Forwarded from Атлас амбиций
У меня была стратегия, и я её придерживался
- Наполеон об имперском проекте
История Первой империи во Франции представляет собой не только масштабные изменения политической, социальной, экономической и культурной жизни страны, но и попытку экспорта французской государственной модели в континентальной части Европы.
Отсюда берет свои истоки идея о «французской Европе», закрепившаяся в европейском общественном сознании в период европейской интеграции, и представление о Наполеоне Бонапарте как «отце Европы»,
Тем не менее, относительно недавно сложился консенсус относительно собственно взгляда Наполеона на проект Единой Европы.
Данный проект можно выразить в следующих пунктах:
1. Создание гегемонистской системы во главе Франции;
2. Стабилизации общей ситуации на континенте;
3. Внедрении унифицированной институциональной и социальной модели во Франции и за ее пределами.
Но даже с реализацией этих пунктов возникли очевидные проблемы.
По признанию историков, модель объединения, предложенная Наполеоном Европе, оказалась малоприемлема не только для большинства макрорегионов за пределами Старой Франции, но и для двух («средиземноморского» и «атлантического») из трех (третьим является «континентальный», основой которого можно считать ось Рейн – Сона – Рона) макрорегионов собственно Франции.
Вместе с тем было немало и таких регионов, не относящихся к собственно французским, где преобразования Наполеона вполне находили почву (Пьемонт, государства Рейнской конфедерации, Швейцария и др.).
Существовал ли, в таком случае, в сколько-нибудь цельном виде имперский проект?
Бонапартистская легенда гласит, что такой проект существовал, основываясь на высказываниях самого Наполеона в частных беседах во время правления, обширной корреспонденции или репликах приближенным в период ссылки на острове Святой Елены.
Однако современные историки подвергают это утверждение сомнению.
Так как у Наполеона отсутствовала ярко выраженной европейская политика, а его действия определялись исключительно прагматизмом.
Поэтому легенда о «европейском спасителе» создана на Святой Елене и не имеет под собой реальных оснований.
В то же время, историки выделяют три варианта европейской стратегии, увязанных с эволюцией французской экспансионистской политики в период консулата и империи:
1. Создание системы «сестринских республик» (конфедерация);
2. «Французская Европа» (федерация);
3. Аннексия и формирование «континентального блока» (консолидация империи на пике противостояния с Англией через унификацию и консолидацию имперских структур).
Несмотря на отсутствие конкретного плана, действия Наполеона были направлены на перспективу общеевропейского единства при сохранении французской гегемонии.
Речь идет о разработке универсального законодательства (на основе Гражданского и других кодексов), единой валюты и системы мер и весов, единых законодательных, исполнительных и судебных органов (например, кассационной палаты), единой армии (Великой армии), культурном и интеллектуальном доминировании (на основе цивилизационного превосходства французов над другими народами), символической политики и др.
Таким образом, в самом общем виде имперский проект Наполеона Бонапарта представлял собой попытку сформировать единое европейское пространство, которое контролировалось бы Францией как центром власти и имело бы периферию в виде союзных государств, управляемых за небольшим исключением родственными династиями.
Не менее очевиден и тот факт, что в наполеоновской Европе не было места Англии, России, Османской империи и колониям.
Проект носил сугубо континентальный характер (в его западноевропейском понимании) и дальше этого не шел.
#Франция #История #XIXвек #Гегемон
- Наполеон об имперском проекте
История Первой империи во Франции представляет собой не только масштабные изменения политической, социальной, экономической и культурной жизни страны, но и попытку экспорта французской государственной модели в континентальной части Европы.
Отсюда берет свои истоки идея о «французской Европе», закрепившаяся в европейском общественном сознании в период европейской интеграции, и представление о Наполеоне Бонапарте как «отце Европы»,
Тем не менее, относительно недавно сложился консенсус относительно собственно взгляда Наполеона на проект Единой Европы.
Данный проект можно выразить в следующих пунктах:
1. Создание гегемонистской системы во главе Франции;
2. Стабилизации общей ситуации на континенте;
3. Внедрении унифицированной институциональной и социальной модели во Франции и за ее пределами.
Но даже с реализацией этих пунктов возникли очевидные проблемы.
По признанию историков, модель объединения, предложенная Наполеоном Европе, оказалась малоприемлема не только для большинства макрорегионов за пределами Старой Франции, но и для двух («средиземноморского» и «атлантического») из трех (третьим является «континентальный», основой которого можно считать ось Рейн – Сона – Рона) макрорегионов собственно Франции.
Вместе с тем было немало и таких регионов, не относящихся к собственно французским, где преобразования Наполеона вполне находили почву (Пьемонт, государства Рейнской конфедерации, Швейцария и др.).
Существовал ли, в таком случае, в сколько-нибудь цельном виде имперский проект?
Бонапартистская легенда гласит, что такой проект существовал, основываясь на высказываниях самого Наполеона в частных беседах во время правления, обширной корреспонденции или репликах приближенным в период ссылки на острове Святой Елены.
Однако современные историки подвергают это утверждение сомнению.
Так как у Наполеона отсутствовала ярко выраженной европейская политика, а его действия определялись исключительно прагматизмом.
Поэтому легенда о «европейском спасителе» создана на Святой Елене и не имеет под собой реальных оснований.
В то же время, историки выделяют три варианта европейской стратегии, увязанных с эволюцией французской экспансионистской политики в период консулата и империи:
1. Создание системы «сестринских республик» (конфедерация);
2. «Французская Европа» (федерация);
3. Аннексия и формирование «континентального блока» (консолидация империи на пике противостояния с Англией через унификацию и консолидацию имперских структур).
Несмотря на отсутствие конкретного плана, действия Наполеона были направлены на перспективу общеевропейского единства при сохранении французской гегемонии.
