Безусловно, между Фуко и Лаканом существуют точки соприкосновения, и некоторые грани их теоретических построений действительно сближаются — настолько, что их объединили в США под знаменем французской теории, как представителей так называемого «структуралистского» движения. Однако между ними сохраняются непримиримые расхождения, и было бы ошибкой пытаться любой ценой заставить одного говорить языком другого. Это грозило бы утратой соли — у обоих.

Вот почему мы не сочли целесообразным пытаться вообразить или воссоздать «дебаты Фуко — Лакан» по пунктам или искусственно сводить их в диалог. Скорее, их можно рассматривать как двух чередующихся современников: дело не в том, что их встреча «не состоялась», и не в том, что между ними было «недоразумение», как это иногда утверждают, а в том, что они развиваются в разных эпистемологических пространствах.

Вопреки расхожим представлениям, сближение Фуко и Лакана можно осуществить не столько на основе предполагаемого общего структурализма, сколько — через постструктуралистского Лакана 1970-х годов. Как мы уже отмечали, в 1960-х Лакан собственноручно разобрал конструкцию Имени-Отца как символического и трансцендентного Закона, структурирующего человеческое желание. Подчеркнув измерение наслаждения наряду со структурными ориентирами, он осуществил полную деконструкцию и релятивизацию эдипова мифа и всего «семейственного» в психоанализе.

Невозможное стало вытеснять собой Закон и Запрет. Символическое утратило своё превосходство над двумя другими регистрами человеческого бытия, которые Лакан различает: воображаемым и реальным. В отсутствие всякой трансцендентной Нормы, эти три регистра (символическое, воображаемое, реальное) были размещены на одном имманентном плане — как это наглядно демонстрирует клиника борромеевых узлов.

Плюрализм способов наслаждаться (фаллическое наслаждение, женское «не-всё» наслаждение, частичное наслаждение, бессмысленное телесное наслаждение синтома) вытеснил доминирование Отцовского Единого и фаллического Единого в наслаждении, тем самым приведя к смене перспективы: от Единого — к множественному.

В итоге: в 1970-х Лакан приходит к тому, чтобы мыслить процессы нормирования полностью горизонтально, интересуясь их множественностью и разнообразием. Именно здесь становится возможным сближение с фукоянским подходом к проблеме норм, а также с шизо-анализом Делёза и Гваттари.

Орели #Пфавадель

Существует множество способов связать и склеить смысл с наслаждением, и тем самым — ограничить и то и другое. Эдип — лишь один из этих способов: он предполагает принятие такой версии наслаждения, какую предлагает конкретный отцовский агент.

Таким образом, Имена-Отца (нормы), множественные и разнообразные, — не что иное, как восполнения дыры S(Ⱥ), дыры, указывающей на отсутствие Нормы. Имена-Отца тогда больше не являются ни нормальными, ни стандартными, ни универсализируемыми — они всегда принадлежат к порядку симптома.

Орели #Пфавадель

Только что увидел пост, в котором утверждалось, что психоаналитику нужно избавиться от человечности, чтобы выполнять аналитическую работу. Я с этим согласен, но с одним уточнением: в рамках аналитического процесса сугубо аналитическая работа — лишь часть общей работы. К ней ещё нужно подготовить пациента, и в этой подготовке — терапевтической части психоанализа — определённая человечность всё же необходима.

Концепт «разницы полов» как одного из результатов эдипова комплекса играет деструктивную роль в психоанализе, превращая многих практиков в сторонников гетеронормативности. В то же время эдипов комплекс и половая разница — лишь один из множества способов связать жюисанс и смысл. Аналитики, которые отдают предпочтение именно этому способу связывания жюисанс — рано или поздно начинают действовать как психокорректоры.

Главные научные исследования депрессии 2024 года
и ссылки на них


1. Биотипы депрессии и персонализированное лечение
Исследование Стэнфордского университета выявило шесть биологических подтипов депрессии и тревоги с помощью функциональной МРТ и машинного обучения.

