Сырой профлист по потолку, тщательно укрытые картоном батареи, драпировка мебели как с парадных портретов раннесоветских вождей — оказалось, таким может быть идеальный фон для двух сотен холстов Михаила Рогинского. В 2008 году уже готовую выставку в заколдованном Пушкинском музее разобрали: тогда многочисленные наследники не договорились о правах. Квартира номер 7 с Литейного (второе, новое пространство Полутора комнат) спустя почти двадцать лет приняла вызов тотальной инсталляции. Сцены из московской жизни ‘по памяти’, наивные, грубые, трогательные, очень точные, крепко сидят на бывшей коммунальной площади. Художник писал дефицитный быт с любовью. И никогда не скрывал, что серость, брошенность, все эти спички да примусы ему очень дороги. Вышел такой домашний иконостас, алтарная завеса навыворот для тех, кто проходил и пройдет сквозь игольное ушко.
И дольше века длится день, и не кончается объятье — такова ‘Партенопа’ Паоло Соррентино. Она заслонила любимые и не раз виденные ‘Великую красоту’ и ‘Руку Бога’. В этой неапольской саге нет пируэтов автобиографии, она не так насыщенна персонажами, время в ней растянуто как мед в чайную кружку, и физически ощущается его объем. Синопсис беспощаден: ты можешь быть прекрасна, как богиня, и всю жизнь исследовать силу и слабость собственной прелести и ею исподволь тяготиться, с отличием заканчивая любые университеты. Хочется растащить весь фильм на цитаты, начиная с весеннего ‘Пойдем смотреть, как раздевается Неаполь’. От долготы не устаешь, а успокаиваешься. Ослепительный дебют Челесты Далла Порта в заглавной роли и тончайшее соло Гэри Олдмэна, на фоне честной осени которого добрый час прорастает чужая неосторожная, как водится, молодость.
Под занавес прошлого года на медийном поле появился новый красивый и дельный журнал — Вдаль, о суздальской земле и ее людях. Есть и история с реставрацией (Вадим Дымов, он же издатель, нашел за печкой в доме завещание его старинного владельца Василия Шерышова), и практичные пешие маршруты, и интервью (красавец архитектор Идрис Сулиман реконструирует локальные городские ‘пятна’), и мой любимый театр в Фомихе. В конце редкие снимки Суздаля (полоскание белья в проруби, подледный лов) руки Анри Картье-Брессона — он приезжал сюда в 1972. Очень похоже на качественное бортовое издание, с которым можно провести пару внимательных часов. Послевкусие такое: будто вернулся из хлебного магазина домой и нечаянно слопал половину батона, который наказали купить родители. Больше воздуха и региональной прессы в 2025!
Первая большая американская опера, получившая Пулитцеровскую премию: сегодня в московской Новой опере давали ‘Ванессу’. Глубокая психологическая драма (модный конфликт — роман сорокалетней с юнцом) исполнена режиссером Волкостреловым филигранно. Постановка смотрится как картины Пикассо — сразу со всех возможных ракурсов. Три плоскости действия: реальные поющие артисты, актеры, которые снимаются в немом кино, и сам этот фильм захватывают настолько, что ни одна душа в партере не залезла в телефон. Готика Эдгара По, немного ‘Малхолланд Драйва’, дизайнерская психушка упакованы в модерновую конструкцию начала века искусно, ходят внутри нее как жидкости в сообщающихся сосудах и очень Новой опере идут. Визуальная многомерность как нельзя лучше отражает глубокую, чувственную бурю музыки (дирижер Андрей Лебедев). Действие композитор Сэмюэл Барбер заточил в 1905 в северной стране, занесенной снегом. Волкострелов добавил хронотоп до начала Первой мировой и после окончания Второй. Талантливо, сложно, оперный кутюр. Go!
Меер Айзенштадт — тот незаметный скульптор, чью мастерскую с револьвером отобрал Вучетич. Книга Нади Плунгян и Александры Селивановой восстанавливает историческую справедливость и наводит на малоизвестного при жизни творца резкий фокус. Айзенштадт бедствовал, работал ночью, неудачные скульптуры без сожаления громил вдребезги. Виденье архитектора помогало ему все капители, колонны, ступени и арки делать средой для своих скульптур. Человек у него был равен своему фигурному постаменту и существу, которое на него смотрит. В намеренном искажении масштаба заключалась таинственность, ирония и своя личная цивилизация. Академик Капица в его мире вполне мог оказаться кентавром; спекшиеся винты заводских построек превращались в симфонию; фонтаны ВДНХ — в посвящение Кранаху. Отдельная любовь — грифонаж Айзенштадта. Блокноты и обрывки с долговыми расписками, телефонами поликлиник, рембрандтовскими стариками, античными статуями, трогательной анималистикой. В серии ‘Лиси_ца’ у Garage скоро будет пополнение, ждём.
У Юрия Посохова даже занавес двигается в нужном ритме и способен его менять: ‘Пиковая дама’, которую, надеюсь, не случайным ветром снова занесло в Большой, прекрасна. Хореография балета щедра на виртуозные поддержки, прыжки и дуэты. Она и ясна классической красотой, и современна своей лепкой и нанизыванием элементов. Правда, с ней иногда не справляется кордебалет, но это вопрос репетиций. Ракурс зрителя — будто навзничь, или в огромный телескоп: за зеркалами и люстрами художник Полина Бахтина спрятала портал в иные миры. Кровавые карты слетели прямиком с набросков Тулуз-Лотрека и в этой линии очень много эстетики кабаре. Демоническая графиня Вячеслава Лопатина довела до мурашек меня и соседку по партеру архитектора Дашу Белякову. Пушкин в прочтении Посохова и Красавина вышел стремительным, даже лихим, ироничным и интеллектуальным. Современный балет и должен быть таким, чтобы его легко можно было воспринимать в контексте времени, никакая винтажная жалость ему ни к чему.
Энджел слева, Николай — справа, показывают мне симметричные гримерки. Вонг и Кузнецов только что сыграли в клавишный покер: концерт для двух фортепиано с оркестром Моцарта. ‘Играть сложнее на порядок,’ — говорит Кузнецов. — Контролируешь себя, партнера, оркестр с нотами’. Их ему, кстати, переворачивала на сцене супруга — вот вам и уровень доверия. Вонг (его знаю по Pianissimo) готовится к каникулам и мы обсуждаем кино. До ребят в первом отделении харизматичный Василий Степанов превратил виолончель в волынку, исполняя на бис пьесу Джованни Соллима. Так ГКЗ Чайковского обернулся декорацией к ‘Храброму сердцу’ Гибсона. После антракта Даниил Коган прокатил всех на Восточном экспрессе через всю Австро-Венгрию: концерт для скрипки с оркестром #2 Белы Бартока вобрал в себя пышность и печаль империи, рассеченной Дунаем. Дирижер Иван Никифорчин, как по мне, даст фору Теодору. Абонементы дисциплинируют и позволяют перемещаться с Триумфальной площади в любую точку земного шара. Без пересадок, очень удобно, рекомендую.