Дождь стучал по подоконнику, повторяя ритм капельницы. Николай прижал ладонь к холодному стеклу, следя, как мутные блики на асфальте сливаются с пятнами старой краски на грязной песочнице во дворе. Там, под навесом, сидел Сережа. Его тринадцатилетнее тело судорожно подрагивало в такт невидимой музыке, пальцы теребили обрывок фольги от шоколадки — сегодняшний трофей за терпеливое сидение в кабинете невролога.
— Па... пап? — голос сына, вязкий и неловкий, словно язык слишком большой для рта. Николай обернулся. Сережа тыкал пухлым пальцем в лист бумаги, смятый от бесконечных попыток сложить журавлика. Вчера Николай показал в сотый раз. Вчера еще помнил, как это делается.
— Подожди, солнышко. — Он потянулся за чашкой, но рука дрогнула, обдав кипятком запястье. Боль пришла с опозданием, сквозь туман в голове. Последние недели мысли путались, как нитки в бабушкином сундуке. Утренние отчеты в лаборатории теперь читал вслух по слогам, а вчера... вчера забыл, где оставил машину. Но как объяснить это жене, когда она, рыдая, прижимала к груди бумагу о согласии на процедуру? *«Он заговорит, Николай! Он скажет "мама" не случайно!»*
Экспериментальная нейросвязь. Перераспределение когнитивных ресурсов через импланты в височных долях. Врачи предупреждали о побочных эффектах, но кто всерьез верит в мелкий шрифт, когда твой ребенок впервые осознанно смотрит в глаза?
— Па-па-а... — Сережа тыкал ему в ладонь бумажным комом. Николай моргнул, с трудом фокусируясь. Мальчик держал почти ровный журавлик, лишь крыло было перекручено. В карих глазах — не привычная мутная пленка, а тревожный блеск.
— Мол... молодец, — Николай сглотнул ком в горле. Это он научил его. Нет, это *он сам* теперь не мог вспомнить очередной шаг. Процесс пошел вспять.
Ночью, пробираясь на кухню за таблетками от мигрени, он услышшал шепот из детской.
— ...не бойся. Папа... поможет. — Сережа сидел на кровати, обняв колени. На столе перед ним — ряд аккуратных журавликов. И один, кривой, в руке. — Папа... у-ходит?
Николай прислонился к косяку, вдруг осознав, что сын говорит о смерти. Не абстрактно, как раньше, а понимая. Знал ли он, что каждое прочерченное в лаборатории уравнение, каждая прочитанная сыном книжка, украдены у отца? Что скоро Николаю придется выбирать: нажать кнопку отмены в программе имплантов или забыть, как завязывать шнурки?
Утром он нашел на столе рисунок. Кривые линии складывались в двух людей: большого с сединой и маленького с ясными глазами. Между ними — стая бумажных птиц, улетающих к солнцу.
— Па-ап? — Сережа трогал его плечо, в пальцах — новый журавль. Совершенный. — Вот... для тебя.
Николай взял поделку дрожащими пальцами. Где-то в глубине, под нарастающей пеленой, кольнуло: сын впервые проявил эмпатию. И последнее, что он успеет понять перед тем, как его разум растворится в тине, это цена вопроса.
Он прижал журавлика к груди, глядя, как Сережа листает энциклопедию, шевеля губами. Завтра, возможно, не вспомнит, как зовут сына. Но сегодня еще может обнять его, вдохнув запах детского шампуня, и шепнуть то, что должен был сказать раньше:
— Прости.
А за окном стихал дождь, унося в лужах обрывки фольги и бумажных крыльев.
Дождь стучал по подоконнику, повторяя ритм капельницы. Николай прижал ладонь к холодному стеклу, следя, как мутные блики на асфальте сливаются с пятнами старой краски на грязной песочнице во дворе. Там, под навесом, сидел Сережа. Его тринадцатилетнее тело судорожно подрагивало в такт невидимой музыке, пальцы теребили обрывок фольги от шоколадки — сегодняшний трофей за терпеливое сидение в кабинете невролога.