Источник:
https://med.stanford.edu/news/all-news/2024/06/depression-biotypes.html

2. Новые препараты и подходы к лечению

• Селторексант: В исследовании фазы 3 селторексант, антагонист рецептора орексина-2, показал значительное улучшение симптомов депрессии и нарушений сна у пациентов с большим депрессивным расстройством.

Источник:
https://www.jnj.com/media-center/press-releases/johnson-johnson-pivotal-study-of-seltorexant-shows-statistically-significant-and-clinically-meaningful-improvement-in-depressive-symptoms-and-sleep-disturbance-outcomes


• 5-MeO-DMT (GH001): Психоделик 5-MeO-DMT в исследовании фазы 2b продемонстрировал ремиссию у 57,7% пациентов с устойчивой к лечению депрессией на 8-й день после однократного применения.

Источник:
https://en.wikipedia.org/wiki/5-MeO-DMT?utm_source

3. Нейростимуляция и инновационные технологии

• VNS-терапия: Предварительные результаты исследования RECOVER показали, что стимуляция блуждающего нерва может быть эффективной для пациентов с устойчивой к лечению депрессией, несмотря на то, что основная цель исследования не была достигнута.

Источник:

https://med.uth.edu/psychiatry/2024/06/17/preliminary-findings-from-livanovas-recover-clinical-study-on-vns-therapy-for-treatment-resistant-depression/

• Глубокая стимуляция мозга (DBS): Компания Abbott начала клиническое исследование использования своей системы глубокой стимуляции мозга для управления тяжёлой депрессией.

Источник:
https://abbott.mediaroom.com/2024-09-04-Abbott-Initiates-Clinical-Study-to-Evaluate-the-Use-of-Its-Deep-Brain-Stimulation-System-to-Manage-Severe-Depression?utm_source=chatgpt.com

4. Искусственный интеллект и прогнозирование эффективности лечения

В исследовании AIDME разработана и протестирована модель глубокого обучения, способная предсказывать вероятность ремиссии при различных фармакологических лечениях у взрослых с большим депрессивным расстройством. Модель показала улучшение показателей ремиссии по сравнению с традиционными методами.
Источник:
https://arxiv.org/abs/2406.04993

1 декабря 1921 года Эрнст Джонс в одном из писем Секретного комитета пишет, что голландцы обратились за советом — можно ли принять в члены психоаналитического общества «врача, известного как открытый гомосексуал».
Джонс советует не принимать, и поднимает перед другими членами комитета вопрос: не стоит ли вообще исключать гомосексуалов из аналитического обучения, сделав это нормой для всей Международной психоаналитической ассоциации?
Фрейд и Ранк не согласны: по их мнению, решение должно приниматься индивидуально, в зависимости от личных качеств кандидата.
К моему глубокому разочарованию, Ференци — тот самый, кто раньше яростно защищал права «уранистов» (так тогда называли гомосексуалов) — теперь говорит, что «пока лучше отказывать всем открытым гомосексуалам: они, как правило, слишком ненормальны».
В итоге побеждает эта позиция — и гомосексуалам закрывают дорогу в аналитическое обучение, несмотря на то что Фрейд был против с той же решимостью, с какой защищал право на «дилетантский» анализ.

Так это и продолжалось в IPA — более пятидесяти лет. Без официальной записи, но как негласное правило.
В США ситуация начала меняться только с гей-освободительным движением. Во Франции — благодаря Жаку Лакану. Он первым, как на практике, так и институционально, отказался участвовать в преследовании гомосексуалов. Он анализировал их, не пытаясь их «исправить», и не мешал становиться аналитиками.
По словам Элизабет Рудинеско, когда в 1964 году он основал Парижскую школу фрейдизма, она сразу приняла принцип: гомосексуалы тоже могут быть преподавателями.
Но, несмотря на это, в теории Лакан всё же продолжал относить гомосексуальность к «перверсиям».

