день собак в кроссовках

МАРИНА МНИШЕК GOES TO РОВЕСНИК

in this day and age she sips джин-тоник на
джине Broom, takes галоперидол в
зажимающей ass-cheeks кабинке цвета
джин-тоника на джине Broom; кисленькие
сны и тошнота лежат между грудей, они
улыбаются вниз, когда оказываются в руках
чела из твинби — он сказал, что из всех
тамошних девчонок она, конечно же,
самая прикольная (и сиськи, конечно,
пиздатые). чел из твинби поглаживает ее
по голове, довольно последовательно он,
не называя ее по имени, вдавливает ее,
пирсинговый язык затерялся где-то в складке
между раковиной и сливным бачком; Марина
не выучила еще язык, который мог бы
говорить с ней об этом.

so she goes deeper and remembers every word:
like how “son” and “death” sound the same
in russian and in polish. sins since then
одержали верх, можно было
развязать waist, снять мешочек с землей,
потому что родина выкалывает глаза всем,
кто на нее посягает, примерно как
мужчина седлает незнакомую власть,
потому что она раскатиста грудью.

Марина Мнишек breaks the curse of always
being the trzeźwy one, that’s why
the images of rówieśnik разбегаются и мигрируют,
кровавые движения не решают судьбы of the dance floor,
мальчики-картинки бухают и машут саблями
перед глазами, вилкой туда осудят,
все хотят
кусочек, самую малость,
Марину Мнишек, even though
there is nothing цельного left, not even
her powiedzenie.

он подарил ей серебряного пеликана, всякие
бархаты и украшения, still she
was robbed: палаты не равны
своей комнате, поэтому
писать было уделом свободы и тех,
кто был одарен наблюдением и
счастьем не быть частью истории.
другой мужчина
дал этим словам ее имя, поэтому
Марина Мнишек не говорит в туалете
с челом из твинби, потому что здесь
у Марианны не спрашивают паспорт:
никто не виноват и она не проходит обряд
инициации, поэтому о ведьмовстве речи нет,
Марина остается в мире мертвых, объевшись
галоперидола в туалете клуба «Ровесник»,
и уста замирают, раздетые

www.group-telegram.com/us/alisa_fedoseeva.com/296

251 viewsалиса 🐘💨, Nov 25 at 00:49

МАРИНА МНИШЕК GOES TO РОВЕСНИК

in this day and age she sips джин-тоник на
джине Broom, takes галоперидол в
зажимающей ass-cheeks кабинке цвета
джин-тоника на джине Broom; кисленькие
сны и тошнота лежат между грудей, они
улыбаются вниз, когда оказываются в руках
чела из твинби — он сказал, что из всех
тамошних девчонок она, конечно же,
самая прикольная (и сиськи, конечно,
пиздатые). чел из твинби поглаживает ее
по голове, довольно последовательно он,
не называя ее по имени, вдавливает ее,
пирсинговый язык затерялся где-то в складке
между раковиной и сливным бачком; Марина
не выучила еще язык, который мог бы
говорить с ней об этом.

so she goes deeper and remembers every word:
like how “son” and “death” sound the same
in russian and in polish. sins since then
одержали верх, можно было
развязать waist, снять мешочек с землей,
потому что родина выкалывает глаза всем,
кто на нее посягает, примерно как
мужчина седлает незнакомую власть,
потому что она раскатиста грудью.

Марина Мнишек breaks the curse of always
being the trzeźwy one, that’s why
the images of rówieśnik разбегаются и мигрируют,
кровавые движения не решают судьбы of the dance floor,
мальчики-картинки бухают и машут саблями
перед глазами, вилкой туда осудят,
все хотят
кусочек, самую малость,
Марину Мнишек, even though
there is nothing цельного left, not even
her powiedzenie.

он подарил ей серебряного пеликана, всякие
бархаты и украшения, still she
was robbed: палаты не равны
своей комнате, поэтому
писать было уделом свободы и тех,
кто был одарен наблюдением и
счастьем не быть частью истории.
другой мужчина
дал этим словам ее имя, поэтому
Марина Мнишек не говорит в туалете
с челом из твинби, потому что здесь
у Марианны не спрашивают паспорт:
никто не виноват и она не проходит обряд
инициации, поэтому о ведьмовстве речи нет,
Марина остается в мире мертвых, объевшись
галоперидола в туалете клуба «Ровесник»,
и уста замирают, раздетые

BY день собак в кроссовках