полагать себя недоступными для самих же себя, может быть именно вера в то, что ничто не доступно само по себе без внешнего инструмента доступа. И в этом плане ритуальность и даже театральность эзотерических практик – это и есть то, что подкупает людей, поскольку им в буквальном смысле слова демонстрируют, что доступ к их личности добывается, а не получается.

Возможность задаться экзистенциальными вопросами сегодня зачастую оплачивается заведомой убогостью ответов. Именно поэтому увлечение той же астрологией сегодня легко сочетается с ироничным отношением к ней же. И это любопытно, что ирония здесь не создаёт дистанцию (читаю гороскопы по приколу, но не верю), а легитимирует отсутствие этой самой дистанции (читаю гороскопы по приколу и верю тоже по приколу).

Да, современный человек крайне верен догме о том, что нигде нет истины в последней инстанции, а поэтому он готов воспринимать последние истины от любой инстанции, зная, что их всегда можно заменить на другие. Однако к любой из инстанций в конце концов его тянет не факт наличия ответов, а факт наличия вопросов, которыми она позволяет задаться.

Несмотря на то, что политическая философия оказалась лишь кратким мигом в карьере Роберта Нозика, он сумел стать одним из самых известных либертарианцев и сторонников минимального государства. Вместе с Константином Морозовы мы обсуждаем философские основания взглядов Нозика, его концепцию метаутопии и аргументы за минимальное государство. Как и всегда, подкаст уже доступен на Бусти и Патреоне.