Не могу сказать, что эта свобода Лакана в реальности перешла в лакановские учреждения.
Помню, как в мои студенческие годы — когда факультет психологии Университета Буэнос-Айреса жил в лакановской эйфории — на полном серьёзе обсуждалось: может ли гомосексуал, которого Лакан называет «извращенцем», быть аналитиком.
Это было давно. Но вот всего несколько дней назад мне рассказали, как один известный аналитик на семинаре спросил: в каком именно аналитическом обществе геи могут быть открытыми?

В одной главе этой книги я вспоминаю, как активисты Фронта гей-освобождения боролись с Американской психиатрической ассоциацией за то, чтобы исключить гомосексуальность из DSM.
Они выдвинули простой лозунг: «Хватит говорить о нас. Поговорите с нами».
Это уже было попыткой нарушить отношения власти: не делайте из нас объекты — мы субъекты.
Но и тут возникала опасность: с одной стороны — психиатры, с другой — геи. Хотя на самом деле было много психиатров, которые тоже были геями (просто глубоко в шкафу).
На том самом конгрессе, где гомосексуальность официально перестала считаться патологией, по политическим причинам специально искали врача-гея, чтобы именно он выступил.
Идея была в том, чтобы разрушить образ: будто в науке (в психиатрии, например) имеет право говорить только тот, кто гетеросексуален.
Сомневаюсь, что подобная деконструкция уже произошла в наших психоаналитических кругах.

Хорхе #Рейттер

Психоанализ по отношению к гомосексуальности обычно занимает одну из двух позиций (а иногда — обе сразу):

— либо считает гомосексуальность патологией,
— либо вообще не считает это темой.

Хотя я согласен, что «гомосексуал» и «гей» — это не категории психоанализа, я всё же думаю: есть нечто, что делает гей-опыт особым. И это стоит учитывать, если аналитик действительно хочет услышать, что говорит ему гомосексуальный пациент.

Под «гей-опытом» я понимаю следующее: это опыт, через который проходит человек только потому, что он гей, независимо от всех других особенностей. И главные формы этого опыта — это травма и шкаф:
травма, скрытость, страх разоблачения, страх отвержения, борьба за право быть собой.

Гей может прятаться в шкафу всю жизнь. Другой — может выйти из него в определённых сферах, но оставаться в шкафу в других. А кто-то может сказать: «Да, я такой, и не прячусь».

Но даже в этом случае гей всё равно сталкивается с угрозой: возможностью быть оскорблённым просто за то, кто он есть. Это всегда рядом, как тень на горизонте.

Если аналитик не понимает тонкости этого опыта — если он не видит, что речь идёт не только о личной истории пациента, но и о том, как этот субъект расположен по отношению к Другому, к тому Другому, который включает не только родителей и язык, но также школу, религию, государство, медицину, право, искусство — всю сложную, неровную, но очень мощную сеть власти — тогда почти наверняка он навалится всей этой тяжестью на субъективность пациента и усилит его вину, стыд и подавление, вместо того чтобы помочь ему освободиться.

Фрейд писал в 1922 году о «Невротических механизмах ревности, паранойи и гомосексуальности».
Гомосексуалов, мол, часто сопровождает некая паранойя.
И это правда, но не совсем. Потому что «паранойя» — это не только психический механизм.
Это ещё и результат давления власти, той самой, что утверждает обязательную гетеросексуальность.
Именно она порождает это ощущение преследования.

Гей не просто чувствует себя преследуемым — его на самом деле часто преследуют. Это не просто фобия, это опыт. И если мы сводим всё только к психологическим механизмам, если мы замалчиваем власть и принуждение, мы говорим пациенту: «Ты сам — проблема». А проблема ведь гораздо шире — и глубже. Это не просто внутренний призрак. Это общественный, структурный призрак.


Хорхе #Рейттер

Бурлез не идёт ни по пути тотального отрицания, где психоанализ клеймится как новый догматизм, ни по пути канонического обновления, будто способного нас «спасти». Вместо этого он берёт в руки «ткацкий станок haute couture» — свою любимую метафору — и разворачивает психоанализ как тонкую, кропотливую работу с тканью современного субъекта.

