Я дождалась (так совпало, на самом деле) единственного вечера за долгое время, когда мужа не будет дома допоздна, а из детей останется один (и будет тихо играть в ванной), чтобы напугаться до полусмерти.
Я думаю о силе слова. Талантливый человек получает силу, которую использует, чтобы исцелять и ранить. Воскрешать и убивать. У меня амплуа любителя хоррора и заковыристых криминальных детективов, я сама иногда шучу, что знаю толк в страшном и меня мало чем проймёшь; по факту я цветок нежный и непуганый. Я слишком эстет, чтобы хвататься за всё подряд, и слишком ленива, чтобы дотошно исследовать хоррор, выискивая жемчужины. Так и живу с неким абстрактым представлением об «идеальном хорроре», периодически что-то пробую и ворчу, что это всё «не то».
Так вот, иногда я всё-таки сталкиваюсь с тем — сильным талантливым словом, которое отпечатывает во мне картинку, которую хочется развидеть. Но поздно. Как христианка я понимаю, что заглянула одним глазком в ад (да что там, наверное, только в его предбанничек, и то вряд ли) и хочу обратно, драпать со всех ног — в уютный и понятный мир. Вредно ли это? Вредно ли помнить про ад? Думаю, что нет. Думаю, такие напоминания — точечные, холодные — скорее полезны. Думаю, вред начинается в тот момент, когда мы, движимые любопытством, снова хотим подбежать к этой двери, чтобы заглянуть туда одним глазком, снова расковырять едва зажившую корочку, снова и снова... Ад притягателен.
Я знаю, что движет мной, когда я время от времени набираюсь храбрости и иду исследовать природу зла. Мне хочется расширить писательский диапазон. Не в том смысле что я всё-таки хочу писать хоррор, а в том, чтобы получить в распоряжение больше человеческих побуждений/эмоций, больше опыта. Я увидела это в цвете: как палитру. Я могу использовать ограниченное количество цветов. Могу взять больше. А могу иметь в распоряжении очень много — от ярко-солнечного до чёрнющего. Я могу не прикасаться к чёрному цвету, но иногда — очень осторожно, применив всю веру, весь талант, взять — буквально каплю — цвета, буквально на кончике кисти и разбавить что-то ярко-солнечное. Чтобы читатель почувствовал мурашки на коже. Чьё-то дыхание за загривке. Успел увидеть что-то уголком глаза. Можно сказать, для этого я хочу иметь в арсенале немножечко ада.
Я не знаю, что двигало писателем Мендалом Джонсоном, который, если верить сведениям об интернете, написал единственную книгу — «Идём играть к Адамсам» и умер в возрасте 48 лет. Представляете — одна книга. Одно схождение в ад. Книгу называют «культовой». Книга была написана по мотивам реального убийства 1960-х.
Если пересказать сюжет коротко (а длиннее и не надо) — двадцатилетняя студентка Барбара остаётся на неделю в доме респектабельного врача Адамса присматривать за его детишками 10 и 13 лет. Утром она просыпается привязанной к кровати и узнаёт, что дети «взяли её в плен».
Нельзя сказать, что я шокирована. Я была предупреждена. Я шла за эмоциями и впечатлениями – я их получила. Огромную ценность для меня в этой книге представляет рефлексия всех (!) персонажей; автор пошагово проводит нас через размышления палачей и жертвы. Это книга-исследование. Я бы сказала, что писателям она чрезвычайно важна, но никому не берусь её советовать. Эту книгу можно было бы ругать за недостоверность в мелочах (я, например, не поверила в полицейское расследование в эпилоге), но мелочи не имеют такого сокрушительного значения, как внутренняя динамика героев. Мне кажется, автору просто неинтересна «общечеловеческая» событийная канва — в преступлении и наказании ему куда интереснее преступление.
Для тех, кто пишет злодеев, пытается в творчестве ответить на вопрос «почему человек мучает/убивает человека», кто хочет достоверно показать изменения (как милый ребёнок с церковной скамьи становится преступником) эта книга может оказаться полезной. Читать её очень тяжело. Но это работа. Это часть нашей работы.
Я дождалась (так совпало, на самом деле) единственного вечера за долгое время, когда мужа не будет дома допоздна, а из детей останется один (и будет тихо играть в ванной), чтобы напугаться до полусмерти.
Я думаю о силе слова. Талантливый человек получает силу, которую использует, чтобы исцелять и ранить. Воскрешать и убивать. У меня амплуа любителя хоррора и заковыристых криминальных детективов, я сама иногда шучу, что знаю толк в страшном и меня мало чем проймёшь; по факту я цветок нежный и непуганый. Я слишком эстет, чтобы хвататься за всё подряд, и слишком ленива, чтобы дотошно исследовать хоррор, выискивая жемчужины. Так и живу с неким абстрактым представлением об «идеальном хорроре», периодически что-то пробую и ворчу, что это всё «не то».
