После позднего киносеанса “The Brutalist” (2024) я ехала домой в такси с водителем-пакистанцем, который завёл со мной разговор о том, о чём, собственно, и сюжет фильма. Рашид сначала поразился тому, что буквально передо мной высадил пассажирку — тоже архитекторку, только из Казахстана. Она прожила в Канаде уже больше полутора лет, но так и не смогла найти работу по специальности. Мы обсудили как люди с высшим образованием, социальным статусом, становятся буквально никем в других странах, потому что они _другие_.
Герой Эдриана Броуди в фильме — венгерский еврей и архитектор — бежит в США после того, как его освобождают из контрационного лагеря, и несмотря на то, что он учился в Баухаузе (великая, престижная школа дизайна), был известным архитектором в Будапеште, он в новой стране оказывается никем и ничем, работает на стройке и спит в шелтерах при церквях. Со всеми его талантами он в США не нужен и презираем, потому что он еврей и беженец. И только по удачному стечению обстоятельств ему удаётся годы спустя вновь встать на ноги и вернуть себе и свою идентичность, и свой статус, но только уже в Израиле.
Удача — это всё, на что может рассчитывать эмигрант. Мне безумно повезло, я буквально в топе везунчиков нахожусь в Канаде. Я пять лет работала и копила в РФ на то, чтобы сразу получить статус ПМЖ при переезде, я уже имела за плечами опыт неудачной эмиграции в США и уже примерно знала к чему готовиться, и многое тоже спланировала заранее. Я сразу смогла по приезду найти сначала survival job, а потом и работу по специальности в архитектуре, на более низкой позиции, чем была у меня прежде, но всё же. И всё потому что я _белая_, я владею английским, я подошла под параметры компании. Большинству иммигрантов так не везёт, особенно беженцам. Они могут быть врачами, архитекторами, экономистами, предпринимателями на родине, но если они из Пакистана, Индии, африканских стран, Палестины или Сирии, и др., то им удача будет улыбаться гораздо, гораздо реже, потому что они _другие_.
Рашид, которому уже под 50, уехал из Пакистана много лет назад, потому что его этническую группу там преследуют. Сначала он уехал в ОАЭ, где много лет с самого низа, с самого нуля учился и работал и дорос до топ-менеджерства в маркетинге. Я не спросила почему он с семьёй решил переехать в Канаду, но тут он не смог найти работу по специальности за несколько лет поисков, несмотря на свой опыт и на владение английским. Рашид отучился два года в местном колледже на юридическом, параллельно работая водителем в Убере, и вот не смог сдать экзамены для получения лицензии, и готовится пересдавать их в следующем году.
Он рассказал, что накануне вёз двух женщин с вёдрами, швабрами и средствами для чистки — они были очевидно уборщицами. И это не что-то из ряда вон выдающееся для него, он много кого возит, но старшая из женщин показалась ему слишком уж интеллигентно и статно выглядящей для такой работы, а ещё она всё время молчала. Он разговаривал с молодой — её дочерью, которая рассказала ему, что она и её мать приехали из Украины по спецвизе, открытой для украинцев с начала войны, и вот вынуждены работать в клининге, потому что другая работа им недоступна. Мать девушки была успешной юристкой в Украине, но не может работать по профессии в Канаде из-за требований по переобучению и лицензированию, и из-за незнания английского. Даже раса и христианский бэкграунд не помогают тем, кто бежит от войны. И таких вот историй и я, и Рашид, оба знаем сотни и сотни.
⬇️
#бытие #кино
Герой Эдриана Броуди в фильме — венгерский еврей и архитектор — бежит в США после того, как его освобождают из контрационного лагеря, и несмотря на то, что он учился в Баухаузе (великая, престижная школа дизайна), был известным архитектором в Будапеште, он в новой стране оказывается никем и ничем, работает на стройке и спит в шелтерах при церквях. Со всеми его талантами он в США не нужен и презираем, потому что он еврей и беженец. И только по удачному стечению обстоятельств ему удаётся годы спустя вновь встать на ноги и вернуть себе и свою идентичность, и свой статус, но только уже в Израиле.