Речь идет о разработке универсального законодательства (на основе Гражданского и других кодексов), единой валюты и системы мер и весов, единых законодательных, исполнительных и судебных органов (например, кассационной палаты), единой армии (Великой армии), культурном и интеллектуальном доминировании (на основе цивилизационного превосходства французов над другими народами), символической политики и др.
Таким образом, в самом общем виде имперский проект Наполеона Бонапарта представлял собой попытку сформировать единое европейское пространство, которое контролировалось бы Францией как центром власти и имело бы периферию в виде союзных государств, управляемых за небольшим исключением родственными династиями.
Не менее очевиден и тот факт, что в наполеоновской Европе не было места Англии, России, Османской империи и колониям.
Проект носил сугубо континентальный характер (в его западноевропейском понимании) и дальше этого не шел.
#Франция #История #XIXвек #Гегемон
...Одним из первых к изучению социальной истории человека на войне обратился преподаватель университета Иллинойса Джон Линн. В статье «Лицом к чести: моральная эволюция французской армии» [Lynn J. Toward an Army of Honor: the Moral Evolution of the French Army, 1789–1815 // French Historical Studies. 1989. Vol. 16. № 1. P. 152–182.] он, полемизируя с Коннели [О. Коннели, один из первых американских историков-наполеонистов, написал книгу Blundering to glory: Napoleon's military campaigns, 1987, в духе преклонения перед гением императора и восхищения его армией], показал, как Наполеон превратил республиканскую армию солдат-граждан, служивших принципам свободы и равенства, в армию, служившую исключительно чести. Император французов, который видел в верности долгу краеугольный камень своего режима, укреплял культ чести системой символов и материальных благ, щедро наделяя достойных наградами, титулами, продвижением по службе и почетными пенсиями.
Два десятилетия спустя идеи Линна развил его ученик Майкл Хьюз. В книге «Создание Великой армии Наполеона» [Hughes M. Forging Napoleon’s Grande Armée. N.Y., 2012.] он проанализировал основные параметры, определявшие мотивацию французских солдат и офицеров и составлявшие неотъемлемую часть военной культуры наполеоновской Франции 1800–1808 гг. – честь, патриотизм, мужественность (masculinity) и воинский дух, преданность Наполеону, а также исследовал средства принуждения, применявшиеся в армии. Наряду с понятиями чести автор исследовал и представление французского солдата о славе, являвшихся неотъемлемой частью espirit du corps и поддерживавших корпоративный дух в среде наполеоновских ветеранов даже после падения их кумира.
По статье Э. Вовси, «От простого к сложному»: Обзор современной американской историографии наполеоновских войн. Французский ежегодник 2013. С. 322-327.
Два десятилетия спустя идеи Линна развил его ученик Майкл Хьюз. В книге «Создание Великой армии Наполеона» [Hughes M. Forging Napoleon’s Grande Armée. N.Y., 2012.] он проанализировал основные параметры, определявшие мотивацию французских солдат и офицеров и составлявшие неотъемлемую часть военной культуры наполеоновской Франции 1800–1808 гг. – честь, патриотизм, мужественность (masculinity) и воинский дух, преданность Наполеону, а также исследовал средства принуждения, применявшиеся в армии. Наряду с понятиями чести автор исследовал и представление французского солдата о славе, являвшихся неотъемлемой частью espirit du corps и поддерживавших корпоративный дух в среде наполеоновских ветеранов даже после падения их кумира.
По статье Э. Вовси, «От простого к сложному»: Обзор современной американской историографии наполеоновских войн. Французский ежегодник 2013. С. 322-327.
Маршал Эммануэль Груши - краткий анализ военной карьеры
Французский маркиз, отказавшийся от дворянства, чтобы служить Новой Франции и своему народу. Что и говорить, одиозная фигура Груши оставила по себе не самую лучшую память в умах людей (хотя вина бедняги и весьма относительна, о чем мы скажем чуть ниже).
Однако нужно помнить, что маршальским жезлом, не принесшим ему счастья, Груши обладал лишь пару месяцев, а вот хорошим кавалерийским генералом он был до того два десятка лет. Помимо личной храбрости, общей для всех наполеоновских полководцев, Груши обладал всеми данными для командующего кавалерией: он не только способен был вести эскадроны в бой, но и отличался рачительным подходом к вверенному ему человеческому и конскому составу, был образцовым организатором на посту начальника штабов нескольких армий в революционную пору и командира кавкорпуса Великой Армии (с 1812 г).
Хорошо действовал в 1799 при Нови, где долго сдерживал русско-австрийские войска, но затем, израненный, попал в плен. При Гогенлиндене командовал центром и блестяще противостоял австрийцам.
В 1805 году командовал дивизией в корпусе Мармона, который играл важную роль в недопущении армии эрцгерцога Карла до главного театра военных действий. В 1806 преследовал разбитых пруссаков и захватил множество пленных, в том числе Блюхера. Отличился хорошим командованием при Прейсиш-Эйлау.
Прекрасно проявил себя в яростных атаках при Фридланде, где он командовал всей кавалерией Великой Армии, замещая отсутствующего Мюрата, историк Н.В. Промыслов пишет: «своей атакой он выбил русских с укрепленной позиции, которая позволяла контролировать дорогу на Кенигсберг, захватив батарею и 3000 пленных; затем генерал провел удачный маневр и отбросил пехотный корпус за реку Прегель, подготовив тем самым условия для окончательной победы. На завершающем этапе сражения кавалерии Груши было поручено преследовать отступающие войска Беннигсена. но этот маневр оказался не столь успешен».
