Илья Крончев-Иванов о выставке Александра Гронского «Здесь что-то происходит» в Jessica Gallery. Часть 1:

К выставке Гронского в Jessica Gallery очень сложно подобрать слова. Само название говорит нам, что на ней что-то происходит, но что именно — не поддаётся какой-либо внятной артикуляции. При этом все всё понимают. И не то чтобы эти слова не нужны. Нужны. Но как будто они не могут собраться, связаться и артикулировать себя. В этом контексте кажется важным, что на выставке представлены фотографии и четыре видеоработы, снятые именно после февраля 2022 года.

Как рассказывает сам художник в одном из интервью: 

«Сейчас уникальное время. Как я сказал, меня всегда меньше интересовали репортажи и фотожурналистика как таковая. Но вдруг возникла ситуация, когда нужно и можно документировать, но при этом совершенно непонятно, как это фиксировать. Поэтому я стал просто снимать то, что происходит в Москве, где по большей части не происходит ничего. То есть для меня как для человека, не любящего репортажную съёмку, возникла идеальная ситуация: нет истории, которую можно выразить фотографией, есть повседневная жизнь и давящее название всему этому — “Москва-2022”, “Москва-2023” и так далее. “Москва-2024” — это просто выжженная дыра, растерянность, с которой непонятно, что делать, и от этого возникло ощущение ценности самого изображения».

Гронский будто бы создаёт реди-мейд предельно важного исторического периода, современником которого он является, обращаясь к самым документальным типам медиа — фото и видео. Его работы в этом проекте становятся визуальной хроникой времени, в которой акты наблюдения, указания и внимательного всматривания в пространство, где ничего вроде бы не происходит, вдруг обнаруживают культурную ценность. Гронский становится хроникёром эпохи, фиксируя своё внимание на том, что кажется мимолётным, ненужным, чуждым вниманию современников. Сам художник говорит: 

«Помню свои ощущения, когда смотрел фотографии из 90-х: это часто хорошие, крепко сделанные жанровые советские снимки — бабушка с внучкой, какая-то забавная сценка, дедушка-ветеран с медалями. И эти кадры меня раздражали: всегда хотелось как бы попросить фотографов отойти подальше, взять пошире! Бабушка — это хорошо, но покажи, как выглядят ларьки у метро на заднем плане или витрины в магазине, во что одеты люди. Дай чуть большую картинку, ведь содержание этого момента невозможно ухватить. Деталей много, и тогда они были незаметными или казались неприятными, отталкивающими, а сегодня было бы интересно это увидеть, почувствовать дух времени. И сейчас я понял, что могу так снимать — никто другой не делает этого так настойчиво и регулярно. Коллеги-фотожурналисты, с которыми я себя сравнивал, неожиданно разъехались, иностранцы тоже все уехали. И как будто я остался за старшего».

Илья Крончев-Иванов о выставке Александра Гронского «Здесь что-то происходит» в Jessica Gallery. Часть 2:

Проект Гронского — своего рода капсула времени, которая консервирует эпоху для дальнейшего изучения и рассмотрения потомками. Возможно, в этой временной путанице (отложенное настоящее или замедленное будущее) и кроется ключ к возникновению эффекта остранения в его работах. Это напряжение, вписанное в пустоту. Гронский не указывает прямо, не подводит к выводу, не строит нарратив — он оставляет зрителя наедине с тем, что остаётся «после». Его видео- и фотокамера, как будто не зная, на чём остановиться, скользит по ландшафту с равной степенью интереса к облупившейся стене, пустому рекламному щиту или тусклому пятну света. Всё становится важным — именно потому, что кажется неважным. Отсюда — специфическое чувство недосказанности, прерванности, будто кадры заканчиваются не в финале, а в середине. Это особый ритм восприятия, похожий на внутренний счёт: один, два, три... и обрыв. И пауза. Это — предел визуального, то, что происходит на грани видимости. Фотографии и видео Гронского словно проверяют, насколько можно отодвинуть границу между фиксацией и интерпретацией, между присутствием и свидетельством. Он не показывает очевидное, он показывает то, что мы обычно не фиксируем — фон, «закадровое», обочину истории. И именно этот «визуальный шов» между главным и фоновым, между событием и ничем, становится его художественной территорией.

При этом Гронский не просто документирует — он ставит перед нами вопрос: а что значит свидетельствовать сегодня? Что значит быть в городе, в стране, которая изменяется, но не всегда поддаётся описанию? Его камера не даёт ответов, она задерживает взгляд — даёт возможность остаться с изображением чуть дольше, чем нужно, чуть дольше, чем удобно. И в этом «чуть дольше» возникает напряжение и даже поэзия.

