Стальной шлем

Про прусскую толерантность

Прусское государство ассоциируется, прежде всего, с милитаризмом и мощной армией. На второе место в списке «прусских ассоциаций», пожалуй, можно поставить организованность, упорядоченность и дисциплинированность бюрократического аппарата. Однако Пруссия характеризовалась ещё одним немаловажным качеством. Качеством, о котором в XX в. не особо любили вспоминать, как апеллировавшие к её наследию, так и оппонировавшие ему. Пруссия XVII – XVIII вв. была едва ли не самым открытым, толерантным и мультикультурным государством Европы.

Земли, которые стали ядром будущего прусского государства, были покорены и христианизированы немцами относительно поздно: в XII – XIII вв. Уже через несколько столетий произошла Реформация, и недавние католики превратились в протестантов-лютеран. Ещё через сто лет, в начале XVII в., бранденбургский курфюрст Иоганн Сигизмунд, чтобы заручиться симпатиями вновь приобретённых им земель на Рейне, перешёл из лютеранства в кальвинизм. При этом курфюрст не осмелился насильно обращать в новую веру своих старых поданных. Столь частая смена конфессий и необходимость лютеранского большинства и кальвинистской верхушки уживаться друг с другом стали фундаментом довольно прохладного отношения пруссаков к религиозным вопросам и конфликтам.

Когда в 1685 г. Людовик XIV отменил Нантский эдикт о веротерпимости к кальвинистам-гугенотам, прусский курфюрст Фридрих Вильгельм I тут же откликнулся на него собственным Потсдамским эдиктом, который, наоборот, приглашал всех гонимых гугенотов поселиться в Пруссии. Уже к 1700 г. каждый третий житель Берлина являлся французом. В следующие десятилетия в Пруссию потянулись протестанты из Швейцарии, католики и меннониты из Нидерландов, пресвитерианцы из Шотландии, евреи из Австрии. Король Фридрих II заявлял, что «если бы турки и язычники прибыли и захотели жить в нашей стране, мы бы и им построили мечети и молельни».

При этом Пруссия ни в коей мере не являлась национальным государством. Она не пыталась «германизировать» или ассимилировать своих новых поданных. В течение 13 лет – с 1793 по 1806 гг., Пруссия демографически и территориально являлась двунациональным государством: немцев и поляков, и опять же никакой «германизации» не проводилось. Превращать поляков в немцев начнёт только Германская империя, при Пруссии же поляки воспринимались как полноценные «пруссаки», не хуже остальных.

У этого государства вообще не было никаких корней, не только национальных. В географическом отношении Пруссия большую часть времени своего существования была разделена на несвязанные друг с другом регионы: собственно Пруссию, Бранденбург, Померанию, Силезию, рейнские провинции и так далее. Поэтому в основе понятия «пруссака» никогда не лежало никакой «племенной» общности, как это было, например, у баварцев или саксонцев. Пруссаков, не имевших ни общей территории, ни общего происхождения, ни общей религии во многом связывала друг с другом лишь общая династия и этатистская идея служения Прусскому государству. Именно поэтому, например, большинство пруссаков очень быстро растворились в новой немецкой идентичности, в то время как те же баварцы и прочие немецкие народности ещё долго отстаивали свою «особость».

Воспоминания о прусской толерантности и открытости были намерено вымараны немецкими националистами и позже нацистами, которые хотели оставить в прусском образе лишь душный милитаристский блеск. Однако если через милитаризм Пруссию действительно можно связать с Германским Рейхом, то через открытость – с современной ФРГ. Во многом современная Германия стоит на выраженной философом Юргеном Хабермасом концепции «конституционного патриотизма», которая предполагает лояльность не нации, культурной общности и общему историческому прошлому, а «универсальным ценностям», прописанным в Основном законе, которые теоретически может воспринять кто угодно. Как бы не относиться к данной концепции, но приходится признать, что она является не каким-то новоделом последних десятилетий, а имеет корни в самой прусской истории.