Удача — это всё, на что может рассчитывать эмигрант. Мне безумно повезло, я буквально в топе везунчиков нахожусь в Канаде. Я пять лет работала и копила в РФ на то, чтобы сразу получить статус ПМЖ при переезде, я уже имела за плечами опыт неудачной эмиграции в США и уже примерно знала к чему готовиться, и многое тоже спланировала заранее. Я сразу смогла по приезду найти сначала survival job, а потом и работу по специальности в архитектуре, на более низкой позиции, чем была у меня прежде, но всё же. И всё потому что я _белая_, я владею английским, я подошла под параметры компании. Большинству иммигрантов так не везёт, особенно беженцам. Они могут быть врачами, архитекторами, экономистами, предпринимателями на родине, но если они из Пакистана, Индии, африканских стран, Палестины или Сирии, и др., то им удача будет улыбаться гораздо, гораздо реже, потому что они _другие_.
Рашид, которому уже под 50, уехал из Пакистана много лет назад, потому что его этническую группу там преследуют. Сначала он уехал в ОАЭ, где много лет с самого низа, с самого нуля учился и работал и дорос до топ-менеджерства в маркетинге. Я не спросила почему он с семьёй решил переехать в Канаду, но тут он не смог найти работу по специальности за несколько лет поисков, несмотря на свой опыт и на владение английским. Рашид отучился два года в местном колледже на юридическом, параллельно работая водителем в Убере, и вот не смог сдать экзамены для получения лицензии, и готовится пересдавать их в следующем году.
Он рассказал, что накануне вёз двух женщин с вёдрами, швабрами и средствами для чистки — они были очевидно уборщицами. И это не что-то из ряда вон выдающееся для него, он много кого возит, но старшая из женщин показалась ему слишком уж интеллигентно и статно выглядящей для такой работы, а ещё она всё время молчала. Он разговаривал с молодой — её дочерью, которая рассказала ему, что она и её мать приехали из Украины по спецвизе, открытой для украинцев с начала войны, и вот вынуждены работать в клининге, потому что другая работа им недоступна. Мать девушки была успешной юристкой в Украине, но не может работать по профессии в Канаде из-за требований по переобучению и лицензированию, и из-за незнания английского. Даже раса и христианский бэкграунд не помогают тем, кто бежит от войны. И таких вот историй и я, и Рашид, оба знаем сотни и сотни.
⬇️
#бытие #кино
𝚃𝚆𝙸𝚂𝚃𝙴𝙳 𝚃𝚁𝙰𝙽𝚂𝙸𝚂𝚃𝙾𝚁
После позднего киносеанса “The Brutalist” (2024) я ехала домой в такси с водителем-пакистанцем, который завёл со мной разговор о том, о чём, собственно, и сюжет фильма. Рашид сначала поразился тому, что буквально передо мной высадил пассажирку — тоже архитекторку…
Благодаря тому, что я вписываюсь внешне и мне повезло с работой, я не испытываю изоляции в Канаде, но люди других этносов/рас, и те, кому так не повезло, страдают в эмиграции от обострённого ощущения своей отличности, так называемой otherness. Мы часто идентифицируем себя через нашу специальность, профессию, которой посвятили немало лет и усилий, и невозможность реализоваться в ней вновь становится для многих тяжёлым ударом — в фильме это одна из главных сюжетных линий.
Мне кажется, что при всех прогрессивных либеральных изменениях в социальной политике, при внедрении разнообразия и толерантности, западные общества ближе к решению проблемы изоляции и предвзятости к инаковости не подошли. В том числе потому, что новые ценности разнообразия входят в конфликт с существующими бюрократическими системами. А внутри этих систем их разные части, подведомственные разным, часто не согласным друг с другом людям, также входят в конфликт, и в итоге баланс найти и получить хороший результат очень сложно (что сказывается, например, на моей работе).
Этой историей я просто фиксирую реальность.
#бытие
Мне кажется, что при всех прогрессивных либеральных изменениях в социальной политике, при внедрении разнообразия и толерантности, западные общества ближе к решению проблемы изоляции и предвзятости к инаковости не подошли. В том числе потому, что новые ценности разнообразия входят в конфликт с существующими бюрократическими системами. А внутри этих систем их разные части, подведомственные разным, часто не согласным друг с другом людям, также входят в конфликт, и в итоге баланс найти и получить хороший результат очень сложно (что сказывается, например, на моей работе).
Этой историей я просто фиксирую реальность.