В 1808 Груши был одним из главных палачей восставшего Мадрида, исполняя, правда, приказы Мюрата, так что ответственность на нем лежит лишь как на подчиненном, однако в светлые Республиканские времена он во всю занимался карательными операциями, воюя против соотечественников в Вандее, а потом жестко подавлял восстания в аннексированном Пьемонте, где даже сжег деревню Стреви за убийство французского офицера, там же он занимался грабежом произведений искусства, но исключительно в пользу государства, себе не брал ничего, отказываясь даже принимать подарки, вообще он отличался поддержанием строгой дисциплины в вверенных ему войсках и был сильно опечален тем, что ему не удавалось сохранять её в должной мере в Испании.
В 1809 способствовал победе при при Раабе, командуя всей кавалерией армии принца Эжена, блестяще сражался при Ваграме и после него, когда громил силы Розенберга.
При Бородино отразил рейд Уварова и Платова, а затем атаковал Курганную Батарею, бился при Малоярославце и Вязьме. На завершающем этапе войны возглавил «священный эскадрон», сформированный из остатков кавалерии для защиты императора. В 1814 году Наполеон уже во Франции так же назначил командующим всей кавалерии армии именно Груши, который блестяще проявил себя в этой роли в битве при Вошане. Дадим слово Промыслову: «После Вошана кавалерия Груши уничтожила 4300 кавалеристов П.П. Палена, и отбросила авангард баварской армии под командованием генерала Вреде. Продолжая активно перемещаться вдоль линии боевых действий и нанося неожиданные удары по разрозненным армиям союзников, Груши в начале марта вместе с гвардейской кавалерией отбил Реймс». После этого генерал был в очередной раз ранен и выбыл из строя до конца войны...
Продолжение постом ниже👇
Французский маркиз, отказавшийся от дворянства, чтобы служить Новой Франции и своему народу. Что и говорить, одиозная фигура Груши оставила по себе не самую лучшую память в умах людей (хотя вина бедняги и весьма относительна, о чем мы скажем чуть ниже).
Однако нужно помнить, что маршальским жезлом, не принесшим ему счастья, Груши обладал лишь пару месяцев, а вот хорошим кавалерийским генералом он был до того два десятка лет. Помимо личной храбрости, общей для всех наполеоновских полководцев, Груши обладал всеми данными для командующего кавалерией: он не только способен был вести эскадроны в бой, но и отличался рачительным подходом к вверенному ему человеческому и конскому составу, был образцовым организатором на посту начальника штабов нескольких армий в революционную пору и командира кавкорпуса Великой Армии (с 1812 г).
Хорошо действовал в 1799 при Нови, где долго сдерживал русско-австрийские войска, но затем, израненный, попал в плен. При Гогенлиндене командовал центром и блестяще противостоял австрийцам.
В 1805 году командовал дивизией в корпусе Мармона, который играл важную роль в недопущении армии эрцгерцога Карла до главного театра военных действий. В 1806 преследовал разбитых пруссаков и захватил множество пленных, в том числе Блюхера. Отличился хорошим командованием при Прейсиш-Эйлау.
Прекрасно проявил себя в яростных атаках при Фридланде, где он командовал всей кавалерией Великой Армии, замещая отсутствующего Мюрата, историк Н.В. Промыслов пишет: «своей атакой он выбил русских с укрепленной позиции, которая позволяла контролировать дорогу на Кенигсберг, захватив батарею и 3000 пленных; затем генерал провел удачный маневр и отбросил пехотный корпус за реку Прегель, подготовив тем самым условия для окончательной победы. На завершающем этапе сражения кавалерии Груши было поручено преследовать отступающие войска Беннигсена. но этот маневр оказался не столь успешен».
В 1808 Груши был одним из главных палачей восставшего Мадрида, исполняя, правда, приказы Мюрата, так что ответственность на нем лежит лишь как на подчиненном, однако в светлые Республиканские времена он во всю занимался карательными операциями, воюя против соотечественников в Вандее, а потом жестко подавлял восстания в аннексированном Пьемонте, где даже сжег деревню Стреви за убийство французского офицера, там же он занимался грабежом произведений искусства, но исключительно в пользу государства, себе не брал ничего, отказываясь даже принимать подарки, вообще он отличался поддержанием строгой дисциплины в вверенных ему войсках и был сильно опечален тем, что ему не удавалось сохранять её в должной мере в Испании.
В 1809 способствовал победе при при Раабе, командуя всей кавалерией армии принца Эжена, блестяще сражался при Ваграме и после него, когда громил силы Розенберга.
При Бородино отразил рейд Уварова и Платова, а затем атаковал Курганную Батарею, бился при Малоярославце и Вязьме. На завершающем этапе войны возглавил «священный эскадрон», сформированный из остатков кавалерии для защиты императора. В 1814 году Наполеон уже во Франции так же назначил командующим всей кавалерии армии именно Груши, который блестяще проявил себя в этой роли в битве при Вошане. Дадим слово Промыслову: «После Вошана кавалерия Груши уничтожила 4300 кавалеристов П.П. Палена, и отбросила авангард баварской армии под командованием генерала Вреде. Продолжая активно перемещаться вдоль линии боевых действий и нанося неожиданные удары по разрозненным армиям союзников, Груши в начале марта вместе с гвардейской кавалерией отбил Реймс». После этого генерал был в очередной раз ранен и выбыл из строя до конца войны...
Продолжение постом ниже👇
В 1815 Наполеон, сделав Груши маршалом за его самостоятельную победу над роялистами на Юге Франции, вручит ему после Линьи крупное войсковое соединение - два пехотных и два кавалерийских корпуса, и отправит преследовать разбитых при Линьи пруссаков, но отправит с критическим запозданием на 16 часов.
