"Как вы думаете, какая партия будет первой, согласной вступить в коалицию с AfD?", в %, YouGov, сентябрь 2024

Коллеги провели большой социологический проект под рабочим названием "The German Dream", презентация и детали будут в январе, но некоторые вещи выпустили уже сейчас. Например результаты вопроса, какое десятилетие немецкой истории люди считают лучшим -

Вопрос был направлен на то, чтобы определить, какое десятилетие опрашиваемые считают наиболее привлекательным, при этом стараясь не затрагивать слишком личные воспоминания. Чаще всего респонденты называли 1980-е годы (22 процента) и 1990-е годы (21 процент) как десятилетия, в которые, по их мнению, людям, подобным им, жилось лучше всего. С заметным отставанием следуют 1970-е и 2000-е годы (по 12 процентов). Примечательно, что лишь немногие считают настоящее время (2020-е годы) своим лучшим временем — всего 8 процентов. Ещё ниже оцениваются 1950-е годы, которые упомянул лишь 1 процент. Часто идеализируемое десятилетие экономического чуда с ростом благосостояния больше не воспринимается как особенно значимое, так как оно слишком далеко в прошлом и связано с устаревшими гендерными ролями.

Несколько неожиданным и отличным от частых предположений является вывод, что Восток и Запад Германии в этом вопросе отличаются лишь незначительно. Вместо часто цитируемой «остальгии» (ностальгии по временам ГДР) в Восточной Германии даже наблюдается немного более позитивное восприятие сегодняшнего времени. Так, 10 процентов восточных немцев считают, что именно в 2020-е годы людям, подобным им, живётся лучше всего, тогда как в Западной Германии таких только 8 процентов. Однако, как на Востоке, так и на Западе, лучшими десятилетиями остаются 1980-е и 1990-е годы.

Гипотеза о том, что десятилетие, которое человек ассоциирует со своей юностью, особенно значимо и воспринимается позитивно, эмпирически не подтверждается. Напротив, поздние десятилетия XX века воспринимаются как время стабильности и благосостояния, тогда как современность ассоциируется скорее с вызовами и неопределённостью. В ностальгическом взгляде на прошлое 1980-е и 1990-е годы, несмотря на катастрофу на Чернобыльской АЭС, войны в Югославии, объединение Германии, экономические потрясения и массовую безработицу, выглядят относительно спокойным временем по сравнению с современными кризисами.

Такие вот, по тональности репрезентативные цитаты- виньетки

«Если через десять лет всё будет так же, как сейчас, я буду довольна.»
Женщина, 44 года

«Для того чтобы жить полноценной жизнью, мне не нужны большие мечты.»
Женщина, 21 год

«Самая большая задача — сохранить оптимизм.»
Женщина, 63 года

Свежая Insa

И свежая Forsa. Тут тот самый сценарий, о котором я не могу прекратить думать - не проходят FDP, Linke, BSW, все эти голоса сгорают, парламент радикально упрощается, абсолютное большинство мест в Бундестаге становится достижимо уже с 40% голосов.

В Магдебурге прошли крайне правые манифестации, в городе вообще очень функциональная неонацистская тусовка (сталкивался), ну и AfD провела свою предвыборную демонстрацию, на которой Вайдель удобно для себя проигнорировала все противоречия этого кейса.
Вайдель в толпу: «Это было преступления исламиста», толпа в ответ «депортировать, депортировать, депортировать».

А городская клиника выпустила в реакцию на это свой стейтмент:

“Взгляд назад: когда около 72 часов назад мы вынуждены были объявить в нашей клинике «массовое поступление пострадавших», все они были здесь: сотрудники из более чем 20 стран. Они ждали прибытия первой машины скорой помощи. И когда она приехала — второй. И третьей. И четвёртой. И… не имело значения, из какой страны был человек. Или к какой религии он принадлежал. Люди помогали людям, потому что они были людьми.

Так было и спустя дни после трагического наезда, и так будет всегда. Потому что клиника Магдебург — это место, где ненависть и травля не имеют места. Место, где не важно, какое у тебя имя. Или какая у тебя фамилия. — Важно, что ты человек.