#бытие
Дорогая подруга моя душевная @stubborntrout (а также @rattlingcoils), которая смотрит со мной трэшовое кино по дискорду на другой стороне земного шара, отметила меня в сомнительном флэшмобе с ещё более сомнительным тэгом #янетакуся, и поучаствовать в нём хочется просто ради навалить ещё больше на этот жирный кринж.
Задача флэшмоба: выдать хоттейк, непопулярное мнение про кино, расходящееся с мнением большинства. Как и всегда, что это за большинство и в одной ли оно с нами комнате — we just don't know, поэтому я сомневаюсь, что мои тейки будут даже тёплыми.
➕ Никогда не читаю ревью/отзывы/рецензии перед просмотром фильма/сериала. Это портит впечатление.
➕ Редко читаю ревью/отзывы/рецензии после просмотра, потому что мне неинтересно, а ещё качество кинокритики трагически упало в последние годы, иногда кажется, что люди не смотрели то, о чём пишут. Тут стоит оговориться, что я не причисляю себя к кинокритикам, не приравниваю свои впечатления к критике.
➕ Почти не смотрю трейлеры фильмов. Вслепую идти в фильм прикольнее.
➕ Очень часто выбираю фильмы тупо по названию и обложке (постеру), как и книги. И это работает.
➕ Вокруг #кино слишком много хейта, бескомпромиссности и мнимой элитарности. Для меня кино — веселье и наслаждение, восторг открытия и тайна неизведанного и, да, иногда несовпадение с моими ожиданиями. А разным людям, естественно, нравится разное, но почему-то до сих пор ценность кино сводится к тому насколько оно вписалось в картину мира конкретного зрителя, и если не вписалось, то и оно, и все его любители — говно (или выёбывающиеся интеллектуалы, или либерахи с повесточкой, и что там ещё говорят, выберите своего любимого покемона).
➕ Любить говно — это нормально. *обнимает*
P.S.: если хотите поучаствовать во флэшмобе, то считайте, что я вас осалила.
Задача флэшмоба: выдать хоттейк, непопулярное мнение про кино, расходящееся с мнением большинства. Как и всегда, что это за большинство и в одной ли оно с нами комнате — we just don't know, поэтому я сомневаюсь, что мои тейки будут даже тёплыми.
➕ Никогда не читаю ревью/отзывы/рецензии перед просмотром фильма/сериала. Это портит впечатление.
➕ Редко читаю ревью/отзывы/рецензии после просмотра, потому что мне неинтересно, а ещё качество кинокритики трагически упало в последние годы, иногда кажется, что люди не смотрели то, о чём пишут. Тут стоит оговориться, что я не причисляю себя к кинокритикам, не приравниваю свои впечатления к критике.
➕ Почти не смотрю трейлеры фильмов. Вслепую идти в фильм прикольнее.
➕ Очень часто выбираю фильмы тупо по названию и обложке (постеру), как и книги. И это работает.
➕ Вокруг #кино слишком много хейта, бескомпромиссности и мнимой элитарности. Для меня кино — веселье и наслаждение, восторг открытия и тайна неизведанного и, да, иногда несовпадение с моими ожиданиями. А разным людям, естественно, нравится разное, но почему-то до сих пор ценность кино сводится к тому насколько оно вписалось в картину мира конкретного зрителя, и если не вписалось, то и оно, и все его любители — говно (или выёбывающиеся интеллектуалы, или либерахи с повесточкой, и что там ещё говорят, выберите своего любимого покемона).
➕ Любить говно — это нормально. *обнимает*
P.S.: если хотите поучаствовать во флэшмобе, то считайте, что я вас осалила.
В дайджесте на этот раз французское, испанское, немецкое #кино, немного смешных (и не очень) призраков, а также простыни про "Бруталиста" и про "Носферату" Эггерса, который мне не понравился.
📖Читать дайджест.
📖Читать дайджест.
[хаос в яйце]
КИНОДАЙДЖЕСТ. 14
Фильмы за октябрь — ноябрь — декабрь.
Попалась любопытная статья Энн Эпплбаум про связь автократий и мистицизма, в которой она в том числе пишет о том, что современные “ультраправые” и “ультралевые” больше не имеют никаких различий, политики обоих полюсов в разных странах активно эксплуатируют страхи, предрассудки и фобии, чтобы манипулировать общественным мнением. И это абсолютно точно отражает то впечатление, которое сложилось и у меня, разницы между этими политическими флангами на практике реально мало. Что в том числе отлично пересекается с феноменом салатного экстремизма, о котором я писала относительно недавно. Мне не хватило в статье немного больше глубины что ли, но в целом её аргумент понятен.
