Простите мне самоцитирование, но я, как и все, тоже ощущаю смутное волнение в ожидании нового Пелевина, а то календарь, знаете, как-то не переворачивается.

«...Из строго литературной сферы его романы перекочевали в область мемов и сезонных примет, а точнее, в пространство карнавального бытования, где не всякий старожил упомнит древние ритуалы чтения, положившие начало традиции, однако все, смутно или осознанно, с наступлением августа ждут анонсов в СМИ и явления очередной истошно кэмповой обложки, чтобы уже перевернуть календарь и начать подготовку к отопительному сезону. Выходи его новый роман еще позже — и у читателя складывалось бы, наверное, стойкое ощущение, что кто-то далекий, но близкий снова написал ему: «Снег идет. С первым днем зимы!», разве что использовав для этого немного больше слов.

Птицы улетают на юг, горят костры рябин, Россия — наше отечество, вышел новый Пелевин.

Добро, Олегович, ино еще побредем.»

Прекраснейшая и любимая Алёна Станиславовна спросила, что я читаю, а я что, а я снова свалилась с гриппом и еще раз перечитала «Козу», которая торопится в лес, потому что я всегда ее открываю и начинаю смеяться уже буквально на первой странице.

«В отместку злой доле и бабке я иногда тихо подлила, совершала в отношении же себя противоправные действия: читала в темноте, жрала после школы снег. И ладно бы чистый, но нет, с проезжей части.»

Пока болела, прочла наконец роман Колин Гувер It Ends With Us, и долго не могла понять, что же он мне напоминает. Потом дошло: знаете, когда собаченьке или коту надо дать неприятную таблетку, ее иногда запихивают в кусок колбасы или там паштетика. Сверху хорошо, снизу хорошо, внутри — правда жизни. Так и вот с этим романом: поднимается огромная, важная тема домашнего насилия, но в остальном все просто сервелат. Главная героиня получает наследство и сразу открывает цветочный концепт-стор, и к ней между делом заходит поработать жена миллионера, а потом и миллионер подтягивается, и кругом везде успешный успех, и ну вот только с личным привет. И понятно, что никакими розами не прикроешь неприглядность того, что в итоге происходит с главной героиней, но из-за того, как она во всем остальном прекрасна, успешна, и легко может себе позволить встать и уйти, реальность текста все время бликует и уплощается, становится притчеватой. Ни пароль на госуслугах ей восстанавливать не надо, ни чучело бобра к среде нести в школу. Просто быть сильной – только и всего. Для остального есть мастеркард и друзья-миллионеры.

(С другой стороны, с бобром и госуслугами это была бы уже Петрушевская.)

В эфире нерегулярная рубрика «5 прочитанных романов, о которых у меня хватило времени что-то написать».

The Love Hypothesis
Ali Hazelwood

Мой любимый сорт фэнтези: одна хорошая девушка случайно поцеловала первого попавшегося мужика, а он оказался и умным, и красивым, и успешным, успел и плечи накачать, и грантов наполучать.
Как чувствовал.

Breathing Lessons
Anne Tyler

Не ожидала, что «Уроки дыхания» так сильно напомнит мне романы Джейн Остен, а между тем, здесь есть все, за что мы ее любим: нежное, ненасмешливое внимание к важности всего бытового, живые диалоги между живыми людьми и, самое главное, полное отсутствие величавого презрения к жизненным мелочам: сползшим колготкам, прилипшей ко лбу челке, диетам и той самой заурядности, которая и делает нас маленькими, но людьми.

Непобедимое солнце,
Виктор Пелевин

Вполне себе классический поздний Пелевин, постепенно превращающийся в интертекст, переложенный копировальной бумагой — где-то там в посткарбоновой эпохе уже синеют оттиски новых романов, Римская эпоха становится мирской, и важнее всего по-прежнему правильно дышать, не отвлекаясь на схлопывающийся мир.

The Colorado Kid
Stephen King

Приходят как-то читатели к Стивену Кингу и говорят: «Здрасьте, а вы можете написать нам книжку покороче, не как вот вы это обычно, на шестьсот страниц?» А Кинг такой: «Могу, вот, пожалуйста».
Читатели: «Так, а конец где?»
Кинг: «Да чот сам не знаю, на двести страниц только начало влезло».

Это действительно читается как начало обстоятельного кинговского романа, оборвавшееся на самом интересном, и хотя в послесловии Кинг очень технично объясняет свою задумку (только он может превратить концовку в духе «От така херня, малята» в обоснованное писательское упражнение), это все равно выглядит не как роман, а как демка романа, буквально — а почему так ма?..