Как известно, пруссаки ночью после битвы успели собраться, перевести дух, и отправиться к полю битвы при Ватерлоо, оставив заслон в Вавре против возможного преследования. Груши, имея четкий приказ (и получив его подтверждение от Наполеона с первым курьером) отправился его выполнять - и вступил в затяжной бой с заслоном пруссаков под началом Тильмана, умело связавшего руки Груши. Гром орудий начавшейся битвы при Ватерлоо Груши и его подчиненные слышали ранее - но даже если бы Груши и вздумал кинуться к Ватерлоо, он бы все равно не смог пройти мимо Вавра (дороги шли через него), не миновать обеих дорог от Вавра к Ватерлоо, которые были заполнены марширующими пруссаками. Идти через поля, овраги, речки и леса с артиллерией и кавалерией в те времена было не принято и достаточно опасно, идти назад по своим следам было бесполезно - тогда к Ватерлоо Груши попал бы все равно лишь к шапочному разбору. Иными словами, и вздумай Груши нарушить прямой приказ Наполеона, у него бы не получилось - его в любом случае связали бы боем пруссаки. Не будем забывать, что Блюхер имел 80 т., получив подкрепления Бюлова, против 32 т. у Груши.
Да, можно, наверное, обвинить Груши в некой нерешительности, нерасторопности, буквальном исполнении приказа - но разумно ли это, учитывая все обстоятельства и учитывая, что Наполеон в приказе, переданном с первым курьером, указал, что идет на британцев, - а Груши пусть лишь обеспечит преследование пруссаков.
К тому же, после Ватерлоо и Вавра Груши умело отбился от пруссаков и совершил блестящий марш-маневр на Намюр и Реймс, практически без потерь, сплотил вокруг себя остатки разгромленной французской армии и отвёл её к Парижу, где обратился к войскам с воззванием о защите интересов страны и династии Бонапартов, а после отречения Наполеона самовольно привел войска к присяге Наполеону II.
В итоге можно сказать, что Груши конечно же не был великолепным и гениальным самостоятельным командиром, маршальский жезл он получил далеко не по своим талантам, а скорее в силу политических причин. Но он был хорошим исполнителем, организатором и не провалил ни одного серьезного дела, зарекомендовав себя надежным военачальником. То, что Наполеон сделал его козлом отпущения и буквально свалил на маршала всю ответственность за свои собственные ошибки - ныне вошло в легендариум наполеоновских войн и является одним из самых распространенных мифов эпохи - но это обстоятельство не должно затуманивать трезвую оценку военной карьеры реального Эммануэля Груши.
Текст - админы, С.Г. и Р.Г.
Как известно, пруссаки ночью после битвы успели собраться, перевести дух, и отправиться к полю битвы при Ватерлоо, оставив заслон в Вавре против возможного преследования. Груши, имея четкий приказ (и получив его подтверждение от Наполеона с первым курьером) отправился его выполнять - и вступил в затяжной бой с заслоном пруссаков под началом Тильмана, умело связавшего руки Груши. Гром орудий начавшейся битвы при Ватерлоо Груши и его подчиненные слышали ранее - но даже если бы Груши и вздумал кинуться к Ватерлоо, он бы все равно не смог пройти мимо Вавра (дороги шли через него), не миновать обеих дорог от Вавра к Ватерлоо, которые были заполнены марширующими пруссаками. Идти через поля, овраги, речки и леса с артиллерией и кавалерией в те времена было не принято и достаточно опасно, идти назад по своим следам было бесполезно - тогда к Ватерлоо Груши попал бы все равно лишь к шапочному разбору. Иными словами, и вздумай Груши нарушить прямой приказ Наполеона, у него бы не получилось - его в любом случае связали бы боем пруссаки. Не будем забывать, что Блюхер имел 80 т., получив подкрепления Бюлова, против 32 т. у Груши.
Да, можно, наверное, обвинить Груши в некой нерешительности, нерасторопности, буквальном исполнении приказа - но разумно ли это, учитывая все обстоятельства и учитывая, что Наполеон в приказе, переданном с первым курьером, указал, что идет на британцев, - а Груши пусть лишь обеспечит преследование пруссаков.
К тому же, после Ватерлоо и Вавра Груши умело отбился от пруссаков и совершил блестящий марш-маневр на Намюр и Реймс, практически без потерь, сплотил вокруг себя остатки разгромленной французской армии и отвёл её к Парижу, где обратился к войскам с воззванием о защите интересов страны и династии Бонапартов, а после отречения Наполеона самовольно привел войска к присяге Наполеону II.
В итоге можно сказать, что Груши конечно же не был великолепным и гениальным самостоятельным командиром, маршальский жезл он получил далеко не по своим талантам, а скорее в силу политических причин. Но он был хорошим исполнителем, организатором и не провалил ни одного серьезного дела, зарекомендовав себя надежным военачальником. То, что Наполеон сделал его козлом отпущения и буквально свалил на маршала всю ответственность за свои собственные ошибки - ныне вошло в легендариум наполеоновских войн и является одним из самых распространенных мифов эпохи - но это обстоятельство не должно затуманивать трезвую оценку военной карьеры реального Эммануэля Груши.
Текст - админы, С.Г. и Р.Г.
Forwarded from Великая Франция🇫🇷
Художник Жак Мари Гастон Онфруа де Бревилль.
22 мая при Асперн-Эсслинге во главе частей Молодой гвардии генерал Мутон, брошенный Наполеоном в бой, провел отчаянную контратаку против австрийцев, в результате которой деревня Эсслинг была вновь взята. После этого успеха генерал семь раз отражал атаки гренадеров вражеской армии.
За что был отмечен самим императором:
«Мой Мутон – лев!»
#Французская_армия
#Наполеоновская_эпоха
Великая Франция.Подписаться.
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Битва при Асперн-Эсслинге: значение, результаты, потери и комментарии
Бойня была и в самом деле впечатляющей. Австрийский список убитых, раненых, пропавших без вести и пленных достигал 22 900 человек или почти 24 процента от 97 000 боеспособных солдат, находившихся на поле боя в течение двух дней
Французские потери были немногим меньше, составляя, по оценке австрийского исторического исследования, 19 980 человек или примерно одну четверть солдат, которые сражались на левом берегу Дуная. При том, что подсчет австрийских потерь берется из достаточно надежных документальных источников, число французских потерь по большей части оценивается путем использования таких известных факторов, как число убыли офицерского состава и вероятное процентное соотношение убитых и раненых на основании экстраполяции.
