У каждого раненого своя история. Один горел в облитом зажигательной смесью блиндаже, другой своим ПТУРом привлек внимание танка, третий чудом пережил встречу с дроном-камикадзе. Истории рассказываются товарищам по госпитальной палате, родственникам, друзьям иногда по сотне раз, а потом понемногу становятся никому не интересными, остаются только в памяти самих раненых.
Рассказывая эти истории, бойцы вспоминают свои эмоции, боль, удивление, страх, это увлекает их, они остро раз за разом переживают свое интимное свидание со смертью. Я же, слушая эти истории, думаю о совершенно другом. Я слышу в рассказах явные ошибки в организации тех боевых задач, при выполнении которых было получено ранение. И уверен, что более опытный и грамотный военный услышал бы еще больше ошибок.
Пример. В истории упоминается, что группа из пяти человек шла на передовые позиции по голой посадке. Спрашиваю, какое было время суток, какая погода. Выясняется — был ясный полдень. То есть обнаружение группы было почти гарантировано, не нужно слушать дальше, чтобы понять — группу поразил либо дрон-камикадзе, либо миномет. Оказывается, все-таки дрон. Итог: у одного бойца ранение в спину, паралич ног, остальные его вытаскивали. Группа до цели не дошла. Через два часа, пока еще шла эвакуация, пошел дождь. Если бы они шли под дождем, то, скорее всего, дошли бы.
Конкретика здесь не так важна, важно, что история каждого ранения — это переданная из первых рук история конкретной тактической ситуации, как правило, не самой удачной. Но ведь для создания нового знания неудачи как раз более полезны, чем успехи.
Если можно было бы собрать и систематизировать этот материал от массы раненых, то он стал бы кладезем для анализа эффективности принимаемых «на земле» решений и для создания новых методичек по тактике. Сразу стали бы видны типичные ошибки младших командиров, стала бы ясна средняя продолжительность эвакуации в условиях разных типов местности, можно было бы сравнить эффективность разных способов перемещения личного состава в прифронтовой зоне, да и много чего еще. При грамотном подходе такой массивный материал можно было бы использовать для фундаментального исследования приемов ведения современной войны с нашей стороны.
Потенциальная польза таких исследований — сугубо для наших военных — кажется мне очевидной. Вот только такой материал непросто собрать, ведь нужно тщательно, участливо и со знанием дела опросить каждого раненого, желательно, имея четкую схему, грамотно составленный опросный лист. Но это всё, конечно, можно было бы сделать.
У каждого раненого своя история. Один горел в облитом зажигательной смесью блиндаже, другой своим ПТУРом привлек внимание танка, третий чудом пережил встречу с дроном-камикадзе. Истории рассказываются товарищам по госпитальной палате, родственникам, друзьям иногда по сотне раз, а потом понемногу становятся никому не интересными, остаются только в памяти самих раненых.
Рассказывая эти истории, бойцы вспоминают свои эмоции, боль, удивление, страх, это увлекает их, они остро раз за разом переживают свое интимное свидание со смертью. Я же, слушая эти истории, думаю о совершенно другом. Я слышу в рассказах явные ошибки в организации тех боевых задач, при выполнении которых было получено ранение. И уверен, что более опытный и грамотный военный услышал бы еще больше ошибок.
Пример. В истории упоминается, что группа из пяти человек шла на передовые позиции по голой посадке. Спрашиваю, какое было время суток, какая погода. Выясняется — был ясный полдень. То есть обнаружение группы было почти гарантировано, не нужно слушать дальше, чтобы понять — группу поразил либо дрон-камикадзе, либо миномет. Оказывается, все-таки дрон. Итог: у одного бойца ранение в спину, паралич ног, остальные его вытаскивали. Группа до цели не дошла. Через два часа, пока еще шла эвакуация, пошел дождь. Если бы они шли под дождем, то, скорее всего, дошли бы.
Конкретика здесь не так важна, важно, что история каждого ранения — это переданная из первых рук история конкретной тактической ситуации, как правило, не самой удачной. Но ведь для создания нового знания неудачи как раз более полезны, чем успехи.
Если можно было бы собрать и систематизировать этот материал от массы раненых, то он стал бы кладезем для анализа эффективности принимаемых «на земле» решений и для создания новых методичек по тактике. Сразу стали бы видны типичные ошибки младших командиров, стала бы ясна средняя продолжительность эвакуации в условиях разных типов местности, можно было бы сравнить эффективность разных способов перемещения личного состава в прифронтовой зоне, да и много чего еще. При грамотном подходе такой массивный материал можно было бы использовать для фундаментального исследования приемов ведения современной войны с нашей стороны.
Потенциальная польза таких исследований — сугубо для наших военных — кажется мне очевидной. Вот только такой материал непросто собрать, ведь нужно тщательно, участливо и со знанием дела опросить каждого раненого, желательно, имея четкую схему, грамотно составленный опросный лист. Но это всё, конечно, можно было бы сделать.
Вот только нужно ли это кому?
BY Никита Третьяков
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
Recently, Durav wrote on his Telegram channel that users' right to privacy, in light of the war in Ukraine, is "sacred, now more than ever." The War on Fakes channel has repeatedly attempted to push conspiracies that footage from Ukraine is somehow being falsified. One post on the channel from February 24 claimed without evidence that a widely viewed photo of a Ukrainian woman injured in an airstrike in the city of Chuhuiv was doctored and that the woman was seen in a different photo days later without injuries. The post, which has over 600,000 views, also baselessly claimed that the woman's blood was actually makeup or grape juice. These entities are reportedly operating nine Telegram channels with more than five million subscribers to whom they were making recommendations on selected listed scrips. Such recommendations induced the investors to deal in the said scrips, thereby creating artificial volume and price rise. "And that set off kind of a battle royale for control of the platform that Durov eventually lost," said Nathalie Maréchal of the Washington advocacy group Ranking Digital Rights. NEWS
from ye