The Eight Mountains
Paolo Cognetti

Не знаю, конечно, насколько это автофикшен, но местами это читается как несколько карикатурный Автофикшен Мужика.

Батя водил меня в горы. Потом я сказал ему, что больше не хочу ходить с ним в горы. Прошло двадцать лет, батя умер. Ну вот, блин, вот так.
Друган мой тоже ушел жить в горы. У него были проблемы. Я приехал и говорю, надо помочь чо. А он такой, да не.
Ну мы выпили.
Потом он в горах пропал.
Ну вот, блин, вот так.

А вокруг, знаете ли, то весна, то осень, и коровы бродят по пастбищу, тихо в лесу, и в горах тихо, и все мы ищем наш центр вселенной, на который можно взобраться и подумать о жизни, только о такой, где жена тебя не спрашивает, а куда деньги дел. Бьется река подо льдом, шуршит снег, дру-га в го-ры тя-ни — риск-ни!... (давай еще по маленькой) Не бросай одно-го е-го...

Вот такой роман выходит, который, как мне кажется, важно прочитать не только тем, кто читает книги, но и тем, кто их пишет. Сьюзен Чой как-то очень умело работает с — не знаю, как это назвать, но, наверное, не очень ошибусь, если назовут это направлением читательского взгляда — нам кажется, что мы читаем одну историю, но это такой литературный тромплей, который несколько раз пересоберется во что-то новое и неожиданное. И это такая очень выверенная техничность, без провисов и фальстартов, которая поражает чуть ли не сильнее самой истории.

Дорогие коллеги, поздравляю нас с днем переводчика.

Желаю нам, нет, знаете, даже не денег, а кое-чего поважнее: нам необходимо повышение видимости ремесла переводчика. Это, конечно, магия, но это такая магия, которую можно демонстрировать. Как только у широкой публики сложится некоторое представление о том, что это ремесло с определенными законами, условиями и принципами работы, как, скажем, есть врачебное ремесло, и что этому ремеслу нужно учиться, и как только это отложится в головах у людей, которые хотят быть переводчиками, тогда как будто бы станет немного полегче, и возможно, процент людей, которые решают, что если они знают иностранный язык, то этого достаточно для того, чтобы переводить книги, немного сократится. Потому что нельзя решить деньгами проблему плохого перевода, если плохим же переводчикам просто давать больше денег. А идеально-гениальные переводчики не будут переводить больше, даже если им дать больше денег. Никакой ответственный переводчик не возьмется перевести книгу за месяц, даже если ему дать миллион (переводчики знают, что переводу надо дать время на вылеживание и вычитку), и все что мы пока можем сделать — хотя бы придать этому внезапному хобби вид ремесла, ну, знаете, бизнеса, чтобы было не идеально, но хотя бы, вот знаете, как гнездо голубя из мема — ПРИЕМЛЕМО. Уже сейчас переводчики новой волны, которые получили какое-то базовое образование, понимают, что нет ничего страшного в том, чтобы задать издателю вопросы по договору, попросить согласовать с ним редактуру и показать верстку, а также нет ничего страшного в том, чтобы сдавать работу в срок и вообще уметь вести деловую переписку. Уже сейчас многие издатели (и мы в том числе) стали выносить имя переводчика на обложку переводной книги, чтобы приучить читателя к тому, что у текста, который он читает, есть два автора. И чем более заметной станет фигура переводчика, тем больше роли она будет играть в продвижении книги, в уровне ее продаж, и соответственно уровне полученной прибыли. А там и до денег недалеко.

Надеюсь.

Заюш.

«Казалось бы, что тут такого, вроде бы все по привычной схеме. Романы Пелевина при всей их внешней сюжетности никогда не были историями про сюжет, и уже в предыдущих сериях вселенной Transhumanism Inc. Пелевин представал нейросетью имени себя, перерабатывая куски своих старых романов в новые «Песни невинности и GPT’a», но, как говорится, любили мы его не за это, а за то, что было вокруг: точный юмор, пророческий дар и умение налепить побольше катафотов на колесо сансары, чтобы верть была круть.

Но что-то пошло не так.»

И о важности сопроводительных писем в издательство.

