Сетевой регулятор Среднего Запада США не знает, что делать с ветром. В горах настроили кучу ВЭС, которые периодически перегружают сети, и их приходится отключать. Нечто похожее переживает Калифорния: местную энергетику перегружают СЭС.
Заход ВИЭ в большую энергетику выглядит красиво на макрокартинах. Однако любая генерация остается локальной, вписанной в конкретную географию и привязанной сетями к конкретному потребителю. Перетоки между системами есть, но они также ограничены пропускной способностью ЛЭП. Поэтому избыток ВИЭ, особенно когда такая генерация становится доминирующей, — создает массу проблем: насосу канализации не объяснишь, что солнце не светит, а ветер не дует, и наоборот.
Избыток ВИЭ становится проблемой для региональных сетей, и чтобы избыток электричества от ВИЭ «утилизировать», приходится усложнять систему: строить новые ЛЭП, аккумуляторы, регулировать спрос на электричество. Все это выливается в дополнительные затраты и, как следствие, конечную стоимость электроэнергии уже на макроуровне.
Сетевой регулятор Среднего Запада США не знает, что делать с ветром. В горах настроили кучу ВЭС, которые периодически перегружают сети, и их приходится отключать. Нечто похожее переживает Калифорния: местную энергетику перегружают СЭС.
Заход ВИЭ в большую энергетику выглядит красиво на макрокартинах. Однако любая генерация остается локальной, вписанной в конкретную географию и привязанной сетями к конкретному потребителю. Перетоки между системами есть, но они также ограничены пропускной способностью ЛЭП. Поэтому избыток ВИЭ, особенно когда такая генерация становится доминирующей, — создает массу проблем: насосу канализации не объяснишь, что солнце не светит, а ветер не дует, и наоборот.
Избыток ВИЭ становится проблемой для региональных сетей, и чтобы избыток электричества от ВИЭ «утилизировать», приходится усложнять систему: строить новые ЛЭП, аккумуляторы, регулировать спрос на электричество. Все это выливается в дополнительные затраты и, как следствие, конечную стоимость электроэнергии уже на макроуровне.
In 2014, Pavel Durov fled the country after allies of the Kremlin took control of the social networking site most know just as VK. Russia's intelligence agency had asked Durov to turn over the data of anti-Kremlin protesters. Durov refused to do so. "We as Ukrainians believe that the truth is on our side, whether it's truth that you're proclaiming about the war and everything else, why would you want to hide it?," he said. "And that set off kind of a battle royale for control of the platform that Durov eventually lost," said Nathalie Maréchal of the Washington advocacy group Ranking Digital Rights. Since its launch in 2013, Telegram has grown from a simple messaging app to a broadcast network. Its user base isn’t as vast as WhatsApp’s, and its broadcast platform is a fraction the size of Twitter, but it’s nonetheless showing its use. While Telegram has been embroiled in controversy for much of its life, it has become a vital source of communication during the invasion of Ukraine. But, if all of this is new to you, let us explain, dear friends, what on Earth a Telegram is meant to be, and why you should, or should not, need to care. Pavel Durov, Telegram's CEO, is known as "the Russian Mark Zuckerberg," for co-founding VKontakte, which is Russian for "in touch," a Facebook imitator that became the country's most popular social networking site.
from ye