Может быть, некоторые видят это иначе. Но только потому, что они громко кричат, их не так уж много. Только потому, что они хотят посеять страх, мы не должны позволять страху побеждать. Наша клиника не смогла бы функционировать без коллег из других стран. Мы не смогли бы помочь, когда это было необходимо. Мы не смогли бы спасти взрослых и детей.

Уважение — это не просто слово для воскресных речей. Уважение должно проявляться в действиях. — Мы это делаем. Каждый день. Огромное спасибо всем в нашей клинике!” ❤️

Не ИИ

Самый тяжелый теракт в истории Германии это подрыв Октоберфеста 1980 года, 13 погибших, 221 раненых. Совершен неонацистом, мотив - посеять страх, в идеале выставить RAF виноватыми, тем самым повлиять на предстоящие выборы, усилить позицию Франца-Йозефа Штрауса как кандидата в канцлеры, а долгосрочно превратить ФРГ в диктатуру фюрерского типа.

Короткая память (или полное ее отсутствие) у всех тех, кто сейчас кричат, что правый экстремист не мог выбрать целью Рождественский рынок.

Рождественское время - всегда время тихих перестановок. Вот и Зеленский снял посла Макеева. Макеев заслужил в Берлине хорошую репутацию за ремонтные работы над украинско-германскими отношениями. Нетипичная, конечно, ситуация, когда предшественник из своего “изгнания” (хотя теперь уже повышения) бесперебойно вмешивается. При этом стиль Макеева кажется в нынешней ситуации гораздо эффективнее, чем подход Мельника. Что ж, посмотрим, как будет работать посол Корнийчук.

„В Германии практически всё, что происходит в политике и журналистике, контролируется и находится под влиянием США. Это наконец нужно осознать. Всё началось после войны (Ю: видимо, Второй Мировой) и распространяется всё больше. Они (США) присутствуют во всех атлантических кругах влияния — в “Атлантическом мосту” (Ю: центральный ферайн немецко-американского диалога), “Аспен-институте” (Ю: мозговая фабрика в Берлине) и в “Обществе внешней политики” (Ю: я думаю, он имеет в виду DGAP - Deutsche Gesellschaft für Auswärtige Politik, главный внешнеполитический think tank частного бизнеса в Германии). Они повсюду, даже в редакционных кабинетах. И там они все пишут, пишут в интересах Соединённых Штатов Америки.“

У этой записи нет даты, но явно что-то актуальное, выглядит как тренинг для своих. Оскар Лафонтен - человек-и-пароход немецкой политики, когда-то кандидат в канцлеры от SPD, председатель партии, расколовший ее своим уходом после шрёдеровских реформ, создатель, а теперь и уничтожитель Die Linke, спутник, супруг, стратег Вагенкнехт. Такими словами он описывает свой догматический антиамериканизм, явно дозревший до статуса главной внешнеполитической доктрины Союза Вагенкнехт. У трансатлантицизма современных политических элит Германии много критиков, в самых разных партиях и на разных уровнях. Каждый раз когда речь заходит о качественном рывке европейской субъектности, о европейском суверенитете или стратегической автономии a la Macron особые отношения Берлина с Вашингтоном (в целом, в своей „особенности“ все более асимметричные) превращаются в конкурентный приоритет и тормоз.

Но настолько системного противостояния западному ориентиру ФРГ как у крайних левых, нет ни у кого, даже у AfD, как мы видим по флирту с Маском. Остается надеятся, что очень уж обобщающие формулировки Лафонтена на этой встрече - это дань дидактической эффективности по партподготовке соратников, а не дословное описание его мировоззрения, слишком уж прямодушная и примитивная рисуется картинка. Хотя, черт его знает, может такой вот у Лафонтена главный квест - увести Германию из Запада куда-то в другую орбиту…

В русском политическом языке свирепствует острый синдром исключительной бинарности. Либо-либо, включить-выключить как единственная метафора связей двух субъектов, «кто платит, тот заказывает музыку», cui bono и вот это всё. Это не является адекватным языком для серьёзного описания связей между странами, в нашем случае Германией и США.