Читаю сейчас очень симпатичный нон-фикшен британской исследовательницы Мариан Виверс, который называется Jane and Dorothy: A True Tale of Sense and Sensibility. В нем она рассматривает биографии Джейн Остен и Дороти Вордсворт (сестры и музы Уильяма Вордсворта, которая, вероятно, была еще и его соавтором) с точки зрения того, как идеологически разный взгляд на мир — ироническая трезвость ума Джейн и стремление к тончайшему прочувствованию жизни у Дороти — сформировал их судьбы. Хотя, замечает Виверс, в первую очередь судьбы их были сформированы финансовой зависимостью от братьев и невозможностью хоть сколько влиять на любые жизнеобразующие решения. В том числе Виверс напоминает и об очень показательной истории такого рода, когда отец Джейн Остен, преподобный Джордж Остен, решил, видимо, поддавшись уговорам самой Джейн, отправить рукопись «Первых впечатлений», которая впоследствии стала «Гордостью и предубеждением», очень прогрессивному издателю Томасу Каделлу, на тот момент издававшему довольно много авторов-женщин.

Все исследователи сходятся на том, что Джорджу Остену либо вообще не слишком хотелось этим заниматься, либо он в принципе не одобрял идею писательской карьеры для дочери, потому что письмо вернулось в Стивентон с пометкой ‘Declined by Return of Post’. То есть, издатель, или сотрудник издательства, который сидел у них на самотеке, пробежал глазами письмо и вернул его со следующей же почтой.

«Господа, — писал Джордж Остен. — В моем распоряжении имеется рукопись романа в трех томах, размером приблизительно с «Эвелину» мисс Берни. Я осведомлен о том, сколь важно роману подобного рода обрести респектабельного издателя, и посему обращаюсь к вам. Я буду весьма признателен, если вы сообщите мне, заинтересовало ли вас мое предложение, какие расходы понесет автор, если роман будет издан за его счет, и какой аванс вы сможете предложить, если рукопись получит ваше одобрение?
В случае заинтересованности с вашей стороны я вышлю вам рукопись. Ваш покорный слуга и т.д»

Буквально: «Здравствуйте, у меня есть роман 10 а.л, если интересно, могу прислать, но сначала хотелось бы узнать размер гонорара. С уважением и т.д.»

Джордж Остен на этом, судя по всему посчитал свою миссию выполненной, и больше не писал издателям по поводу романов дочери, а Джейн села переделывать «Элинор и Марианну», и все сложилось так, как сложилось, но интересно, конечно думать, что было бы, если бы Джордж Остен был более красноречив или, что еще лучше, если бы Джейн Остен могла бы написать издателю сама.

В это воскресенье утром буду вести книжный клуб в Переделкине, будем обсуждать роман Салли Руни «Прекрасный мир, где же ты», поговорим о том, как письмо стало формой проговаривания чувств, о том, как литература миллениалов совершенно бесшовно подхватывает эпистолярные традиции романов 19 века, как жанр письма к другу снова стал частью нашей жизни, а заодно — и немного о новом романе Руни, который мне неожиданно очень нравится.

Рассказываем финальные подробности программы совместного с изданием The Blueprint проекта Reading Camp. C 18 по 20 октября читаем письма литературных персонажей и личные переписки их создателей, размышляем о том, как трансформировался жанр письма сегодня, и, конечно, пробуем написать собственное.

С одним из создателей музея «Полторы комнаты» Павлом Котляром проведем сеанс медленного чтения, разберем стихотворение Иосифа Бродского «Письма римскому другу» и поговорим о роли Венеции в творчестве русских писателей.

С руководителем проекта «Слово Толстого» Феклой Толстой перечитаем письма Льва Николаевича, адресованные его семье и единомышленникам.

Выйдем на прогулку в Музей Чуковского, чтобы встретиться с правнуком писателя Дмитрием Чуковским и сотрудником дома-музея Павлом Крючковым.

Посмотрим отрывки из драмы «Искупление» — с роковой ролью письма — и обсудим стиль фильма с редакционным директором The Blueprint Александром Перепелкиным и историком кинокостюма Анной Баштовой.

Обсудим книгу Салли Руни «Прекрасный мир, где же ты» с переводчиком Анастасией Завозовой.

Исследуем форму и стиль личных писем под кураторством журналиста и писательницы Шахри Амирхановой.

Научимся заново писать от руки.

Забудемся на литературном ужине в ресторане «Библиотека».

Специальный партнер «Reading Camp: Вам письмо» — итальянский бренд одежды из кашемира и натуральных тканей Falconeri.

Письмо — ненадежный, но притягательный рассказчик. На два дня Reading Camp мы попробуем сами стать и такими рассказчиками, и читателями. Забронировать оставшиеся места можно здесь.

