Олеся Николаева

ТЫСЯЧА ДЕВЯТЬСОТ ДВАДЦАТЬ ПЕРВЫЙ


Остается только вздыхать да зубами клацать.
Ходит слух – уплотнению подлежит Блок.
Гиппиус язвит:
– Хорошо бы ему двенадцать
подселили под самый бок.

Гнусно шипит пластинка, скрипит шарманка.
Кто-то вздыхает:
– Повезло Гуро,
успела уйти в тринадцатом, будетлянка!
Нырнула в свое зеро.

Кто-то подхватывает:
– Врубель вообще в десятом –
вовремя перешагнул порог:
летящего демона изобразил крылатым,
не знал, что тот коренаст, приземист и кривоног.

– А я в тот год был беспечным, юным, богатым,
влюбленным, верящим: с нами Бог!

– А Чехов ушел в четвертом, напустил дыма,
отравленных набрызгал чернил,
чтоб каждый стал думать: в России невыносимо,
такая пошлость! – словно приговорил.

– В тот год я дивился красотам Рима, –
начал кто-то,
но дрогнул и закурил.

www.group-telegram.com/us/OlesiaNikolaeva.com/795

1.7K viewsNov 25, 2024 at 15:32

ТЫСЯЧА ДЕВЯТЬСОТ ДВАДЦАТЬ ПЕРВЫЙ


Остается только вздыхать да зубами клацать.
Ходит слух – уплотнению подлежит Блок.
Гиппиус язвит:
– Хорошо бы ему двенадцать
подселили под самый бок.

Гнусно шипит пластинка, скрипит шарманка.
Кто-то вздыхает:
– Повезло Гуро,
успела уйти в тринадцатом, будетлянка!
Нырнула в свое зеро.

Кто-то подхватывает:
– Врубель вообще в десятом –
вовремя перешагнул порог:
летящего демона изобразил крылатым,
не знал, что тот коренаст, приземист и кривоног.

– А я в тот год был беспечным, юным, богатым,
влюбленным, верящим: с нами Бог!

– А Чехов ушел в четвертом, напустил дыма,
отравленных набрызгал чернил,
чтоб каждый стал думать: в России невыносимо,
такая пошлость! – словно приговорил.

– В тот год я дивился красотам Рима, –
начал кто-то,
но дрогнул и закурил.

BY Олеся Николаева