Автор «Саги о Ньяле»

Это было давным-давно
Давным-давно было весело

Будущий автор «Саги о Ньяле» шёл по лугу.
Горе ещё не дали имени.
Коровы двигали челюстями
и терпеливо ждали
живописца Скевинга.

Резвились телята…

Автор «Саги о Ньяле» вдруг останавливается,
поднимает глаза на гору
и даёт ей имя.

А затем скашивает глаза
и присматривается
к телятам.

Сигурд Паульссон
{перевод с исландского
Ольги Маркеловой}

#ПоПоПо
#поэзия_по_понедельникам

Я тут посмотрела трейлер художественного фильма про Бориса Рыжего и ору.
Вернусь, как перестану орать. Прасцице.

#уцарямидасаослиныеуши

Август. Солнце совсем не щадит траву.
Пчёлы прячут в спинах шершавых мёд.
Кто переживёт август, тот не умрёт.
Я переживу август и не умру.

Нам читают мифы (за мифом — миф)
Все про вечную жизнь, про космическую войну.
Мы уйдём из августа, полюбив
Книги, одиночество, тишину.

Облако. Ветер гонит его на восток.
«А каков у вас виноград?» Виноград спел.
«А какое небо?» Жёлтое, как песок.
Как песок у моря, к которому не успел.

Яблоки. Картошка в мундире. Рубаха льна.
Мысли — вишни, раздавленные в руке.
Тело будто сварено в молоке —
Млечный путь. Луна.

Мы вернёмся снова к жёлтому сентябрю,
Загоревшие до косточек. Все полны
Одиночества, сказок и тишины,
Бесконечного ко всему — «люблю».

Максим Жегалин

#ПоПоПо
#поэзия_по_понедельникам

Мост

Я не верил,
Стоя на берегу реки,
Широкой и бурной,
Что перейду через мост,
Сплетённый из хрупкого тростника,
Перевязанного лыком.
Я шёл легко, как мотылёк,
И тяжело, как слон,
Уверенно, как танцор,
И шатаясь, будто слепец.
Я не верил, что перейду через мост,
И даже теперь,
Стоя на другом берегу,
Не верю, что перешёл.

Леопольд Стафф
{перевод с польского
Андрея Базилевского}

#ПоПоПо
#поэзия_по_понедельникам

Пастухи

Сентябрь, пора и нам. Повсюду сборы.
Сегодня пастухи мои в Абруццах,
открыв загоны, покидают горы,
влекутся к Адриатике пустынной
и — словно пастбища в горах — зелёной.

Они припали, уходя, к студёной
воде, чтоб вкус родной остался в каждой
груди отрадою в дороге долгой
и верх как можно дольше брал над жаждой.
Сменили напоследок хворостину.

Старинная тропа ведёт в долину,
шаги трава густая заглушает,
безмолвная, как медленные реки.
О, крик того, кто первым возглашает
о том, что наконец он слышит море!

И берегом уже отара вскоре
идёт. Ни дуновенья. Ярким светом
настолько шерсть отбелена живая,
что стала на песок похожа цветом.
Знакомый шум звучит во мне стихами.

Зачем я не с моими пастухами?

Габриеле Д’Аннунцио
{перевод с итальянского
Евгения Солоновича}

#ПоПоПо
#поэзия_по_понедельникам

Середина жизни

Жёлтые груши свесил
И весь свой шиповник
В озеро берег,
Лебеди, любо
Вам, пьяным от ласки,
Окунать главы
В трезво-святые воды.

Горе мне ныне, где мне
Найти цветы зимой, где же
Солнечный луч,
И земные тени?
Стены стоят.
Стынут немо, под ветром
Скрежещет флюгер.

Фридрих Гёльдерлин
{перевод с немецкого
Вячеслава Куприянова}

#ПоПоПо
#поэзия_по_понедельникам

Вот вечно так, моргнёшь — и неделя пролетела, и скоро очередной стих постить, а кажется, да я ж вот только что выбрала из Гёльдерлина прекрасное (и бедный Фридрих будто бы и не очень как-то вам зашёл), а уже снова грядёт понедельник (а потом сразу — октябрь).

Я же на этой неделе не только жила свою маленькую филистерскую жизнь, но и, помимо мыслей о бытии и времени, думала ещё о грустных (с филистерской-то колокольни так точно) судьбах немецких (да и прочих) романтиков.

Ну вот Новалис такой умный и клёвый был, несмотря на дурацкие стихи, 28 лет только прожил (чуточку дольше, чем Лермонтов, например). А вот Гёльдерлин даром что умер, когда ему было за семьдесят, половину жизни вообще не очень понимал, где он, кто он, и что происходит вообще. Не исключаю, что именно поэтому стихи его были как-то сильно круче своего времени, будто сквозило в них что-то такое, из века двадцатого уже. Вот и Марина Цветаева писала, что Гёльдерлин — «гений, просмотренный не только веком, но и Гёте», «величайший лирик Германии, больше Новалиса».

Для меня, например, поэзия Новалиса — особенно на фоне его философских и филологических размышлений — выглядит немного как старенькая сентиментальная открытка или милый костюмчик в рюшках и бантиках, из которого все, кто мог, уже выросли, а у Гёльдерлина лирика (не вся, но всё же) словно пребывает вне времени.

