Они говорят, что готовы воевать десятилетиями. Но кто будет воевать за них?
На переговорах в Стамбуле представитель российской стороны Мединский заявил, что Россия готова вести войну не год и не два, а хоть двадцать один — как когда-то со Швецией. Звучит, как будто речь идёт о государственной стойкости, о принципах, о стратегической уверенности. Но если убрать громкие формулировки, остаётся один сухой вопрос: кто именно собирается воевать столько лет?
Не Москва. Не те, кто принимает решения. Не те, кто делит бюджет и живёт на тендерах. На войну стабильно отправляют тех, чьё мнение никогда не учитывалось. Бурятов, дагестанцев, чеченцев, тувинцев, башкир, якутов, мордву, калмыков, ингушей.
Тех, кто не имеет доступа к реальной власти. Тех, чьи языки уничтожаются в школах. Тех, кто на федеральных каналах появляется только как “этническая массовка” или объект насмешки. Тех, чьи сёла и районы десятилетиями оставались без дорог, без врачей, без нормального будущего. Теперь им предлагают автомат, зарплату, и героическое молчание в обмен на жизнь.
Во власти это понимают. Если кто-то из их круга и гибнет — это скорее исключение, и чаще всего где-нибудь в глубоком тылу, по собственной инициативе, чтобы “отметиться” в деле. Но сознательно туда никто из них не идёт. Они умеют сохранять себя. Воевать за государство должны другие.
Особенно активно призывают исламскую молодёжь. Делают ставку на её горячую кровь, внушают чувство долга, через предателей имамов, их заманивают через религию, через ложную честь, через обещания, подталкивая к участию в чужой войне — войне, которая не имеет ничего общего с защитой Ислама, с достоинством или справедливостью. Сегодня мусульманин для этой системы — удобная фигура: и сильный, и дисциплинированный, и готовый к лишениям, а его смерть — лишь статистика.
Война стала способом избавиться от тех, кого не смогли ассимилировать. Год за годом исчезают языки, умирают сёла, стираются родовые связи. Это не просто военные действия — это зачистка под видом мобилизации. Прямая, без шума, управляемая.
Кремль может заявлять о готовности воевать сколько угодно. Он будет бросать вперёд всех подряд, и пока одни рисуют линии на картах, другие ложатся в землю.
Суть этой войны не какой - то “особый путь”. А утилизация населения, Россия не просто использует народы — она их тратит.
И чем дольше это продолжается, тем очевиднее, что молчание — тоже участие.
Они говорят, что готовы воевать десятилетиями. Но кто будет воевать за них?
На переговорах в Стамбуле представитель российской стороны Мединский заявил, что Россия готова вести войну не год и не два, а хоть двадцать один — как когда-то со Швецией. Звучит, как будто речь идёт о государственной стойкости, о принципах, о стратегической уверенности. Но если убрать громкие формулировки, остаётся один сухой вопрос: кто именно собирается воевать столько лет?
Не Москва. Не те, кто принимает решения. Не те, кто делит бюджет и живёт на тендерах. На войну стабильно отправляют тех, чьё мнение никогда не учитывалось. Бурятов, дагестанцев, чеченцев, тувинцев, башкир, якутов, мордву, калмыков, ингушей.
Тех, кто не имеет доступа к реальной власти. Тех, чьи языки уничтожаются в школах. Тех, кто на федеральных каналах появляется только как “этническая массовка” или объект насмешки. Тех, чьи сёла и районы десятилетиями оставались без дорог, без врачей, без нормального будущего. Теперь им предлагают автомат, зарплату, и героическое молчание в обмен на жизнь.
Во власти это понимают. Если кто-то из их круга и гибнет — это скорее исключение, и чаще всего где-нибудь в глубоком тылу, по собственной инициативе, чтобы “отметиться” в деле. Но сознательно туда никто из них не идёт. Они умеют сохранять себя. Воевать за государство должны другие.
Особенно активно призывают исламскую молодёжь. Делают ставку на её горячую кровь, внушают чувство долга, через предателей имамов, их заманивают через религию, через ложную честь, через обещания, подталкивая к участию в чужой войне — войне, которая не имеет ничего общего с защитой Ислама, с достоинством или справедливостью. Сегодня мусульманин для этой системы — удобная фигура: и сильный, и дисциплинированный, и готовый к лишениям, а его смерть — лишь статистика.
Война стала способом избавиться от тех, кого не смогли ассимилировать. Год за годом исчезают языки, умирают сёла, стираются родовые связи. Это не просто военные действия — это зачистка под видом мобилизации. Прямая, без шума, управляемая.
Кремль может заявлять о готовности воевать сколько угодно. Он будет бросать вперёд всех подряд, и пока одни рисуют линии на картах, другие ложатся в землю.
Суть этой войны не какой - то “особый путь”. А утилизация населения, Россия не просто использует народы — она их тратит.
И чем дольше это продолжается, тем очевиднее, что молчание — тоже участие.
Artem Kliuchnikov and his family fled Ukraine just days before the Russian invasion. But Kliuchnikov, the Ukranian now in France, said he will use Signal or WhatsApp for sensitive conversations, but questions around privacy on Telegram do not give him pause when it comes to sharing information about the war. Such instructions could actually endanger people — citizens receive air strike warnings via smartphone alerts. Recently, Durav wrote on his Telegram channel that users' right to privacy, in light of the war in Ukraine, is "sacred, now more than ever." But the Ukraine Crisis Media Center's Tsekhanovska points out that communications are often down in zones most affected by the war, making this sort of cross-referencing a luxury many cannot afford.
from us