Так же как и Карл, Наполеон большую часть сражения находился под плотным огнем, но остался целым и невредимым, в то время как вокруг него падали солдаты и штабные офицеры.
...что касается снаряжения, то австрийцы потеряли всего лишь две пушки, а французы три. Тем не менее, артиллеристы обеих армий, несомненно, внесли свой вклад 21 и 22 мая. Габсбургские канониры выпустили в течение битвы около 53 000 снарядов из 292 стволов, в то время как их французские и германские оппоненты, артиллерийский парк которых увеличился до 152 орудий к утру второго дня, выпустили не менее 24 300 снарядов...
...французы потеряли всего лишь три орудия, семь зарядных ящиков и одно знамя, несмотря на сложную задачу по отводу крупной армии через единственный шаткий мост перед лицом численно превосходящего противника...
...жизнь тех, кто стался на острове Лобау, была голодной и мрачной, так как солдаты забирали все, что было хотя бы отдаленно съедобным – одним из примеров было варево из лошадиного мяса, приправленное пушечным порохом и приготовленное в отслужившей кирасе...
Мост был восстановлен в течение 24 и 25 мая, прибыл провиант, раненые были эвакуированы, и французская армия вскоре «вскоре снова приобрела свой прежний облик». «За днями скорби последовали дни радости, и повсюду в лагере не было слышно ничего иного, кроме радостных песен».
Для австрийцев такая стойкость и решительность стала признаком прочности армии, ее способности быстро восстанавливаться после ошеломляющих ударов, которые она получила в Баварии. Если кавалерия казалась разочаровывающее нерешительной, то пехота и артиллерия проявили упорство в обороне и целеустремленность в атаке. «Я мог бы поведать вам о проявлениях храбрости, которые трогали меня до слез», - писал Карл своему дяде. Однако на уровне выше простых солдат и младших офицеров были очевидны изъяны армии, устойчивые и подрывающие ее силы. Наиболее разрушительной слабостью оставался низкий уровень командования в высших эшелонах. Несмотря на то, что габсбургские генералы проявляли личную храбрость и были способны вдохновлять своих солдат, они обнаруживали недостаточную целеустремленность, редко охватывали мысленно картину обстановки шире той, что была непосредственно перед ними, и неизменно терпели неудачу при организации согласованных штурмов против зачастую хрупкой обороны французов. При всей своей отважности, большая часть этих атак представляла собой одиночные удары, не скоординированные с соседними подразделениями...
Карлу приходилось вмешиваться лично, чтобы обеспечить координацию или вдохнуть энергию в старших генералов. Его личный пример был действительно жизненно важен в нескольких критических моментах, однако среди его высших подчиненных, пожалуй, единственным, кто не требовал постоянного надзора, был Хиллер. Таким образом, австрийская армия оставалась малопригодным наступательным орудием, неуклюжим в маневрировании, сложным в координировании и негибким при ведении боя. Карл, несмотря на все свои способности, не сумел ни изменить фундаментальный характер армии, ни преодолеть силой своей командной власти ее закоренелые недостатки. В действительности, даже он сам, по-видимому, был не в состоянии «правильно завершить атаку».
Бойня была и в самом деле впечатляющей. Австрийский список убитых, раненых, пропавших без вести и пленных достигал 22 900 человек или почти 24 процента от 97 000 боеспособных солдат, находившихся на поле боя в течение двух дней
Французские потери были немногим меньше, составляя, по оценке австрийского исторического исследования, 19 980 человек или примерно одну четверть солдат, которые сражались на левом берегу Дуная. При том, что подсчет австрийских потерь берется из достаточно надежных документальных источников, число французских потерь по большей части оценивается путем использования таких известных факторов, как число убыли офицерского состава и вероятное процентное соотношение убитых и раненых на основании экстраполяции.
Так же как и Карл, Наполеон большую часть сражения находился под плотным огнем, но остался целым и невредимым, в то время как вокруг него падали солдаты и штабные офицеры.
...что касается снаряжения, то австрийцы потеряли всего лишь две пушки, а французы три. Тем не менее, артиллеристы обеих армий, несомненно, внесли свой вклад 21 и 22 мая. Габсбургские канониры выпустили в течение битвы около 53 000 снарядов из 292 стволов, в то время как их французские и германские оппоненты, артиллерийский парк которых увеличился до 152 орудий к утру второго дня, выпустили не менее 24 300 снарядов...
...французы потеряли всего лишь три орудия, семь зарядных ящиков и одно знамя, несмотря на сложную задачу по отводу крупной армии через единственный шаткий мост перед лицом численно превосходящего противника...
...жизнь тех, кто стался на острове Лобау, была голодной и мрачной, так как солдаты забирали все, что было хотя бы отдаленно съедобным – одним из примеров было варево из лошадиного мяса, приправленное пушечным порохом и приготовленное в отслужившей кирасе...
Мост был восстановлен в течение 24 и 25 мая, прибыл провиант, раненые были эвакуированы, и французская армия вскоре «вскоре снова приобрела свой прежний облик». «За днями скорби последовали дни радости, и повсюду в лагере не было слышно ничего иного, кроме радостных песен».