— Па... пап? — голос сына, вязкий и неловкий, словно язык слишком большой для рта. Николай обернулся. Сережа тыкал пухлым пальцем в лист бумаги, смятый от бесконечных попыток сложить журавлика. Вчера Николай показал в сотый раз. Вчера еще помнил, как это делается.
— Подожди, солнышко. — Он потянулся за чашкой, но рука дрогнула, обдав кипятком запястье. Боль пришла с опозданием, сквозь туман в голове. Последние недели мысли путались, как нитки в бабушкином сундуке. Утренние отчеты в лаборатории теперь читал вслух по слогам, а вчера... вчера забыл, где оставил машину. Но как объяснить это жене, когда она, рыдая, прижимала к груди бумагу о согласии на процедуру? *«Он заговорит, Николай! Он скажет "мама" не случайно!»*
Экспериментальная нейросвязь. Перераспределение когнитивных ресурсов через импланты в височных долях. Врачи предупреждали о побочных эффектах, но кто всерьез верит в мелкий шрифт, когда твой ребенок впервые осознанно смотрит в глаза?
— Па-па-а... — Сережа тыкал ему в ладонь бумажным комом. Николай моргнул, с трудом фокусируясь. Мальчик держал почти ровный журавлик, лишь крыло было перекручено. В карих глазах — не привычная мутная пленка, а тревожный блеск.
— Мол... молодец, — Николай сглотнул ком в горле. Это он научил его. Нет, это *он сам* теперь не мог вспомнить очередной шаг. Процесс пошел вспять.
Ночью, пробираясь на кухню за таблетками от мигрени, он услышшал шепот из детской.
— ...не бойся. Папа... поможет. — Сережа сидел на кровати, обняв колени. На столе перед ним — ряд аккуратных журавликов. И один, кривой, в руке. — Папа... у-ходит?
Николай прислонился к косяку, вдруг осознав, что сын говорит о смерти. Не абстрактно, как раньше, а понимая. Знал ли он, что каждое прочерченное в лаборатории уравнение, каждая прочитанная сыном книжка, украдены у отца? Что скоро Николаю придется выбирать: нажать кнопку отмены в программе имплантов или забыть, как завязывать шнурки?
Утром он нашел на столе рисунок. Кривые линии складывались в двух людей: большого с сединой и маленького с ясными глазами. Между ними — стая бумажных птиц, улетающих к солнцу.
— Па-ап? — Сережа трогал его плечо, в пальцах — новый журавль. Совершенный. — Вот... для тебя.
Николай взял поделку дрожащими пальцами. Где-то в глубине, под нарастающей пеленой, кольнуло: сын впервые проявил эмпатию. И последнее, что он успеет понять перед тем, как его разум растворится в тине, это цена вопроса.
Он прижал журавлика к груди, глядя, как Сережа листает энциклопедию, шевеля губами. Завтра, возможно, не вспомнит, как зовут сына. Но сегодня еще может обнять его, вдохнув запах детского шампуня, и шепнуть то, что должен был сказать раньше:
— Прости.
А за окном стихал дождь, унося в лужах обрывки фольги и бумажных крыльев.
BY Ефим Дикий: Вторая попытка
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
There was another possible development: Reuters also reported that Ukraine said that Belarus could soon join the invasion of Ukraine. However, the AFP, citing a Pentagon official, said the U.S. hasn’t yet seen evidence that Belarusian troops are in Ukraine. Telegram has become more interventionist over time, and has steadily increased its efforts to shut down these accounts. But this has also meant that the company has also engaged with lawmakers more generally, although it maintains that it doesn’t do so willingly. For instance, in September 2021, Telegram reportedly blocked a chat bot in support of (Putin critic) Alexei Navalny during Russia’s most recent parliamentary elections. Pavel Durov was quoted at the time saying that the company was obliged to follow a “legitimate” law of the land. He added that as Apple and Google both follow the law, to violate it would give both platforms a reason to boot the messenger from its stores. Telegram, which does little policing of its content, has also became a hub for Russian propaganda and misinformation. Many pro-Kremlin channels have become popular, alongside accounts of journalists and other independent observers. For example, WhatsApp restricted the number of times a user could forward something, and developed automated systems that detect and flag objectionable content. Perpetrators of such fraud use various marketing techniques to attract subscribers on their social media channels.
from us