Связь ≠ зависимость ≠ вассалитет. Влияние ≠ контроль. Независимость ≠ отсутствие зависимостей, простите за каламбур.

Зависимость может быть добровольной, а отказ от конфликтной реализации своих интересов — проявлением суверенитета. Но могут быть и сферы взаимных связей, где зависимости выглядят и являются безальтернативными, как минимум в рамках приемлемых расходов и ущербов.

В теории complex interdependence (Keohane/Nye, эх, древние университетские времена, они тогда уже были устаревшими, но тем не менее) есть полезные для реалий глобализованных международных связей концепции чувствительности и уязвимости.

Чувствительность измеряет ущерб, вызванный внезапным и независимым от пострадавшей стороны изменением (например, Россия останавливает поставки газа, США вводят торговые санкции); уязвимость описывает, какова будет цена реструктуризации этой зависимости: поиск альтернатив, списание sunk cost и т. д.; (например, поиск новых источников энергии или перестройка конкурентоспособности своей экспортной экономики)

Достаток и успех современной Германии пришёл через активное, добровольное и инициативное вплетание самой себя в самые разные зависимости: в Европе (построение ЕС — это отказ от суверенитета как проявление независимости), с США, с Китаем, с Россией. Именно поэтому Германию так трясёт в начинающейся фазе частичной деглобализации. Вполне возможно, что немецкой модели процветания предстоит фундаментальное преобразование.

Но, естественно, есть принципиальная разница в типе и секторе зависимостей. Многое можно диверсифицировать: в энергетике есть рынок энергоресурсов. В торговых связях есть альтернативные направления и нереализованные потенциалы, как с Меркосуром. В миграционной политике есть разные инструменты с разным ценником и последствиями: отменить гуманитарные законы, закрыть границы, дать Турции миллиард, наладить контакт с режимами стран исхода.

Но какие „варианты“ у ФРГ в сфере безопасности? Разве у ядерного сдерживания есть рынок с альтернативными поставщиками?

Альтернатива, и она дискутируется уже много лет, — это развивать Европу не как дополняющий трансатлантизм, а как параллельный, пусть и дружественный ему проект. Берлину - брать на себя расходы за французское ядерное оружие. Координировать технологические стратегии. Вместе закупать редкоземельные элементы и другие критически важные ресурсы. Проводить свою промышленную политику. Понижать чувствительность и уязвимость зависимости от Вашингтона.

Отдельные шажки в этом направлении наблюдаются, но это, конечно, никоим образом не основная парадигма германской зависимости от „поставщиков безопасности“. Напротив, канцлер Шольц — один из наиболее трансатлантических канцлеров последних десятилетий. Он вкладывается в оборонные закупки у американского ВПК и синхронизацию внешней политики с Белым домом на еженедельной основе. Это тоже стратегия по минимизации „чувствительности“: Шольц думает, что таким образом можно понизить риски дисрупции немецко-американских отношений. В мире без Трампа..Из этого можно угадать и его диагноз по"уязвимости". И тут он вполне репрезентативен для немецких элит: стоимость настоящей замены США на собственные или европейские возможности настолько затмевает все эффекты от продолжения зависимости, что даже начинать этот процесс не имеет смысла. Именно поэтому предложения Макрона по политической реформе ЕС остались без ответа со стороны Меркель, именно поэтому его же предложения по более активной внешней и оборонной политике не вызвали реакции Шольца.

Это не значит, что Германия — колония США. Это значит, что её политические элиты таким образом самостоятельно рассчитывают плюсы и минусы принципиальных изменений позиции страны. Канцлер Мерц, скорее всего, ничем не будет отличаться от Шольца. А вот канцлер Вагенкнехт отличалась бы всем.

Между этими полюсами в рядах социал-демократов и зелёных долгое время был срединный голос европейских федералистов, ратующих за развитие европейского „актора“ без оглядки на особые отношения Германии и США. Но война сильно сузила это пространство, и сейчас эти голоса почти умолкли.