Из сравнительной биографии Джейн Остен и Дороти Вордсворт узнала о существовании британской писательницы Летиции Матильды Хокинс, которая считала, что любое интеллектуальное усилие сказывается на женской внешности и старательно предостерегала юных девиц от умственного напряжения: «Мы не созданы для напряженной работы мысли, — писала она, — и это легко понять по тому воздействию, которое она оказывает на нашу внешность... Нахмуренный лоб, […] застывший взгляд [...] никак не улучшают мягких черт женского лица».

Из этой же книги узнала, что в двадцать шесть лет Дороти Вордсворт решила выучить немецкий язык, «полагая, (вероятно, ошибочно — замечает в скобках автор исследования, что-то явно подозревая), что “из всех литературных ремесел перевод есть занятие самое прибыльное”».

Свою работу возобновляет внезапная рубрика «5 прочитанных книг: отрывок, взгляд и нечто».

Граф Аверин. Колдун Российской империи
Виктор Дашкевич, (читает Александр Клюквин)

В альтернативной и улучшенной версии России, где нет треклятого энторнета и блогеров, зато есть магия, дивы, колдуны, балы, красавицы и далее по списку, граф Аверин с волшебным котом ведут следствие-с.
Конечно, если вдуматься, это своего рода любовно написанный фанфик по мотивам всей великой русской литературы — ну, как если бы к портрету Некрасова или Салтыкова-Щедрина вместо рожек пририсовали бы хэппи-энд. Добрый барин взял и приехал да всех рассудил, мужичина кланяется да веселится, краковская колбаса выдается безлимитно, а не приманки ради, да и мехового дива Кузю — гибрид Шарикова и Каштанки, полужуравля и полукота — никто более не зовет недоумением, а засыпая, он только и слышит от хозяина: «Талант! Талант!»

Slough House, книги 1-5
By Mick Herron

Прекрасная идея — сделать главными героями откровенных неудачников, losers, misfits, and boozers, которые каким-то образом попали в секретные службы, а потом немножко из них выпали, но по-прежнему мечтают спасать мир и делать пиу-пиу из пистика. Когда читаешь о том, как лажают супергерои и профи — все ради развития конфликта, конечно, то на этом месте обычно теряешь связь с историей, потому что ну, дееевочка, а тут подразделение «хромых коней» выходит на задание с разводным ключом, одним пистолетом на четверых, кипящим чайником и пердящим наотмашь боссом, и сразу понятно, что ну хоть чайку попьют.

Admission
by Jean Hanff Korelitz

Идеальный университетский роман всегда существует в прошлом, где самый современный звук — трубное сморкание модема, через который в прошлое уже попадает будущее, но пока еще прерывистой струйкой. И это прошлое, которое еще помнишь, но его уже нет, превращает историю, которая в своем голом виде могла появиться только в какой-нибудь голливудошной — столько там беременностей, счастливых совпадений и лабрадоров-ретриверов — в глубокий и элегантный роман. Осенний Вермонт и увитый плющом Принстон, разрывающиеся от звонков дисковые телефоны, мигающие красными заспанными глазами автоответчики, письма в глянцевых конвертах, тяжелые оранжевые папки с бумажками, и редкий, робкий имейл делают для этого романа больше, чем его плотная производственная подкладка — механизм допуска к наивысшему образованию — и атмосфера интеллектуальных сплетен, талантливых адюльтеров и твидовых попоек.
Очень хороший роман о том, что судьба иногда бывает человеком, и от нее тоже может уйти мужик.

Бояться поздно
Шамиль Идиатуллин

Небольшие взрослые поехали на турбазу зимой, чтобы поесть шашлыка, покататься с горки и, как говорили в старину, погамать.
А вы что подумали?
У книг Шамиля Идиатуллина есть какая-то особая темная атмосфера, которая идеально встраивает их в позднюю осень и любой сумеречный сезон, короткое время ноябрьских сказок, где не бывает счастливых концов, максимум – не умрет надежда, мигнет уличным фонарем у подъезда и домофон вдруг заговорит голосом Григория Переля. Не могу сказать, что до конца разобралась в истории про девочку Алю, которая, слава богу, хорошо кушала, вот и застряла во временной петле, протаскивая туда-сюда, как котик – клубок, тоненькую ниточку, ведущую к аварийному выходу из Аида, но это и не очень важно, если честно. Главное тут – то самое, неуловимое ощущение правильной истории со всеми расставленными опорными столбиками, на которые можно опереться в подступающей темноте: жили-были, я тебя съем, в ямку бух, сказка – ложь, да в ней намек, ок? Ок.

