Усы Никандера🦄

Настоящая боль
реж. Джесси Айзенберг


Двоюродные братья Дэйв (Айзенберг) и Бенджи (Калкин) отправились из Америки в Польшу с экскурсионным туром. Недавно у кузенов умерла бабушка — польская еврейка, эмигрировавшая в Америку во время войны — и теперь они намерены посетить историческую родину. В планах — пройтись по местам памяти холокоста. Однако паломничество дуэта не обходится без воспоминаний личных ссор и обид — национальная трагедия перемешивается с семейной историей. Занудный и вечно занятой Дэйв стесняется беспечного поведения своего брата — травмированного эгоцентрика, задающего экскурсоводу неудобные вопросы.

В эссе «Размышления о “Наместнике”» Сьюзан Сонтаг рассуждала о том, что трагедия стала не формой искусства, а формой истории. «Называя убийство шести миллионов людей трагедией, мы признаем, что для его осознания нам недостаточно ни интеллектуальных мотивов, ни мотивов моральных. <...> В конечном счете единственный ответ с нашей стороны — по-прежнему держать его в уме, помнить. Эта способность брать на себя груз памяти — вещь не всегда удобная. Иногда воспоминание смягчает боль и вину, иногда обостряет их.». Герой Кирана Калкина, кажется, живет с постоянным чувством вины. Он злится, что группа едет по местам памяти холокоста в вагоне бизнес–класса, рассуждая о великой трагедии — «Драматурги больше не пишут трагедий» — с бокалом белого сухого в руке. Злится на экскурсовода, который сводит информацию о геноциде к статье из Википедии. Злится на ставшего черствым брата, злится на себя. Приходится скрывать боль и отчаяние за эксцентричными выходками.

Джонатан Сафран Фоер в книге «Полная иллюминация» — в печально-смешном путешествии двух подростков сплелись воедино события Второй мировой войны, традиции еврейского народа и взгляд на современную молодежь, — устами своего героя утверждал: «Юмор — единственный правдивый способ рассказать печальный рассказ.». Айзенберг продолжает путь Фоера, как и путь Роберто Бениньи («Жизнь прекрасна») в очередной раз заставляя зрителей (и читателей) смеяться, чтобы не расплакаться. Поэтому «Настоящая боль» — это одновременно и рассуждения о механизме передачи травмирующего знания, и уморительные зарисовки о путешествии двух братьев.

Для выходца из семьи польских евреев Джесси Айзенберга «Настоящая боль» стала большим сценарным и режиссерским триумфом. Несмотря на то, что картина созвучна и с «Аустерлицем» Сергея Лозницы, и с упомянутой книгой «Полная иллюминация» Джонатана Сафрана Фоера, и с графическим романом «Имущество» Руту Модан, «Настоящая боль» не выглядит как набор штампов и клише, расположенных по соседству ради подсвечивания левацкой идеологии постановщика и подмигивания либеральному дискурсу. Фильм Айзенберга — визуализация термина постпамять. Прошлое формирует нас, но не может сломить. Кажется, на наших глазах талантливый актер стал талантливым постановщиком, а Киран Калкин всерьез нацелился на «Оскар».

www.group-telegram.com/us/zaosquad.com/18994

1.1K viewsedited  Jan 2 at 12:35

Настоящая боль
реж. Джесси Айзенберг


Двоюродные братья Дэйв (Айзенберг) и Бенджи (Калкин) отправились из Америки в Польшу с экскурсионным туром. Недавно у кузенов умерла бабушка — польская еврейка, эмигрировавшая в Америку во время войны — и теперь они намерены посетить историческую родину. В планах — пройтись по местам памяти холокоста. Однако паломничество дуэта не обходится без воспоминаний личных ссор и обид — национальная трагедия перемешивается с семейной историей. Занудный и вечно занятой Дэйв стесняется беспечного поведения своего брата — травмированного эгоцентрика, задающего экскурсоводу неудобные вопросы.

В эссе «Размышления о “Наместнике”» Сьюзан Сонтаг рассуждала о том, что трагедия стала не формой искусства, а формой истории. «Называя убийство шести миллионов людей трагедией, мы признаем, что для его осознания нам недостаточно ни интеллектуальных мотивов, ни мотивов моральных. <...> В конечном счете единственный ответ с нашей стороны — по-прежнему держать его в уме, помнить. Эта способность брать на себя груз памяти — вещь не всегда удобная. Иногда воспоминание смягчает боль и вину, иногда обостряет их.». Герой Кирана Калкина, кажется, живет с постоянным чувством вины. Он злится, что группа едет по местам памяти холокоста в вагоне бизнес–класса, рассуждая о великой трагедии — «Драматурги больше не пишут трагедий» — с бокалом белого сухого в руке. Злится на экскурсовода, который сводит информацию о геноциде к статье из Википедии. Злится на ставшего черствым брата, злится на себя. Приходится скрывать боль и отчаяние за эксцентричными выходками.

Джонатан Сафран Фоер в книге «Полная иллюминация» — в печально-смешном путешествии двух подростков сплелись воедино события Второй мировой войны, традиции еврейского народа и взгляд на современную молодежь, — устами своего героя утверждал: «Юмор — единственный правдивый способ рассказать печальный рассказ.». Айзенберг продолжает путь Фоера, как и путь Роберто Бениньи («Жизнь прекрасна») в очередной раз заставляя зрителей (и читателей) смеяться, чтобы не расплакаться. Поэтому «Настоящая боль» — это одновременно и рассуждения о механизме передачи травмирующего знания, и уморительные зарисовки о путешествии двух братьев.

Для выходца из семьи польских евреев Джесси Айзенберга «Настоящая боль» стала большим сценарным и режиссерским триумфом. Несмотря на то, что картина созвучна и с «Аустерлицем» Сергея Лозницы, и с упомянутой книгой «Полная иллюминация» Джонатана Сафрана Фоера, и с графическим романом «Имущество» Руту Модан, «Настоящая боль» не выглядит как набор штампов и клише, расположенных по соседству ради подсвечивания левацкой идеологии постановщика и подмигивания либеральному дискурсу. Фильм Айзенберга — визуализация термина постпамять. Прошлое формирует нас, но не может сломить. Кажется, на наших глазах талантливый актер стал талантливым постановщиком, а Киран Калкин всерьез нацелился на «Оскар».

BY Усы Никандера🦄