Эпплбаум в принципе считает, что терминология левого и правого полюсов устарела и то, что происходит в международной политике сегодня стоит называть Новым Обскурантизмом, который опирается на мистическое или магическое мышление, иррациональность, страх (запугивание) и дезинформацию. В статье в качестве примера схожих социальных сдвигов упоминается закат Венецианской республики: в тот период, по словам Эпплбаум, люди активно начали обращаться к мистическим практикам и искали самые разные способы быстро разбогатеть из-за высокой степени неравенства, уязвимости и тревоги. Также в пример приводится и царская Россия, на исходе которой зародилось учение Елены Блаватской теософия, что, разумеется, не может не напоминать Елену Блиновскую из дня сегодняшнего, буквально олицетворяющую обскурантизм и MLM (финансовые пирамиды). Хотя Эпплбаум интереснее сравнивать современных политиков с Распутиным.
Эта статья перекликается с занимательной книгой “Conspirituality: How New Age Conspiracy Theories Became a Public Health Threat” (2023) от авторов одноимённого подкаста Conspirituality, в которых они исследуют связь между New Age мистицизмом, антиваксерством, MLM, инфлюенсерским ЗОЖем, альтрайтами и теориями заговора на примере эпидемии коронавируса. Между видосиками о протеиновых смузи веллнесс инфлюенсеры распространяли жуткие истории о том, что вакцины были созданы некой элитарной сектой, которая хочет поработить человечество — тот самый deep state, который управляет всем миром из-за кулис. Онлайн деятельность MLM-торговцев здоровьем и осознанностью использовала и использует те же инструменты, что и политика нового обскурантизма.
Вывод из всего этого примерно такой: разочарованные и фрустрированные неравенством, элитарным статусом кво, правительствами и институтами, травмированные опытом эпидемии и утратившие доверие к медицине, науке, рационализму люди всё чаще ищут простые ответы и эффективные решения в альтернативных практиках (веллнесс, магия, курсы прошаренных коучей), экстремистских сообществах (терроризм и социальная радикализация) и понятных, отвечающих их сиюминутным запросам системах (ультраправые и ультралевые политические полюса). Плодородная почва для того самого обскурантизма — современная политическая нестабильность неразрывно связана с соцсетями и алгоритмами.
#читаю #ссылка
Эпплбаум в принципе считает, что терминология левого и правого полюсов устарела и то, что происходит в международной политике сегодня стоит называть Новым Обскурантизмом, который опирается на мистическое или магическое мышление, иррациональность, страх (запугивание) и дезинформацию. В статье в качестве примера схожих социальных сдвигов упоминается закат Венецианской республики: в тот период, по словам Эпплбаум, люди активно начали обращаться к мистическим практикам и искали самые разные способы быстро разбогатеть из-за высокой степени неравенства, уязвимости и тревоги. Также в пример приводится и царская Россия, на исходе которой зародилось учение Елены Блаватской теософия, что, разумеется, не может не напоминать Елену Блиновскую из дня сегодняшнего, буквально олицетворяющую обскурантизм и MLM (финансовые пирамиды). Хотя Эпплбаум интереснее сравнивать современных политиков с Распутиным.
Эта статья перекликается с занимательной книгой “Conspirituality: How New Age Conspiracy Theories Became a Public Health Threat” (2023) от авторов одноимённого подкаста Conspirituality, в которых они исследуют связь между New Age мистицизмом, антиваксерством, MLM, инфлюенсерским ЗОЖем, альтрайтами и теориями заговора на примере эпидемии коронавируса. Между видосиками о протеиновых смузи веллнесс инфлюенсеры распространяли жуткие истории о том, что вакцины были созданы некой элитарной сектой, которая хочет поработить человечество — тот самый deep state, который управляет всем миром из-за кулис. Онлайн деятельность MLM-торговцев здоровьем и осознанностью использовала и использует те же инструменты, что и политика нового обскурантизма.