Как в ателье Hermès, где на один платок уходит сотни часов, чтобы вырисовать сложнейший узор, так и в клинике сегодня требуются время, чуткость и предельная точность.

Это почти рыцарская этика: отдать приоритет не своим убеждениям, а другому — тому, кто сидит напротив. И ради этого — отказаться от многого.

Садрин Детандт

Увидел в Threads дискуссию, где психоаналитики рассуждают, является ли креативность высшей формой человеческой деятельности или всего лишь психическим убежищем, указывающим на психопатологию. Но, как и вся культура, она — всего лишь один из способов связывания jouissance, того, что возникает как следствие того, что сама по себе жизнь — это патология. И если этот способ работает, если человек живёт и даже достигает определённого удовлетворения — значит, это хорошо. А «высшее» ли это, «низшее», убежище или ещё что-то — не имеет значения.

Пока на Западе все бренды окрашиваются в радужные цвета, я подарю вам резюме статьи аргентинского пост-лаканианского аналитика Хорхе Рейттера о гомофобии в психоанализе.

Рейттер говорит как гей и аналитик, говорит не извне, а изнутри самой аналитической традиции, пытаясь вскрыть её слепые пятна и вернуть ей способность быть действительно освобождающей.

Адресованный прежде всего ЛГБТ-читателю, он задуман как тихое предупреждение, как противоядие — для тех, кто стоит на пороге анализа и хочет понять, с чем именно он может столкнуться.

Рейттер задаёт вопрос, который до сих пор звучит как кощунство: гомофобен ли психоанализ? Не стал ли он — вопреки своему критическому потенциалу — частью той же репрессивной системы, против которой когда-то выступал? И делает это не из духа полемики, а от лица того, кто знает силу анализа и не хочет, чтобы она оборачивалась против самых уязвимых. Проблема, как подчёркивает автор, не в том, что аналитики злонамеренны. Многие из них не считают гомосексуальность патологией. Но продолжают мыслить в терминах, в которых «иная» сексуальность — не предусмотрена. Понятия кастрации, Эдипа, фаллического закона — всё это создавалось в координатах гетеронормативного мира. И даже если гомосексуальность в этих схемах уже не звучит как «болезнь», она всё ещё трактуется как «отклонение», «вытеснение», «ошибка выбора объекта». Гей оказывается не тем, кто любит мужчину, а тем, кто якобы не хочет признать отсутствие — «отрицает кастрацию» или «подменяет мать отцом с фаллосом». Так психоанализ, сам того не желая, вновь превращает различие в отклонение, и отклонение — в симптом.

Рейттер напоминает: психоанализ, в своём истоке, был голосом против нормы. Он разрушил идею естественной связи между влечением и объектом, он показал, что наслаждение не знает правил. Но со временем его радикальность была сглажена: теория снова выстроила схему, снова назвала «естественными» мужчин и женщин, связанных фаллическим порядком, снова превратила сексуальность в то, что нужно объяснять, вписывать, исправлять. Из революции анализа сделали систему координат, в которой гомосексуальность оказывается чем-то вроде сбоя.

Тем не менее, надежда есть. Психоанализ жив, пока способен слушать. Пока аналитик не цепляется за догму, а позволяет себе быть потревоженным. Пока он не подгоняет пациента под схему, а даёт место для того, что не вписывается. Тогда анализ может стать не репрессивным жестом, а пространством для обнаружения подлинного желания — такого, которое не стремится быть нормальным. Именно в этой точке Рейттер видит шанс на иной психоанализ — открытый к многообразию форм любви, тел, удовольствия.

