25 декабря Леону Богданову исполнилось бы 82 года. Вдогонку дню рождения драгоценнейшего шизофреника — ещё один фрагмент из цикла С. Снытко о ленинградской прозе.
Леон Богданов. Заметки о чаепитии и землетрясениях. М.: Новое литературное обозрение, 2002. 544 с.
Может быть, парадокс, вынимающий прозу Леона Богданова из периодической системы жанров, это парадокс его стиля. Невзирая на использование материала личной повседневности, стиль «Заметок…» очевидно не дневниковый. Формальное разделение на дни в тексте отсутствует, отличить вчерашнее событие от сегодняшнего возможно далеко не всегда, да это Богданову и не нужно: время измеряется для него не общепризнанным календарём, а как-то иначе. Отсутствие подневной линейки связано с особой психомоторикой, с внутренней конституцией скриптора, которой соответствует слитное беспрепятственное течение прозы — гибкой, неуловимой на поворотах, лишённой любых намёков на розановскую лоскутность. Охлаждённая равнина предрассветного купчинского пустыря, над которым то и дело вспыхивают параноидальные озарения, проносятся искры доморощенной эзотерической доктрины Богданова: «Но идентификация — это когда кажущееся чем-то этим и оказывается, а при этом казавшаяся базовой и фундаментальной “реальность” оказывается фиктивной <…> Никакого закона здесь нет, а есть одни исключения из правил, становящиеся закономерностями, да так, что становится по ночам шорох звёзд слышен». Когда мы читаем такие строки, у нас возникает чувство, что Богданов постоянно о чём-то догадывается, но откладывает своё откровение на потом, даже не пытаясь облечь его в адекватную словесную комбинацию; предметом повествования становится сама длительность наблюдений и медитативного уединённого «делания» в преддверии очередного эпохального знака — землетрясения на другом конце планеты или падения правительства в далекой экзотической стране. При этом, зрелый Богданов (в отличие от его раннего периода экстравагантных и несколько поверхностных экспериментов) как писатель предпочитает гиперреальные и скрупулёзные описания, в которых вещи очерчиваются белым лабораторным светом.
Подобно автору «Заметок…», мы привыкли жить среди банальных вещей, отбрасывающих двусмысленные тени; однако, в отличие от Богданова, мы редко и неохотно замечаем подобные двусмысленности. Постижение связей между мельчайшим и крупнейшим, между ближайшим и отдалённым (интуиция К. Ф. Морица, предложившего в «Антоне Райзере» застигнуть окружающую обстановку врасплох, увиденной как бы из Пекина*) остаётся уделом таких фигур, как Богданов — отщепенцев, которым отказано в общепринятой «нормальности». Хуже того, с догматической точки зрения Богданов — не просто автор странной прозы и человек «с диагнозом», куритель плана, впавший в патологическую зависимость от чифиря, но ещё и «неофициальщик», андеграундный затворник, который (по крайней мере в период «Заметок…») чурался даже товарищей по подполью и был безразличен ко всему, кроме новинок издательства «Восточная литература». Именно поэтому Богданов — интерес к которому год от года растёт — прямо-таки напрашивается на ту или иную нормализацию, на оправдательную «очистку» от маргинальности, а самый простой и действенный способ такой «очистки» — преувеличенная историзация, навязывание ему статуса продукта сугубо исторических обстоятельств. Этот ход, беспроигрышный в репутационном отношении, низводит «Заметки…» до уровня то ли гримасы застоя, то ли ужимки перестройки — эксцентричной и экзотической, но такой же унизительно целесообразной, как цены на колбасу и гонки на лафетах, как «Малая земля» и «Дом на набережной».
25 декабря Леону Богданову исполнилось бы 82 года. Вдогонку дню рождения драгоценнейшего шизофреника — ещё один фрагмент из цикла С. Снытко о ленинградской прозе.
Леон Богданов. Заметки о чаепитии и землетрясениях. М.: Новое литературное обозрение, 2002. 544 с.