Впрочем, уже неоднократно помянутый мной Наум Берковский считал такое истолкование ошибочным: Гёльдерлин полностью принадлежал своему времени, хоть тогда и не был известен и кому-то особо интересен, и интерпретировать его поэзию с точки зрения века его признания и славы, неверно.

Однако Берковский написал это о Гёльдерлине, когда драгоценная моя теория рецепции была, скажем так, в процессе разработки. И хоть Яусс с Изером не выдавали читателям индульгенцию вчитывать в тексты всё что угодно вообще, сам факт «открытия» Гёльдерлина в ХХ веке, такое внимание к нему, такие громкие характеристики (Рильке, например, называл его «самым могущественным»), всё-таки говорят не только о его новых — восхищённых! — читателях, но и о его поэзии: было, было в ней что-то такое, что упускали или не могли оценить современники, но увидели и полюбили потомки.

Ну и ясное дело, спустя ещё сто лет, мы можем услышать в его стихах что-то, ведомое и доступное уже только нам. Офигительно, как по мне.

Скажи мне кто-нибудь лет двадцать назад, что я добровольно стану читать немецких романтиков, читать о них да ещё и радостно обо всём этом рассказывать в ЖЖ, очень бы удивилась.

***
В полях печально и пусто,
одни стога среди луга.
Ложится вечер осенний,
и пахнет сеном округа.

Проснулся плач соловьиный,
а сосны замерли сонно,
и стал так нежно-сиренев
над ними свет небосклона.

Уводит следом за песней
меня тропа луговая,
и веет осенью песня,
бог весть кого отпевая, —
поёт, как пела когда-то,
зовя ушедшего друга,
и падал вечер осенний,
и пахла сеном округа.

Хуан Рамон Хименес
{перевод с испанского
Анатолия Гелескула}

#ПоПоПо
#поэзия_по_понедельникам

ничего не может быть милее и беззащитнее
чем маленький неуклюжий мальчик
и его большой неуклюжий папа
когда они идут вдвоём по улице
или заходят в больницу
в магазин
мальчик бестолков
и папа тоже
мальчик не знает почти ничего
об окружающем мире
и папа лишь немногим знает чуточку больше
ещё и непонятно кто кого учит
поддерживает и обеспечивает
ведёт по жизни и окончательно
не даёт упасть
папа поправляет шарф мальчику
и заодно и себе застегнёт пальто
купит ему конфет
и сам чего-нибудь съест
и как ни крути им обоим
нужна опека
в этой большой
и страшной вселенной
что может быть милее и беззащитнее
чем маленький неуклюжий мальчик
и его маленький неуклюжий папа
когда они вдвоём на вечерней прогулке?

Владимир Кочнев

#ПоПоПо
#поэзия_по_понедельникам

Сегодня каждый книжный человек будто бы обязан сообщить про Нобелевскую премию по литературе.
Ну вот, например, Мисиме её не дали аж трижды.
Зато, смотрите, как он радуется кисоньке. Ну, или хочет её убить, не знаю.

#котэнт

Оленье солнце
Моей маме
Я помню: оленье солнце
врастало рогами в сумрак.
Вдали стекленели горы,
прозрачные, как рисунок
ребёнка… Я был ребёнком,
чей взгляд одинокой болью
струился, как наша речка,
поющая вдоль по полю
печальную песню русла.
Я помню, как мне с балкона
открылось, что мирозданье
мечтательно и бездонно,
и сон оленьего солнца,
казалось, навеки вечен.
А с трепетных губ жасмина,
как вздох, поднимался вечер.
Дышали стихом грядущим
и сок лепестка, и мякоть.
И было столь синим небо,
что очень хотелось плакать.
Я с мамой молчал. И это
безмолвие было в ранге
святой тишины, в которой
над нами витает ангел.
Мы в эту минуту были
во сне прозрачного слова,
отчёркнутого кристаллом
от чёткой черты земного
и времени, и пространства…
Я помню себя ребёнком.
Я помню солнце безрогим,
безропотным оленёнком.
Резвилось оно, катилось
на дно витражей заката.
Вживались мы в зазеркалье
cтеклянного небоската.
Цвели розмарины, мама,
устами прозрачных вестниц.
Предчувствием поцелуя
порхали улыбки сверстниц.
Сон солнца, рассказ луча ли,
аквариум акварели?
Из клетки сиял, из кроны ль
кристалл соловьиной трели?
Казалось, что всё на свете
из воздуха и дыханья.
Казалось, что всё готово
к свечению и порханью.
Но это мгновенье длилось
не более, чем мгновенье,
и смаргивалось ресницей
печального отрезвленья.
Пружина часов сминала
зеркальную гладь покоя,
и снова кристалл разлуки
оказывался рекою.
Но долго на дне заката,
обрызганы красной пылью,
вечернего перезвона
прозрачные крылья плыли.
Я помню: оленье солнце
врастало рогами в сумрак,
и был окоём прозрачен
и чист, как детский рисунок.
Конечно, я был ребёнком,
но снова твержу устало:
прекрасное — невозможно,
и всё же существовало.

Эдуардо Карранса
{перевод с испанского
Сергея Гончаренко}

#ПоПоПо
#поэзия_по_понедельникам