Он пишет: теория не изменится, если не изменится практика. Только если аналитик откажется от роли жреца знания, только если он позволит себе услышать то, что рушит схему, — тогда появится место для другого. Пока же — и это тоже важно — всё зависит от конкретного случая, от конкретного анализа. И особенно — от того, кто приходит в анализ. Рейттер отмечает: когда человек уже принял свою сексуальность, когда он приходит не как сомневающийся, а как субъект с опытом, с местом в сообществе — он менее подвержен внушению, он защищён своей историей. Но если приходит тот, кто ещё не осмелился быть собой, кто ещё не нашёл слов для своего желания — именно тогда психоанализ может стать не поддержкой, а новым препятствием. Именно тогда, вместо помощи, он рискует навязать путь к эдипальной гетеросексуальности, заставляя пациента тратить годы на то, чтобы освободиться от того, что никогда не было его.

В этом и есть тревога автора. И в этом — его призыв. Сделать психоанализ снова живым. Таким, в котором различие не станет извращением, в котором гомосексуальность не будет нуждаться в оправдании, и в котором любовь к другому — неважно, какого он пола — не будет казаться ошибкой.

Если психоанализ несёт в себе гетеронормативный уклон, то это потому, что в какой-то степени он без критики участвует в том, что Мишель Фуко назвал диспозитивом сексуальности, который в конечном счёте является диспозитивом гетеросексуальности, или, как говорят сегодня, гетеронормативности. Это система, регулирующая сексуальности, иерархии, дискурсы, которые их кодируют, и — особенно важно для нас, психоаналитиков — то, что можно говорить и чего нельзя, кто может это произносить, а кто — нет.

Я не думаю, что психоанализ может пересмотреть свою позицию по отношению к сексуальности, если он останется закрытым в пределах своей собственной теории. Чтобы это сделать, ему нужно выйти за пределы своей территории и открыться к дискурсам, в которых и рождаются сексуальности, — даже к тем, которые сами себя называют диссидентскими.

Прежде всего, потому что, по-моему, суть позиции аналитика — это слушать Другого как такового, и ещё больше — пытаться услышать то, что пытаются заглушить.
Во-вторых, потому что есть фундаментальные вопросы, связанные с сексуальностью, которые сильно влияют на жизнь некоторых субъектов и которые невозможно ни осмысленно обсуждать, ни анализировать, не учитывая те развития и теории, которые политически переосмыслили саму структуру сексуальности.

В этих дискурсах — lesbian & gay studies, queer theory — речь идёт не только о новых идеях и способах мышления, но и о мощном акте высказывания: субъекты, которых медицинская и психиатрическая речь раньше называла больными, взяли слово, чтобы самим стать легитимными субъектами со своими правами.
Так же, как это делали феминизмы, lesbian & gay studies и квир-теория рождаются из милитантности, из движения, направленного на изменение властных отношений и на то, чтобы сделать жизнь более возможной для множества людей во всём мире.

У нас есть чему поучиться у этих дискурсов. Но нам также есть, чем поделиться. Вступить в диалог — не значит потерять специфичность психоанализа. Но также было бы печально — и вряд ли полезно — если бы этот диалог ничего в нас не изменил.

Хорхе #Рейттер

Экономика избытка также лежит в основе симптоматической динамики современной семьи: такого функционирования, которое мы назовём plusmaterno (плюс-материнское). В этой экономике отношений предполагается, что можно без последствий обойти первое табу — запрет на избыточное наслаждение между родителями и детьми. В ядре любого рынка, даже медицинского, присутствует стремление обеспечить это чрезмерное удовлетворение: «В больнице мне сказали, что если я прекращу кормить грудью после четвёртого месяца, я потеряю истинное наслаждение», — говорит Сара, молодая женщина, неуверенная в своих действиях. Утверждается, что если мать «наслаждается», то и ребёнок получает от этого пользу, однако это ошибочное мнение основано на непонимании природы наслаждения, которое не является только удовольствием, а всегда содержит в себе смертельное измерение. Кроме того, упускается из виду, что спрос ребёнка на грудное молоко бесконечен, поэтому его потребности не могут служить ориентиром для поведения матери, поскольку «жадность детского либидо не знает границ».