Вывод из всего этого примерно такой: разочарованные и фрустрированные неравенством, элитарным статусом кво, правительствами и институтами, травмированные опытом эпидемии и утратившие доверие к медицине, науке, рационализму люди всё чаще ищут простые ответы и эффективные решения в альтернативных практиках (веллнесс, магия, курсы прошаренных коучей), экстремистских сообществах (терроризм и социальная радикализация) и понятных, отвечающих их сиюминутным запросам системах (ультраправые и ультралевые политические полюса). Плодородная почва для того самого обскурантизма — современная политическая нестабильность неразрывно связана с соцсетями и алгоритмами.
#читаю #ссылка
The Atlantic
The New Rasputins
Anti-science mysticism is enabling autocracy around the globe.
𝚃𝚆𝙸𝚂𝚃𝙴𝙳 𝚃𝚁𝙰𝙽𝚂𝙸𝚂𝚃𝙾𝚁
Попалась любопытная статья Энн Эпплбаум про связь автократий и мистицизма, в которой она в том числе пишет о том, что современные “ультраправые” и “ультралевые” больше не имеют никаких различий, политики обоих полюсов в разных странах активно эксплуатируют…
интересные #цитатки из книги “Conspirituality: How New Age Conspiracy Theories Became a Public Health Threat” (2023)
Я заведомо предвзято отнеслась к выходу фильма “Queer” (2024) по одноимённому роману Уилльяма С. Барроуза, потому что считаю, что адаптировать Барроуза для кино слишком сложно, требует определённого, ну, не мышления даже, а отваги не заключать себя в рамки чисто текста, отваги сделать ебанину, отваги вложить что-то очень личное в историю, потому что все истории деда Билла были максимально личными, даже немного травмирующими в своей откровенности, и вот этот градус выдержать очень сложно, не скатившись в скучную бессмысленность/чернуху.
Кроненберговский фильм “Naked Lunch” (1991) по одноимённому роману получился очень удачным потому, что Кроненберг по сути просто присвоил себе историю — он сделал её своей, превратив в жуткую, бодихоррорную сказку с лёгким налётом гомоэротики. Кроненберг и Барроуз в принципе очень схожи, мне кажется, в своём подходе/отношении к психологии и биологии человека, поэтому у них получился отличный симбиоз. Но Кроненберг и режиссёр далеко не простой и не конвенциональный, каждый его фильм — это дерзновение и тот или иной сорт ебанины. Чего нельзя сказать о Гуаданьино. Так что я сомневалась, стоит ли это смотреть.
Романы деда Билла для меня имеют огромное, очень личное значение, они очень дороги мне. Я выросла на его книгах, прочла почти всё, что он написал, когда мне было 14-16 лет: начала с оранжевых книг российского издательства “Альтернатива”, а потом быстро перешла на оригинальный английский в цифре. Одна из моих любимых его книг “My Education” переезжает со мной по свету с 2014 года, потрёпанная и помятая, она просто лежит и одним своим видом возвращает меня на двадцать лет назад.
“Queer” (опубликован в 1985) является продолжением первого Барроузовского романа “Junkie” (1953), про которые он сам писал, что первый роман — про зависимость, а второй — про ломку. Первый роман — структурированный и очень понятный, подробно, дотошно, откровенно документирующий реальность зависимости от героина для широкой публики, второй — а Барроуз уже начал экспериментировать с формой в этот момент — хаотичный, сюрреалистичный, непоследовательный, рассыпающийся так же, как рассыпается личность человека, который пытается слезть с иглы и испытывает невероятную, разрывающую его изнутри боль.
Но героином в “Queer” выступает не наркотик, а мужчина, в которого дед Билл влюбился, и которому и написал, собственно, этот роман. Это очень личное послание конкретному человеку, поэтому опыт прочтения его так сильно отличается от более отстранённого “Naked Lunch” (1959), в котором уже выведена форма, отточен язык, слаженно сконструированы образы и фантазия усиливает сатиру.
В “Queer” фантазия — не художественный приём, а буквально фантазии, которые Барроуз переживал по отношению к объекту своей любви. Он сам годами позднее написал, что он знает, что написал “Junkie”, а вот “Queer” будто был написан кем-то другим и он сам в нём, как человек, будто был написан. Да и любовь к Аллертону — это даже не столько любовь в смысле романтического влечения к нему, сколько жажда связи с ним и принятия им. Барроуз-Ли ищет зрителя, который будет слушать и слышать, потому что внимание выбранного им Аллертона заменяет наркотики. И невозможность близости, искренности, непонимание между ними становится новой ломкой, приносит новую боль.