Для австрийцев такая стойкость и решительность стала признаком прочности армии, ее способности быстро восстанавливаться после ошеломляющих ударов, которые она получила в Баварии. Если кавалерия казалась разочаровывающее нерешительной, то пехота и артиллерия проявили упорство в обороне и целеустремленность в атаке. «Я мог бы поведать вам о проявлениях храбрости, которые трогали меня до слез», - писал Карл своему дяде. Однако на уровне выше простых солдат и младших офицеров были очевидны изъяны армии, устойчивые и подрывающие ее силы. Наиболее разрушительной слабостью оставался низкий уровень командования в высших эшелонах. Несмотря на то, что габсбургские генералы проявляли личную храбрость и были способны вдохновлять своих солдат, они обнаруживали недостаточную целеустремленность, редко охватывали мысленно картину обстановки шире той, что была непосредственно перед ними, и неизменно терпели неудачу при организации согласованных штурмов против зачастую хрупкой обороны французов. При всей своей отважности, большая часть этих атак представляла собой одиночные удары, не скоординированные с соседними подразделениями...
Карлу приходилось вмешиваться лично, чтобы обеспечить координацию или вдохнуть энергию в старших генералов. Его личный пример был действительно жизненно важен в нескольких критических моментах, однако среди его высших подчиненных, пожалуй, единственным, кто не требовал постоянного надзора, был Хиллер. Таким образом, австрийская армия оставалась малопригодным наступательным орудием, неуклюжим в маневрировании, сложным в координировании и негибким при ведении боя. Карл, несмотря на все свои способности, не сумел ни изменить фундаментальный характер армии, ни преодолеть силой своей командной власти ее закоренелые недостатки. В действительности, даже он сам, по-видимому, был не в состоянии «правильно завершить атаку».
Итак, невзирая на персональные усилия своего военачальника и необычайную храбрость солдат, Главная армия оказалась неспособна разгромить противника, сильно уступавшего в численности.
С французской стороны превосходное командование и тактическое мастерство почти принесли победу над численно превосходящими, но неграмотно развернутыми войсками. Первый день, от дерзкой решительности пехоты и смелых контратак до самоотверженных атак кавалерии, стал примером великолепного оборонительного мастерства. Второй день начался с впечатляющего проявления наступательного искусства, однако имеющихся в распоряжении французов сил оказалось недостаточно, чтобы сломить сопротивление упорных австрийцев, имеющих численное преимущество.
Оба дня Наполеон искусно управлял ходом сражения. Он поднимал боевой дух собственным хладнокровием и лично вмешивался там, где это было необходимо, но образцовые боевые качества французских офицеров означали, что он мог доверять Массена, Ланну и прочим важнейшие задачи, не стоя постоянно у них за спиной. Таким образом, мастерство и храбрость Германской армии, от простых солдат до ее императора-полководца, сделали битву при Асперне – Эсслинге почти равной борьбой.
Уверенность французских солдат в собственных боевых качествах, осознание ими подавляющего численного превосходства противостоящих им войск (особенно в первый день) и понимание того, что они были близки к успеху – все это помогает объяснить, почему они, усталые, голодные и страдающие от жажды, не считали себя разбитыми.
Помимо признанных талантов Наполеона и его солдат, проявленных, как только они вступили в битву, вырисовывается вопрос стоило ли вообще проводить это сражение. Многие авторы расценивают эту попытку переметнуться через Дунай как опрометчивую и спонтанную – результат чрезмерной гордыни и самонадеянности Наполеона.
Разумеется, невысокое мнение, которое он испытывал к австрийцам в целом, и переоценка того урона, который Главная армия понесла в Баварии, обусловили его решение переправиться через реку и как можно быстрее заставить Карла вступить в битву, как только он достиг Вены. Тем не менее, это решение было не столь уж необоснованно, как оно изображается задним числом...
Как мы видели, он начал изучать варианты переправы сразу, как только достиг Вены, и был, без сомнения, разочарован тем, что между его вступлением в город и завершением постройки моста прошла целая неделя. Стремясь во что бы то ни стало использовать ударный импульс армии, он сделал ставку и проиграл, однако важно не упускать из виду, насколько он был близок к успеху.
...победа, пусть и ограниченная, открыла новые стратегические варианты для габсбургского командования. С политической точки зрения, Австрия теперь могла бы искать мира, находясь в относительно сильном положении, как и надеялся Карл...
Из книги Дж. Гилла "1809: Гром над Дунаем..." т. 2, в переводе Сергея Солодухина.
С французской стороны превосходное командование и тактическое мастерство почти принесли победу над численно превосходящими, но неграмотно развернутыми войсками. Первый день, от дерзкой решительности пехоты и смелых контратак до самоотверженных атак кавалерии, стал примером великолепного оборонительного мастерства. Второй день начался с впечатляющего проявления наступательного искусства, однако имеющихся в распоряжении французов сил оказалось недостаточно, чтобы сломить сопротивление упорных австрийцев, имеющих численное преимущество.
Оба дня Наполеон искусно управлял ходом сражения. Он поднимал боевой дух собственным хладнокровием и лично вмешивался там, где это было необходимо, но образцовые боевые качества французских офицеров означали, что он мог доверять Массена, Ланну и прочим важнейшие задачи, не стоя постоянно у них за спиной. Таким образом, мастерство и храбрость Германской армии, от простых солдат до ее императора-полководца, сделали битву при Асперне – Эсслинге почти равной борьбой.
Уверенность французских солдат в собственных боевых качествах, осознание ими подавляющего численного превосходства противостоящих им войск (особенно в первый день) и понимание того, что они были близки к успеху – все это помогает объяснить, почему они, усталые, голодные и страдающие от жажды, не считали себя разбитыми.
Помимо признанных талантов Наполеона и его солдат, проявленных, как только они вступили в битву, вырисовывается вопрос стоило ли вообще проводить это сражение. Многие авторы расценивают эту попытку переметнуться через Дунай как опрометчивую и спонтанную – результат чрезмерной гордыни и самонадеянности Наполеона.
Разумеется, невысокое мнение, которое он испытывал к австрийцам в целом, и переоценка того урона, который Главная армия понесла в Баварии, обусловили его решение переправиться через реку и как можно быстрее заставить Карла вступить в битву, как только он достиг Вены. Тем не менее, это решение было не столь уж необоснованно, как оно изображается задним числом...