Laura #Pigozzi Mio figlio mi adora. Figli in ostaggio e genitori modello

Если бы у меня был ребёнок, который заинтересовался психологией и хотел бы узнать о ней побольше, выбрать направление, я бы дал ему статью Жоржа Кангилема «Что такое психология?» — отличный ориентир, актуальный даже сегодня, хотя написана ещё в 1956 году. Кангилем — звезда французской психологии, который сильно повлиял на Мишеля Фуко, который достаточно часто цитируется в психоанализе, но, к сожалению, у нас малоизвестен. Кстати, даже если вы уже психолог — всё равно советую прочитать.

Наткнулся на очень любопытную дискуссию. Представлена гипотетическая дилемма: в Лувре пожар, и перед вами стоит выбор — спасти бездомную кошку или Мону Лизу. К моему удивлению, большинство в комментариях выбрало кошку. Главный аргумент: сначала спасают живое, а уже потом — ценное. «Живое важнее искусства».

Я уверен, что еще не так давно никто бы не ставил человека и кошку в одну символическую категорию. Безусловно, сначала спасают человека, потом — культурные ценности, и уже в последнюю очередь — животных.

Тем не менее, мы всё явно движемся к символической системе, в которой достоинство животного постепенно приравнивается к человеческому. Эта перемена, как мне кажется, говорит о перемене в символическом порядке. Были даже люди, которые считали, что сначала нужно спасти детей и животных и лишь потом взрослых, а шедевры в четвертую очередь.

Дариан Лидер также критикует представление об автоэротическом, мастурбаторном наслаждении — о «чистом Едином наслаждении», логически предшествующем символическому, — как затемняющее связь между субъектом и Другим (Leader, 2021, с. 9). Лакановский аналитик может интерпретировать телесное напряжение как замкнутое на себе наслаждение. Например, пациент с многочисленными татуировками может быть истолкован так:
«Татуировки — это способ прямо воздействовать на телесное наслаждение, прикасаясь к Реальному тела без обращения к Другому».
Но Лидер предлагает другую точку зрения: подобные феномены могут быть попыткой отделиться от Другого — или, наоборот, установить с ним связь. Татуировка может быть автоэротическим способом справиться с влечением, но может быть и символическим напоминанием о дорогих переживаниях или людях. То, что кажется замкнутым на теле наслаждением, может оказаться глубоко реляционным.

Изучая постфрейдистскую литературу, Лидер отмечает, что состояния телесного — и особенно генитального — напряжения переживаются не как изолированные порции возбуждения, а как индексы присутствия или отсутствия Другого. Если Другой может унять телесные ощущения — скажем, накормить, успокоить и т.п. — значит, он обладает силой унимать и другие ощущения, особенно те, что невозможно облегчить движением или прикосновением. Само упорство этих ощущений может заключать в себе упрёк Другому, вплоть до неразличимости с ним. Как объясняла одна анализантка, ощущение жгучего наполнения в её половых органах было «тождественно» её ярости на отсутствующего бойфренда, который, по её мнению, стал причиной этого состояния (Leader, 2021, с. 17).

Привилегирование наслаждения может скрывать скрытую реляционную матрицу, лежащую за телесными феноменами, выдаваемыми за «наслаждение тела» или «наслаждение Реального». Аффективное возбуждение глубоко реляционно — оно существует в диалектической игре между субъектом и Другим. Некоторые авторы пытаются обозначить это смешение чувства и связи с другим словом «наслаждение», но, по мнению Лидера, оно всё равно «не объясняет их происхождения» (Leader, 2021, с. 23).

Джон Даль-#Альо

Страх быть увиденным – почему близость бывает невыносима?

Ставьте на 2х и наслаждайтесь.

Поддержать автора можно реакцией ❤️ и добрым словом.

Наш эфир с психоаналитиком Натальей Тарасюк о «достаточно хорошей матери» https://www.instagram.com/share/_uQkS-nwS