В конце декабря ушел с должности Павел Унрайн, продюсер Фонда Памяти в томском Мемориальном музее «Следственная тюрьма НКВД». Поговорила с ним о работе с трудным наследием.

— Когда и почему ты стал сотрудником Фонда Памяти?

— В июле 2023 года Фонд Памяти выложил вакансию продюсера. Прошёл несколько собеседований и испытательный срок. Я сам из семьи репрессированных ссыльных Поволжских немцев. У меня реабилитированная бабушка, которая родилась на спецпоселении. В этой теме почти нет случайных людей.

— Расскажи, чем ты занимался в Фонде?

— Продюсированием проектов. По большей части, это вся событийная, выставочная и маркетинговая деятельность Мемориального музея «Следственная тюрьма НКВД». Я также занимался делами административного и хозяйственного толка в музее.

— Как думаешь, насколько программы Фонда в музее повлияли на городское сообщество Томска?

— За несколько лет музей стал не просто одним из важнейших культурных центров Томска, но и местом силы и поддержки для его горожан. Это редкая инстанция, которая продолжает говорить о гуманистических и общечеловеческих ценностях.

— Какие проекты за полтора года работы ты бы выделил?

— Я бы выделил единственный в городе музейный киноклуб. Обязательны к упоминанию выставочные проекты наших местных кураторов и художников — Лолиты Моисцрапишвили и Лукии Муриной. Сейчас музей — одна из немногих городских площадок, которая открыта к современному искусству. Не могу не рассказать и про многочисленные лаборатории: театральные, фото и анимационные. Горжусь тем, что сотрудники музея стали профессиональнее работать с детской и подростковой аудиторией. А также постепенно внедрять инклюзивные практики. Да мы даже организовывали концерты хоровой музыки.

Музей после реконструкции в 2022 году был практически как чистый лист. Мы позволяли себе эксперименты, но делали это очень бережно. Было важно нащупать подходящие форматы для работы.

— Насколько работа с темой репрессий тебя изменила?

— Я точно уже не буду прежним. Такое глубокое погружение в одну из самых непроработанных и личных травм нашего общества оставляет на тебе отпечаток.

— Что было самым сложным в твоей работе?

— Мне было сложнее всего не опустить руки, конструктивно реагировать на критику и работать дальше. А ещё эйджизм. Его было очень много. Мне 24 года. Как-то на конференции в Музейном центре «Площадь Мира» в Красноярске мне задали вопрос: «Как вы в настолько молодом возрасте работает с такой трудной темой?». Я тогда ответил, что ем много шоколада. И это правда.

— Ты хочешь дальше работать с темой репрессий и трудного наследия?

— Хочу, но мне нужно отдохнуть.

— Ты был счастлив на этой работе?

— Неподходящее слово. Скорее, я чувствовал себя живым, а свою деятельность воспринимал как что-то очень важное. Это была работа мечты.