Как мы видели, он начал изучать варианты переправы сразу, как только достиг Вены, и был, без сомнения, разочарован тем, что между его вступлением в город и завершением постройки моста прошла целая неделя. Стремясь во что бы то ни стало использовать ударный импульс армии, он сделал ставку и проиграл, однако важно не упускать из виду, насколько он был близок к успеху.
...победа, пусть и ограниченная, открыла новые стратегические варианты для габсбургского командования. С политической точки зрения, Австрия теперь могла бы искать мира, находясь в относительно сильном положении, как и надеялся Карл...
Из книги Дж. Гилла "1809: Гром над Дунаем..." т. 2, в переводе Сергея Солодухина.
Предала ли Франция Наполеона?
...в Ста днях 1815 г. мы видим в сжатом виде те недостатки, которые привели Наполеона к падению. В центре стоит, по собственным словам Наполеона, его вера в то, что невозможное — "навязчивая идея робких и убежище малодушных". Вторгаясь в 1812 г. в Россию, он ставил перед собой задачу, которая была фактически не по силам "великой армии", а затем привел ее к катастрофе, продолжая упорствовать даже тогда, когда стало понятно, что победа недосягаема.
Аналогичным образом в 1813 г. в Германии он отверг все возможности компромиссного мира и в стремлении к полной победе пошел со своими войсками на риск, кульминацией чего стало катастрофическое поражение при Лейпциге. И наконец, уже предъявив Франции требования, к которым она была психологически совершенно неподготовлена, он зимой 1813-1814 гг. вновь сделал ставку на военный успех.
Между тем Франция все больше и больше переключалась на собственные ресурсы, так что в 1814 г. она наконец столкнулась с необходимостью вновь стать "нацией под ружьем". Наполеон не сомневался, что французы на это согласятся — отчасти отсюда сохраняющаяся воинственность императора — но фактически реальной основой власти императора являлось его de facto обещание гарантировать революционное урегулирование вопросов без возврата к крайностям 1793 г. Поскольку последние в 1814 г. были не более приемлемы, чем двадцатью одним годом раньше, особенно когда Бурбоны пообещали умеренность, и народ и "знать" изменили императору. Итак, предала ли Франция Наполеона? Хотя это утверждение является важным элементом наполеоновской легенды, на самом деле, как кажется, справедливо обратное. Если император и продолжал воевать, то не потому что Франции, революционным принципам или даже его династии угрожала опасность. Напротив, он продолжал войну потому, что не мог согласиться с ограничениями, которые державы в то время решили наложить на его влияние. Таким образом, скорее совсем не Франция предала Наполоена, а Наполеон предал Францию.
Из книги Ч. Исдейла "Наполеоновские войны".
...в Ста днях 1815 г. мы видим в сжатом виде те недостатки, которые привели Наполеона к падению. В центре стоит, по собственным словам Наполеона, его вера в то, что невозможное — "навязчивая идея робких и убежище малодушных". Вторгаясь в 1812 г. в Россию, он ставил перед собой задачу, которая была фактически не по силам "великой армии", а затем привел ее к катастрофе, продолжая упорствовать даже тогда, когда стало понятно, что победа недосягаема.
Аналогичным образом в 1813 г. в Германии он отверг все возможности компромиссного мира и в стремлении к полной победе пошел со своими войсками на риск, кульминацией чего стало катастрофическое поражение при Лейпциге. И наконец, уже предъявив Франции требования, к которым она была психологически совершенно неподготовлена, он зимой 1813-1814 гг. вновь сделал ставку на военный успех.
Между тем Франция все больше и больше переключалась на собственные ресурсы, так что в 1814 г. она наконец столкнулась с необходимостью вновь стать "нацией под ружьем". Наполеон не сомневался, что французы на это согласятся — отчасти отсюда сохраняющаяся воинственность императора — но фактически реальной основой власти императора являлось его de facto обещание гарантировать революционное урегулирование вопросов без возврата к крайностям 1793 г. Поскольку последние в 1814 г. были не более приемлемы, чем двадцатью одним годом раньше, особенно когда Бурбоны пообещали умеренность, и народ и "знать" изменили императору. Итак, предала ли Франция Наполеона? Хотя это утверждение является важным элементом наполеоновской легенды, на самом деле, как кажется, справедливо обратное. Если император и продолжал воевать, то не потому что Франции, революционным принципам или даже его династии угрожала опасность. Напротив, он продолжал войну потому, что не мог согласиться с ограничениями, которые державы в то время решили наложить на его влияние. Таким образом, скорее совсем не Франция предала Наполоена, а Наполеон предал Францию.
Из книги Ч. Исдейла "Наполеоновские войны".
Несколько слов о британской армии эпохи наполеоновских войн: взамоотношения с правительством и парламентом, тотальная экономия и торжество фанатичного законничества.
Даже во время войны многие члены парламента все еще чувствовали себя обязанными проверять все детали армейских счетов, чтобы гарантировать, что выплачивается не больше, чем необходимо. Этот идеал оказал мощное влияние на то, что министры правительства и армия считали возможным. Каждый год военный министр представлял армейские сметы на предстоящие 12 месяцев в Палату общин, в течение которых он должен был продемонстрировать, что средства необходимы. Это не было формальностью: в 1807 году Джордж Джонстон поставил под сомнение большие суммы, которые правительство запросило на армию, поскольку он считал, что цифры недостаточно детализированы. В 1810 году, когда война не показывала никаких признаков окончания, правительство приступило к программе сокращения расходов, чтобы уменьшить выплаты и катастрофическую утечку звонкой монеты. В результате численность некоторых полков была сокращена, а 20 человек на каждый кавалерийский отряд были спешены, причем последнее экономило жалкие 100 000 фунтов стерлингов в год из бюджета в 28,9 миллиона фунтов стерлингов. Дальнейшая озабоченность парламента по поводу армии, ее стоимости и функционирования была продемонстрирована в ряде практически забытых комиссий по военным расследованиям, которые изучали все аспекты военной бюрократии. Эти 19 отчетов были представлены между 1806 и 1812 годами, и некоторые из них занимали сотни страниц с обширными приложениями. Они исследовали почти все аспекты военной администрации в поисках расточительства, дублирования и неэффективности.