www.group-telegram.com/ye/stahlhelm.com/1940

2.8K viewsAug 22, 2020 at 16:39

Про прусскую толерантность

Прусское государство ассоциируется, прежде всего, с милитаризмом и мощной армией. На второе место в списке «прусских ассоциаций», пожалуй, можно поставить организованность, упорядоченность и дисциплинированность бюрократического аппарата. Однако Пруссия характеризовалась ещё одним немаловажным качеством. Качеством, о котором в XX в. не особо любили вспоминать, как апеллировавшие к её наследию, так и оппонировавшие ему. Пруссия XVII – XVIII вв. была едва ли не самым открытым, толерантным и мультикультурным государством Европы.

Земли, которые стали ядром будущего прусского государства, были покорены и христианизированы немцами относительно поздно: в XII – XIII вв. Уже через несколько столетий произошла Реформация, и недавние католики превратились в протестантов-лютеран. Ещё через сто лет, в начале XVII в., бранденбургский курфюрст Иоганн Сигизмунд, чтобы заручиться симпатиями вновь приобретённых им земель на Рейне, перешёл из лютеранства в кальвинизм. При этом курфюрст не осмелился насильно обращать в новую веру своих старых поданных. Столь частая смена конфессий и необходимость лютеранского большинства и кальвинистской верхушки уживаться друг с другом стали фундаментом довольно прохладного отношения пруссаков к религиозным вопросам и конфликтам.

Когда в 1685 г. Людовик XIV отменил Нантский эдикт о веротерпимости к кальвинистам-гугенотам, прусский курфюрст Фридрих Вильгельм I тут же откликнулся на него собственным Потсдамским эдиктом, который, наоборот, приглашал всех гонимых гугенотов поселиться в Пруссии. Уже к 1700 г. каждый третий житель Берлина являлся французом. В следующие десятилетия в Пруссию потянулись протестанты из Швейцарии, католики и меннониты из Нидерландов, пресвитерианцы из Шотландии, евреи из Австрии. Король Фридрих II заявлял, что «если бы турки и язычники прибыли и захотели жить в нашей стране, мы бы и им построили мечети и молельни».

При этом Пруссия ни в коей мере не являлась национальным государством. Она не пыталась «германизировать» или ассимилировать своих новых поданных. В течение 13 лет – с 1793 по 1806 гг., Пруссия демографически и территориально являлась двунациональным государством: немцев и поляков, и опять же никакой «германизации» не проводилось. Превращать поляков в немцев начнёт только Германская империя, при Пруссии же поляки воспринимались как полноценные «пруссаки», не хуже остальных.

У этого государства вообще не было никаких корней, не только национальных. В географическом отношении Пруссия большую часть времени своего существования была разделена на несвязанные друг с другом регионы: собственно Пруссию, Бранденбург, Померанию, Силезию, рейнские провинции и так далее. Поэтому в основе понятия «пруссака» никогда не лежало никакой «племенной» общности, как это было, например, у баварцев или саксонцев. Пруссаков, не имевших ни общей территории, ни общего происхождения, ни общей религии во многом связывала друг с другом лишь общая династия и этатистская идея служения Прусскому государству. Именно поэтому, например, большинство пруссаков очень быстро растворились в новой немецкой идентичности, в то время как те же баварцы и прочие немецкие народности ещё долго отстаивали свою «особость».

Воспоминания о прусской толерантности и открытости были намерено вымараны немецкими националистами и позже нацистами, которые хотели оставить в прусском образе лишь душный милитаристский блеск. Однако если через милитаризм Пруссию действительно можно связать с Германским Рейхом, то через открытость – с современной ФРГ. Во многом современная Германия стоит на выраженной философом Юргеном Хабермасом концепции «конституционного патриотизма», которая предполагает лояльность не нации, культурной общности и общему историческому прошлому, а «универсальным ценностям», прописанным в Основном законе, которые теоретически может воспринять кто угодно. Как бы не относиться к данной концепции, но приходится признать, что она является не каким-то новоделом последних десятилетий, а имеет корни в самой прусской истории.

BY Стальной шлем