Fasandræberne (Afdeling Q, #2)
af Jussi Adler-Olsen, (читает Githa Lehrmann)

Как видит Данию обычный человек: хюгге, смёрребрёды, велики, красивые белокурые люди, Русалочка, периодический Питер Хёг и какой-нибудь нечаянный фон Триер.
Как видят Данию авторы детективов: по центру Копенгагена бредет красивая женщина, держа в окровавленных руках мертвый эмбрион, и никто даже не смотрит в ее сторону, кроме наркоманки Тине, которая приходит ей на помощь, потому что Тине И НЕ ТАКОЕ ВИДЕЛА.

Очень быстро рассказала о некоторых наших книжках, которые можно будет купить на ярмарке Non/Fiction.

«В «Призраке Сомерсет-Парка» есть какая-то здоровая бульвер-литтоновщина, одна ночь мрачнее другой, буря сменяется снегом, тают следы в зыбучих песках, скрипят половицы, гаснут газовые рожки, в тайном ящике лежит тайный дневник, а за углом притаилась недобрая экономка, в образе которой легко угадывается уилкиколлинзовская Эстер Детридж, и весь роман в целом — это любовный оммаж сенсационной прозе девятнадцатого столетия, специальный пирожок с ностальгией, которым очень хорошо заедать темный сезон».

#отрывок #взгляд #инечто

Одно из не самых очевидных последствий того, что массовую жанровую литературу в массе своей переводят довольно плохо, — это то, что язык этих самых плохих переводов просачивается в жанровую же русскоязычную литературу. И это не то чтобы беда-беда, как мы все знаем, языку в перспективе ничего не будет, он переварит все минус вайбы и поппинги, и все, что его не убьет сделает его чиллее, но меня больше волнует этот самый язык, простите, в моменте, когда ты, например, вытаскиваешь из самотека прилично придуманный ромфант, но из него отовсюду торчит арматура чужеродной грамматики и фразы, начинающиеся с неестественного «О,..», а автор не чувствует разницы между удовольствием и довольством, ленью и леностью. Сделать с этим обычно ничего нельзя, кроме жесткой, чтобы не сказать жестокой редактуры, и ведь при этом не скажешь, что автор, например, мало читает или не знает языка. Чаще всего вполне читает и знает, просто – и я сейчас оседлаю своего любимого конька — вот эта вот растерянность перед формой другого языка, непременное желание сохранить все как есть, оставить в переводном тексте как можно больше исходного, потому что мало ли что, она очень присуща начинающим или не слишком обученным переводчикам, которые часто начинают с переводов легкого жанра, он же «а чего там переводить». А там есть чего, на самом деле, потому что легкий жанр чаще всего требует от переводчика тяжелого языкового люкса: уместной, узнаваемой разговорности, сухости и сжатости (все мы знаем, что русский язык широк и жирок, стоит ему поддаться и текст растургенится и онабоковеет, станет слоеным и масляным) и, главное, простоты. Такая работа требует от переводчика большой уверенности, а без обучения переводу как ремеслу и какой-то, не знаю, внутренней калибровки этого самого языкового чувства, ей как бы и взяться неоткуда, потому что с одной стороны у тебя бревно в глазу, а с другой дитя без глазу.

Мы записали подкаст, в котором немного рассказываем о работе издательства: «Дом историй» и волшебная дыра в верстке — такой вот производственный роман вышел — а кроме того, делимся любимыми книгами и говорим о планах на 2025 год. Я впервые анонсирую одну из самых наших важных новинок, роман Евы Сталюковой «Город Чудный», динамичная социальная фантастика с объемным, обжитым пространством вымышленного города.

(А кроме того, буквально под занавес года мы подписали договор с еще одним автором, пишущим на русском языке, и это очередное наше невероятное везение в духе «Леса»: драйвовый и продуманный триллер с оттакенным сюжетным твистом в конце, ничего невозможно делать, пока не дочитаешь, это я сразу предупреждаю.)

В ежегодный материал Натальи Ломыкиной о самых продаваемых книгах года попала и книга нашего издательства, и это, конечно «Лес» Светланы Тюльбашевой. Когда Наташа попросила меня сказать что-то о том, как мы выбрали эту книгу, мне, в общем-то и сказать было нечего, настолько это был понятный оффер. Для полноты картины добавлю, что в 2024 году команда «Дома историй» отсмотрела более 800 рукописей, присланных нам на издательскую почту, и из них мы сказали безоговорочное да только трем, (зато каким!)