Но, разумеется, переложить это всё в фильм сложно. Я ещё думала, глядя на кадры с Крейгом, о том, будет ли этот фильм похож — и “похож” здесь слово неверное, но другого не придумаю — по вот этой какой-то невыразимой атмосфере и напряжённости на “Love Is the Devil” (1998) про роман художника Фрэнсиса Бэкона с его молодым возлюбленным-мелким бандитом Джорджем, которого сыграл как раз Крейг. Фильм про Бэкона куда более мрачный и опустошённый сам по себе, по крайней мере таким я его помню. Здесь же Крейгу самому представилась возможность сыграть немолодого мужчину, одержимого страстью и острой потребностью в любви, разумеется невзаимной. Фильм получился очень смешным, местами очень милым, местами очень трогательным, как, собственно, и сам незаконченный роман.
#смотри #кино Продолжение ⬇️
Кроненберговский фильм “Naked Lunch” (1991) по одноимённому роману получился очень удачным потому, что Кроненберг по сути просто присвоил себе историю — он сделал её своей, превратив в жуткую, бодихоррорную сказку с лёгким налётом гомоэротики. Кроненберг и Барроуз в принципе очень схожи, мне кажется, в своём подходе/отношении к психологии и биологии человека, поэтому у них получился отличный симбиоз. Но Кроненберг и режиссёр далеко не простой и не конвенциональный, каждый его фильм — это дерзновение и тот или иной сорт ебанины. Чего нельзя сказать о Гуаданьино. Так что я сомневалась, стоит ли это смотреть.
Романы деда Билла для меня имеют огромное, очень личное значение, они очень дороги мне. Я выросла на его книгах, прочла почти всё, что он написал, когда мне было 14-16 лет: начала с оранжевых книг российского издательства “Альтернатива”, а потом быстро перешла на оригинальный английский в цифре. Одна из моих любимых его книг “My Education” переезжает со мной по свету с 2014 года, потрёпанная и помятая, она просто лежит и одним своим видом возвращает меня на двадцать лет назад.
“Queer” (опубликован в 1985) является продолжением первого Барроузовского романа “Junkie” (1953), про которые он сам писал, что первый роман — про зависимость, а второй — про ломку. Первый роман — структурированный и очень понятный, подробно, дотошно, откровенно документирующий реальность зависимости от героина для широкой публики, второй — а Барроуз уже начал экспериментировать с формой в этот момент — хаотичный, сюрреалистичный, непоследовательный, рассыпающийся так же, как рассыпается личность человека, который пытается слезть с иглы и испытывает невероятную, разрывающую его изнутри боль.
Но героином в “Queer” выступает не наркотик, а мужчина, в которого дед Билл влюбился, и которому и написал, собственно, этот роман. Это очень личное послание конкретному человеку, поэтому опыт прочтения его так сильно отличается от более отстранённого “Naked Lunch” (1959), в котором уже выведена форма, отточен язык, слаженно сконструированы образы и фантазия усиливает сатиру.
В “Queer” фантазия — не художественный приём, а буквально фантазии, которые Барроуз переживал по отношению к объекту своей любви. Он сам годами позднее написал, что он знает, что написал “Junkie”, а вот “Queer” будто был написан кем-то другим и он сам в нём, как человек, будто был написан. Да и любовь к Аллертону — это даже не столько любовь в смысле романтического влечения к нему, сколько жажда связи с ним и принятия им. Барроуз-Ли ищет зрителя, который будет слушать и слышать, потому что внимание выбранного им Аллертона заменяет наркотики. И невозможность близости, искренности, непонимание между ними становится новой ломкой, приносит новую боль.
Но, разумеется, переложить это всё в фильм сложно. Я ещё думала, глядя на кадры с Крейгом, о том, будет ли этот фильм похож — и “похож” здесь слово неверное, но другого не придумаю — по вот этой какой-то невыразимой атмосфере и напряжённости на “Love Is the Devil” (1998) про роман художника Фрэнсиса Бэкона с его молодым возлюбленным-мелким бандитом Джорджем, которого сыграл как раз Крейг. Фильм про Бэкона куда более мрачный и опустошённый сам по себе, по крайней мере таким я его помню. Здесь же Крейгу самому представилась возможность сыграть немолодого мужчину, одержимого страстью и острой потребностью в любви, разумеется невзаимной. Фильм получился очень смешным, местами очень милым, местами очень трогательным, как, собственно, и сам незаконченный роман.