После 2022 года его фото- и видеоработы словно «захватываются» языком — языком улиц, рекламы, лозунгов, случайных фраз. Причём это не эстетизация граффити или визуального шума, а работа с тем, как в публичном пространстве язык теряет контроль, деконструируется, начинает значить слишком многое или, наоборот, — ничего. Текст у Гронского не объясняет изображение, он его подрывает, смещает, переводит в модус неопределённости. 

«Последние два года я постоянно снимаю текст, — рассказывает в интервью художник. — Патриотические билборды первых чисел марта 2022 года были просто сногсшибательны — голубое небо и надпись “За мир”. Для меня произошёл переворот: язык перестал быть означающим что-то конкретное, означающее просто поплыло. Одна и та же фраза может значить для разных зрителей диаметрально противоположное. В некотором смысле текст перестал что-то означать, а точнее — стал означать слишком многое: стал одновременно включать в себя и своё значение, и противоположное, и всё зависит исключительно от позиции зрителя».

Кажется, что если собрать тексты, которые появляются в фотодокументациях Гронского, тексты, через которые с нами говорит город, страна и время, то получится что-то вроде дадаистской поэзии (напомним, что дада-движение родилось в самом разгаре Первой мировой войны как ответ на бессмысленность и абсурдность всего происходящего): 

человечество не останется вечно
комната матери и ребенка
Б В Г
пустота
диктатура
фруктовый рай
солнечный день 
Ё Ж З 
TERROTO Y 
сейчас
финиш
освобождении болгарии
что здесь происходит? 
тихий ход 
мы будем строить страну 
ао г н и и х т э о с
вокруг фэйки 
выбор очевиден
успокойся
ь!
счастье 
error : no content 
лох
информация о ваших действиях уже в полиции. 
нам есть куда расти
мы здесь радуемся 
слава богу за всё 
бог
европа 
геи
азия 
чурки 
ок
аминь 

#чтогдекогда

Включаемся в работу после небольшого перерыва и начинаем сразу с ключевой ярмарки современного искусства — Art Basel

Сергей Попов о ярмарке Art Basel. Часть 1:

Закончился Art Basel в Базеле — важнейшая ярмарка современного искусства, солнцеворот арт-мира: по времени она совпадает с самыми длинными днями в году. Как правило, и жаркими: в этот раз в Базеле было под +30 все дни. Эта ярмарка как всегда — индикатор глобального рынка, на ней стоит особо внимательно прислушиваться к рекомендациям галеристов и присматриваться к показанным на стендах авторам, в особенности к тем, кто появился на ней впервые.

Нынешнему выпуску предшествовала эффектная новость: будет Art Basel в Катаре, первый выпуск пройдет уже в январе 2026 года. Это пятая ярмарка во всемирной цепочке Базелей: видно, что выставочный конгломерат активно развивается и как бизнес. Мы, конечно же, о ней напишем. Но в ожидании денег шейхов и ближневосточных миллионеров, направленных в искусство, на европейской ярмарке все же стоит сфокусироваться.

Неоспоримо, что она начала обновляться — и этого обновления ждали и обсуждали несколько лет. Во-первых, был принят с десяток новых галерей, во-вторых, появился новый сектор — Premiere, куда подаются на льготных условиях яркие и молодые галереи со всего мира. Из соседних нам государств туда была взята галерея LC Queisser из Тбилиси. Из-за этого сектора некоторые галереи со второго этажа были передвинуты на нижний, так что перемен было достаточно. При том, что в секторах Statements и Feature всегда показываются совсем свежие или хорошо забытые авторы — имена приходится запоминать десятками. Однако все же они пока не так важны как те, что выставлены на основных стендах галерей и в разделе Unlimited, которому будет посвящен отдельный рассказ.

Руководство ярмарки энергично рекламирует представителей новых стран-участниц — вот, появились и Индонезия, и Колумбия — но мы-то понимаем, что рынок по-прежнему определяют те же самые страны, что и десятилетиями прежде: США, Китай, Британия, Германия, Франция, Бельгия; конечно, местным, швейцарцам, здесь тоже воздается почет. Сделок много, хоть по слухам и не так, как в прошлому году. Что-то на стендах поменяли после дней превью; привычно отрапортовали о продажах Хокни, Рихтера и Кусамы — ну еще не хватало их не продать. Крупные сделки анонсируются оживленней, поскольку их мало. В целом в атмосфере чувствовалось напряжение, да и новостной фон под конец ярмарки позитива не добавлял. Все ждут коллекционеров из Азии или из-за океана: в Европе дела идут не ахти. Кто-то жалуется на минимальное присутствие коллекционеров и разговоры вместо них с эдвайзерами, кто-то, наоборот, вдохновенно описывает молодых азиатов, скупающих «имена» — Базель большой, возможно, правда, и то, и другое. В итоге по результатам первого дня больше всего обсуждали специальный ярмарочный релиз лабубу: как его размели по $250 и перепродавали по $5000. Такие теперь новости искусства.