Может быть, парадокс, вынимающий прозу Леона Богданова из периодической системы жанров, это парадокс его стиля. Невзирая на использование материала личной повседневности, стиль «Заметок…» очевидно не дневниковый. Формальное разделение на дни в тексте отсутствует, отличить вчерашнее событие от сегодняшнего возможно далеко не всегда, да это Богданову и не нужно: время измеряется для него не общепризнанным календарём, а как-то иначе. Отсутствие подневной линейки связано с особой психомоторикой, с внутренней конституцией скриптора, которой соответствует слитное беспрепятственное течение прозы — гибкой, неуловимой на поворотах, лишённой любых намёков на розановскую лоскутность. Охлаждённая равнина предрассветного купчинского пустыря, над которым то и дело вспыхивают параноидальные озарения, проносятся искры доморощенной эзотерической доктрины Богданова: «Но идентификация — это когда кажущееся чем-то этим и оказывается, а при этом казавшаяся базовой и фундаментальной “реальность” оказывается фиктивной <…> Никакого закона здесь нет, а есть одни исключения из правил, становящиеся закономерностями, да так, что становится по ночам шорох звёзд слышен». Когда мы читаем такие строки, у нас возникает чувство, что Богданов постоянно о чём-то догадывается, но откладывает своё откровение на потом, даже не пытаясь облечь его в адекватную словесную комбинацию; предметом повествования становится сама длительность наблюдений и медитативного уединённого «делания» в преддверии очередного эпохального знака — землетрясения на другом конце планеты или падения правительства в далекой экзотической стране. При этом, зрелый Богданов (в отличие от его раннего периода экстравагантных и несколько поверхностных экспериментов) как писатель предпочитает гиперреальные и скрупулёзные описания, в которых вещи очерчиваются белым лабораторным светом.
Подобно автору «Заметок…», мы привыкли жить среди банальных вещей, отбрасывающих двусмысленные тени; однако, в отличие от Богданова, мы редко и неохотно замечаем подобные двусмысленности. Постижение связей между мельчайшим и крупнейшим, между ближайшим и отдалённым (интуиция К. Ф. Морица, предложившего в «Антоне Райзере» застигнуть окружающую обстановку врасплох, увиденной как бы из Пекина*) остаётся уделом таких фигур, как Богданов — отщепенцев, которым отказано в общепринятой «нормальности». Хуже того, с догматической точки зрения Богданов — не просто автор странной прозы и человек «с диагнозом», куритель плана, впавший в патологическую зависимость от чифиря, но ещё и «неофициальщик», андеграундный затворник, который (по крайней мере в период «Заметок…») чурался даже товарищей по подполью и был безразличен ко всему, кроме новинок издательства «Восточная литература». Именно поэтому Богданов — интерес к которому год от года растёт — прямо-таки напрашивается на ту или иную нормализацию, на оправдательную «очистку» от маргинальности, а самый простой и действенный способ такой «очистки» — преувеличенная историзация, навязывание ему статуса продукта сугубо исторических обстоятельств. Этот ход, беспроигрышный в репутационном отношении, низводит «Заметки…» до уровня то ли гримасы застоя, то ли ужимки перестройки — эксцентричной и экзотической, но такой же унизительно целесообразной, как цены на колбасу и гонки на лафетах, как «Малая земля» и «Дом на набережной».
BY История прозы
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
The account, "War on Fakes," was created on February 24, the same day Russian President Vladimir Putin announced a "special military operation" and troops began invading Ukraine. The page is rife with disinformation, according to The Atlantic Council's Digital Forensic Research Lab, which studies digital extremism and published a report examining the channel. Emerson Brooking, a disinformation expert at the Atlantic Council's Digital Forensic Research Lab, said: "Back in the Wild West period of content moderation, like 2014 or 2015, maybe they could have gotten away with it, but it stands in marked contrast with how other companies run themselves today." Pavel Durov, a billionaire who embraces an all-black wardrobe and is often compared to the character Neo from "the Matrix," funds Telegram through his personal wealth and debt financing. And despite being one of the world's most popular tech companies, Telegram reportedly has only about 30 employees who defer to Durov for most major decisions about the platform. DFR Lab sent the image through Microsoft Azure's Face Verification program and found that it was "highly unlikely" that the person in the second photo was the same as the first woman. The fact-checker Logically AI also found the claim to be false. The woman, Olena Kurilo, was also captured in a video after the airstrike and shown to have the injuries. Soloviev also promoted the channel in a post he shared on his own Telegram, which has 580,000 followers. The post recommended his viewers subscribe to "War on Fakes" in a time of fake news.
from ye