#смотри #кино Продолжение ⬇️
Мне нравится то, как драматично обыграна озабоченность Ли таинственным растением яхе, наркотик из которого можно использовать для телепатии. Он постоянно рассказывает о нём собеседникам и, в том числе, и Аллертону, как шизанутую теорию заговора об управлении разумом и подчинении воли, но на самом деле Ли отчаянно желает найти этот наркотик, чтобы использовать его для коммуникации. Он мечтает о том, чтобы загружать свои мысли, фантазии и чувства напрямую в голову тому, в кого влюблён, обмениваться ими на уровне сознания, потому что боль его одиночества и отчуждённости, пламя его страсти и бесконечность его уязвимости просто невыразимы в словах.
Трагедия Ли заключается ещё в том, что Аллертон, будучи его зрителем, невольно становится и зеркалом (вспомним фильм “Орфей” Кокто, который они смотрят в кинотеатре), в котором Ли видит собственное отвращение к самому себе. Никакая телепатия им не поможет. В романе они отправляются на поиске яхе, но остаются ни с чем и по возвращении в Мехико расстаются, как позже выяснится, навсегда. В фильме же они яхе находят и пробуют, и опыт расширения сознания только усугубляет непонимание, а скорее даже отрицание, существующее между ними.
I’m not Queer, I’m disembodied. В романе Ли повторяет это несколько раз, говоря о том, что суть его страдания заключается в его теле, которое он почему-то не может использовать правильно. Он сравнивает себя с другими мужчинами и находит, что при всех схожих характеристиках он не может принять себя, потому ищет себя в других. Он говорит, что может почувствовать влечение к женщине через чужое тело, но не через своё, потому что оно неправильное.
В фильме Гуаданьино визуализирует состояние disembodied (развоплощённости, бестелесности), стирая Ли в кадре, удерживая его на расстоянии вытянутой руки от Аллертона, а после приёма яхе сливает их тела воедино в довольно пугающем и угнетающем экстатическом ритуале. Otherness (инаковость, чуждость), которую Барроуз испытывал всю жизнь и всю жизнь передавал в самых разных формах в своих романах, обрела в картине Гуаданьино буквальный и очень понятный образ, и это очень ценно.
И, конечно, последний сон со стаканом и пистолетом — эпизод максимально ранящий, довёл меня до слёз.
#смотри #кино
Трагедия Ли заключается ещё в том, что Аллертон, будучи его зрителем, невольно становится и зеркалом (вспомним фильм “Орфей” Кокто, который они смотрят в кинотеатре), в котором Ли видит собственное отвращение к самому себе. Никакая телепатия им не поможет. В романе они отправляются на поиске яхе, но остаются ни с чем и по возвращении в Мехико расстаются, как позже выяснится, навсегда. В фильме же они яхе находят и пробуют, и опыт расширения сознания только усугубляет непонимание, а скорее даже отрицание, существующее между ними.
I’m not Queer, I’m disembodied. В романе Ли повторяет это несколько раз, говоря о том, что суть его страдания заключается в его теле, которое он почему-то не может использовать правильно. Он сравнивает себя с другими мужчинами и находит, что при всех схожих характеристиках он не может принять себя, потому ищет себя в других. Он говорит, что может почувствовать влечение к женщине через чужое тело, но не через своё, потому что оно неправильное.
В фильме Гуаданьино визуализирует состояние disembodied (развоплощённости, бестелесности), стирая Ли в кадре, удерживая его на расстоянии вытянутой руки от Аллертона, а после приёма яхе сливает их тела воедино в довольно пугающем и угнетающем экстатическом ритуале. Otherness (инаковость, чуждость), которую Барроуз испытывал всю жизнь и всю жизнь передавал в самых разных формах в своих романах, обрела в картине Гуаданьино буквальный и очень понятный образ, и это очень ценно.
И, конечно, последний сон со стаканом и пистолетом — эпизод максимально ранящий, довёл меня до слёз.
#смотри #кино