Так вот, иногда я всё-таки сталкиваюсь с тем — сильным талантливым словом, которое отпечатывает во мне картинку, которую хочется развидеть. Но поздно. Как христианка я понимаю, что заглянула одним глазком в ад (да что там, наверное, только в его предбанничек, и то вряд ли) и хочу обратно, драпать со всех ног — в уютный и понятный мир. Вредно ли это? Вредно ли помнить про ад? Думаю, что нет. Думаю, такие напоминания — точечные, холодные — скорее полезны. Думаю, вред начинается в тот момент, когда мы, движимые любопытством, снова хотим подбежать к этой двери, чтобы заглянуть туда одним глазком, снова расковырять едва зажившую корочку, снова и снова... Ад притягателен.
Я знаю, что движет мной, когда я время от времени набираюсь храбрости и иду исследовать природу зла. Мне хочется расширить писательский диапазон. Не в том смысле что я всё-таки хочу писать хоррор, а в том, чтобы получить в распоряжение больше человеческих побуждений/эмоций, больше опыта. Я увидела это в цвете: как палитру. Я могу использовать ограниченное количество цветов. Могу взять больше. А могу иметь в распоряжении очень много — от ярко-солнечного до чёрнющего. Я могу не прикасаться к чёрному цвету, но иногда — очень осторожно, применив всю веру, весь талант, взять — буквально каплю — цвета, буквально на кончике кисти и разбавить что-то ярко-солнечное. Чтобы читатель почувствовал мурашки на коже. Чьё-то дыхание за загривке. Успел увидеть что-то уголком глаза. Можно сказать, для этого я хочу иметь в арсенале немножечко ада.
Я не знаю, что двигало писателем Мендалом Джонсоном, который, если верить сведениям об интернете, написал единственную книгу — «Идём играть к Адамсам» и умер в возрасте 48 лет. Представляете — одна книга. Одно схождение в ад. Книгу называют «культовой». Книга была написана по мотивам реального убийства 1960-х.
Если пересказать сюжет коротко (а длиннее и не надо) — двадцатилетняя студентка Барбара остаётся на неделю в доме респектабельного врача Адамса присматривать за его детишками 10 и 13 лет. Утром она просыпается привязанной к кровати и узнаёт, что дети «взяли её в плен».
Нельзя сказать, что я шокирована. Я была предупреждена. Я шла за эмоциями и впечатлениями – я их получила. Огромную ценность для меня в этой книге представляет рефлексия всех (!) персонажей; автор пошагово проводит нас через размышления палачей и жертвы. Это книга-исследование. Я бы сказала, что писателям она чрезвычайно важна, но никому не берусь её советовать. Эту книгу можно было бы ругать за недостоверность в мелочах (я, например, не поверила в полицейское расследование в эпилоге), но мелочи не имеют такого сокрушительного значения, как внутренняя динамика героев. Мне кажется, автору просто неинтересна «общечеловеческая» событийная канва — в преступлении и наказании ему куда интереснее преступление.
Для тех, кто пишет злодеев, пытается в творчестве ответить на вопрос «почему человек мучает/убивает человека», кто хочет достоверно показать изменения (как милый ребёнок с церковной скамьи становится преступником) эта книга может оказаться полезной. Читать её очень тяжело. Но это работа. Это часть нашей работы.
#читательское
BY 🗝️ Обителей много
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
As the war in Ukraine rages, the messaging app Telegram has emerged as the go-to place for unfiltered live war updates for both Ukrainian refugees and increasingly isolated Russians alike. Investors took profits on Friday while they could ahead of the weekend, explained Tom Essaye, founder of Sevens Report Research. Saturday and Sunday could easily bring unfortunate news on the war front—and traders would rather be able to sell any recent winnings at Friday’s earlier prices than wait for a potentially lower price at Monday’s open. Emerson Brooking, a disinformation expert at the Atlantic Council's Digital Forensic Research Lab, said: "Back in the Wild West period of content moderation, like 2014 or 2015, maybe they could have gotten away with it, but it stands in marked contrast with how other companies run themselves today." At the start of 2018, the company attempted to launch an Initial Coin Offering (ICO) which would enable it to enable payments (and earn the cash that comes from doing so). The initial signals were promising, especially given Telegram’s user base is already fairly crypto-savvy. It raised an initial tranche of cash – worth more than a billion dollars – to help develop the coin before opening sales to the public. Unfortunately, third-party sales of coins bought in those initial fundraising rounds raised the ire of the SEC, which brought the hammer down on the whole operation. In 2020, officials ordered Telegram to pay a fine of $18.5 million and hand back much of the cash that it had raised. It is unclear who runs the account, although Russia's official Ministry of Foreign Affairs Twitter account promoted the Telegram channel on Saturday and claimed it was operated by "a group of experts & journalists."
from us
