Как последовательный ридлибот не без интереса посмотрел «Наполеона» — фильм в том числе о феномене исторической достоверности. Скотт, по ощущениям, ловко меняет крупности, превращая подборку заголовков из (желтой) прессы в калейдоскоп жизни и судьбы: с мясуробкой, где каждый — лишний, с парадными портретами и кринжем церемониала, с анекдотами про личную жизнь и производственной драмой о менеджменте «величия», с усмешками вечности и лимбом (промежуточных) побед, которые оставляют еще большую пустоту в душе. Одна из линий, которая мне кажется в этом мортиралоге (sic!) наиболее перспективной, начинается с казни в рапиде, подпитывается эпизодической ролью газет и заканчивается трепом с подрастающим поколением: НБ изо всех сил пытается оседлать собственный нарратив, отстоять достоверность удобной ему легенды — и раз за разом терпит фиаско, как те, кто хочет услышать/увидеть конкретную деталь, а не задается вопросом, почему сделали в итоге иначе. И весь из себя флюидный фильм, дерганный и переменчивый под стать герою, безусловно, создан раздражать ощущением неусидчивости — стабильной «правды» там нет ни в спальне, ни на троне, ни в батальной дреме; ни в моменте, ни на пороге вечности. И это хорошая новость: а) он, как бы ни ярился Скотт в интервью, открыт к индивидуальным зрительским прогулкам; б) ставит человека вперед символов и идей (хотя с пушками, кажется, неплохая находка). Ничто не вечно, а у истории есть не ключ, но рисунок ключа, так что всё еще переменится, не ставьте точку раньше времени.
Как последовательный ридлибот не без интереса посмотрел «Наполеона» — фильм в том числе о феномене исторической достоверности. Скотт, по ощущениям, ловко меняет крупности, превращая подборку заголовков из (желтой) прессы в калейдоскоп жизни и судьбы: с мясуробкой, где каждый — лишний, с парадными портретами и кринжем церемониала, с анекдотами про личную жизнь и производственной драмой о менеджменте «величия», с усмешками вечности и лимбом (промежуточных) побед, которые оставляют еще большую пустоту в душе. Одна из линий, которая мне кажется в этом мортиралоге (sic!) наиболее перспективной, начинается с казни в рапиде, подпитывается эпизодической ролью газет и заканчивается трепом с подрастающим поколением: НБ изо всех сил пытается оседлать собственный нарратив, отстоять достоверность удобной ему легенды — и раз за разом терпит фиаско, как те, кто хочет услышать/увидеть конкретную деталь, а не задается вопросом, почему сделали в итоге иначе. И весь из себя флюидный фильм, дерганный и переменчивый под стать герою, безусловно, создан раздражать ощущением неусидчивости — стабильной «правды» там нет ни в спальне, ни на троне, ни в батальной дреме; ни в моменте, ни на пороге вечности. И это хорошая новость: а) он, как бы ни ярился Скотт в интервью, открыт к индивидуальным зрительским прогулкам; б) ставит человека вперед символов и идей (хотя с пушками, кажется, неплохая находка). Ничто не вечно, а у истории есть не ключ, но рисунок ключа, так что всё еще переменится, не ставьте точку раньше времени.
On February 27th, Durov posted that Channels were becoming a source of unverified information and that the company lacks the ability to check on their veracity. He urged users to be mistrustful of the things shared on Channels, and initially threatened to block the feature in the countries involved for the length of the war, saying that he didn’t want Telegram to be used to aggravate conflict or incite ethnic hatred. He did, however, walk back this plan when it became clear that they had also become a vital communications tool for Ukrainian officials and citizens to help coordinate their resistance and evacuations. Given the pro-privacy stance of the platform, it’s taken as a given that it’ll be used for a number of reasons, not all of them good. And Telegram has been attached to a fair few scandals related to terrorism, sexual exploitation and crime. Back in 2015, Vox described Telegram as “ISIS’ app of choice,” saying that the platform’s real use is the ability to use channels to distribute material to large groups at once. Telegram has acted to remove public channels affiliated with terrorism, but Pavel Durov reiterated that he had no business snooping on private conversations. The gold standard of encryption, known as end-to-end encryption, where only the sender and person who receives the message are able to see it, is available on Telegram only when the Secret Chat function is enabled. Voice and video calls are also completely encrypted. In December 2021, Sebi officials had conducted a search and seizure operation at the premises of certain persons carrying out similar manipulative activities through Telegram channels. This provided opportunity to their linked entities to offload their shares at higher prices and make significant profits at the cost of unsuspecting retail investors.
from de