Контроль парламента над армией был особенно наглядно продемонстрирован в 1809 году, когда герцог Йорк был отстранен от должности главнокомандующего после официального расследования предполагаемых злоупотреблений и влияния любовницы герцога на покупку комиссий. Хотя его так и не признали виновным, он был вынужден уйти в отставку, и его заменил престарелый сэр Дэвид Дандас. Обвинения оказались полной выдумкой, и герцог вернулся на свою позицию. Однако эта интерлюдия привела к стагнации британской военной армии без каких-либо серьезных инноваций в период с 1809 по 1811 год. В 1810 году численность армии сократилась впервые после возобновления войны в 1803 году.
Нервозность парламента по поводу использования иностранных войск представляет собой еще один пример политического вмешательства в управление вооруженными силами, что привело к особенно ожесточенным дебатам об иностранцах в армии в 1812 и 1813 годах. Хотя это было "партизанское" нападение на правительство, оно подчеркивало конституционные возражения против постоянной армии. Армии разрешалось вербовать иностранцев и размещать их на британской земле только с разрешения парламента. Этот закон восходит к Акту об урегулировании 1701 года, который запрещал Вильгельму Оранскому держать свои голландские войска, и, как и многое другое из революционного урегулирования, он стал краеугольным камнем британской конституции. В предыдущих войнах правительству разрешалось вербовать иностранцев, и с 1780-х годов в армии был один специальный иностранный полк, 60-й (Королевские американцы), к которому в 1790-е годы был добавлен еще один, 97-й, или Королевский немецкий полк (находящийся в процессе преобразования из иностранного полка в британский полк между 1803 и 1808 годами). Однако во время наполеоновских войн количество небританских солдат в армии резко возросло. К 1813 году это считалось угрозой конституции и допускалось как временная мера.
Источник: Kevin Linch. Britain and Wellington’s Army Recruitment, Society and Tradition, 1807–15.
Даже во время войны многие члены парламента все еще чувствовали себя обязанными проверять все детали армейских счетов, чтобы гарантировать, что выплачивается не больше, чем необходимо. Этот идеал оказал мощное влияние на то, что министры правительства и армия считали возможным. Каждый год военный министр представлял армейские сметы на предстоящие 12 месяцев в Палату общин, в течение которых он должен был продемонстрировать, что средства необходимы. Это не было формальностью: в 1807 году Джордж Джонстон поставил под сомнение большие суммы, которые правительство запросило на армию, поскольку он считал, что цифры недостаточно детализированы. В 1810 году, когда война не показывала никаких признаков окончания, правительство приступило к программе сокращения расходов, чтобы уменьшить выплаты и катастрофическую утечку звонкой монеты. В результате численность некоторых полков была сокращена, а 20 человек на каждый кавалерийский отряд были спешены, причем последнее экономило жалкие 100 000 фунтов стерлингов в год из бюджета в 28,9 миллиона фунтов стерлингов. Дальнейшая озабоченность парламента по поводу армии, ее стоимости и функционирования была продемонстрирована в ряде практически забытых комиссий по военным расследованиям, которые изучали все аспекты военной бюрократии. Эти 19 отчетов были представлены между 1806 и 1812 годами, и некоторые из них занимали сотни страниц с обширными приложениями. Они исследовали почти все аспекты военной администрации в поисках расточительства, дублирования и неэффективности.
Контроль парламента над армией был особенно наглядно продемонстрирован в 1809 году, когда герцог Йорк был отстранен от должности главнокомандующего после официального расследования предполагаемых злоупотреблений и влияния любовницы герцога на покупку комиссий. Хотя его так и не признали виновным, он был вынужден уйти в отставку, и его заменил престарелый сэр Дэвид Дандас. Обвинения оказались полной выдумкой, и герцог вернулся на свою позицию. Однако эта интерлюдия привела к стагнации британской военной армии без каких-либо серьезных инноваций в период с 1809 по 1811 год. В 1810 году численность армии сократилась впервые после возобновления войны в 1803 году.
Нервозность парламента по поводу использования иностранных войск представляет собой еще один пример политического вмешательства в управление вооруженными силами, что привело к особенно ожесточенным дебатам об иностранцах в армии в 1812 и 1813 годах. Хотя это было "партизанское" нападение на правительство, оно подчеркивало конституционные возражения против постоянной армии. Армии разрешалось вербовать иностранцев и размещать их на британской земле только с разрешения парламента. Этот закон восходит к Акту об урегулировании 1701 года, который запрещал Вильгельму Оранскому держать свои голландские войска, и, как и многое другое из революционного урегулирования, он стал краеугольным камнем британской конституции. В предыдущих войнах правительству разрешалось вербовать иностранцев, и с 1780-х годов в армии был один специальный иностранный полк, 60-й (Королевские американцы), к которому в 1790-е годы был добавлен еще один, 97-й, или Королевский немецкий полк (находящийся в процессе преобразования из иностранного полка в британский полк между 1803 и 1808 годами). Однако во время наполеоновских войн количество небританских солдат в армии резко возросло. К 1813 году это считалось угрозой конституции и допускалось как временная мера.
Источник: Kevin Linch. Britain and Wellington’s Army Recruitment, Society and Tradition, 1807–15.
Кавалерия коалиции в творчестве Джузеппе Равы: австрийский улан, русский гусар и тяжелые кавалеристы, прусский кирасир и бельгийский карабинер.