«Вернись и возьми» (из «Африканской книги» Александра Стесина)
В одной повести собрано, кажется, всё, что способно меня подкупить. Во-первых, увлечённый рассказчик (осторожно: его увлечение заразно). Во-вторых, вещи, которые мне было бы интересно, но слишком страшно сделать самой, — например, поехать в глушь какой-нибудь страны с непривычным укладом жизни. В-третьих, неотворачивание от неприглядной стороны этой самой жизни; растущее понимание, как при встрече с ней себя вести. В-четвёртых, наблюдения о межкультурной коммуникации. В-пятых, приятный язык. И в качестве бонуса — ненавязчивая ирония.
Повесть состоит из двух частей: в первой автор? списанный с автора персонаж? работает в благотворительном госпитале в американском Бриджпорте, во второй — в ганской Эльмине. И там, и там он встречает целую галерею колоритных лиц.
Многие из них при всей своей яркости находятся не на своём месте. Скажем, медсестра Нана Нкетсия — представительница влиятельного ганского рода, заброшенная родителями во враждебную американскую среду и рассорившаяся с ними из-за недостойного выбора профессии. Из второстепенных героев Нане отводится самая важная роль: в ней рассказчик обретает проводника по ганской культуре, на поверку невероятно интересной, и в какой-то мере — по тёмному лесу эмигрантской идентичности. Дело в том, что у самого рассказчика с ощущением принадлежности к месту тоже неладно:
— Не знаю я, Нана, почему меня постоянно куда-то тянет. То есть знаю, наверное. Я ведь эмигрантское отродье, в Америке русский, а в России американец. Человеку, который не здесь и не там, надо ехать в Африку. Преодолеть закон исключённого третьего. — Понимаю: санкофа. — Что? — Сан-ко-фа. Как бы ты это перевёл? — Вернуться, чтобы взять… Вернуться, чтобы что-то взять. — Правильно. Санкофа — это из адинкра [узоров в культуре ашанти; с каждым из них связан определённый обряд и какое-нибудь образное выражение], из наших символов. Я вот тоже всю жизнь живу, как будто это всё — так, на время, а в один прекрасный день я всё брошу и благополучно вернусь домой. Хотя где этот дом, я понятия не имею. Надо, мне кажется, сменить установку. Пожить без костылей. Тогда никакая Африка не понадобится… Но в Гану ты всё равно поезжай, тебе там понравится. Вон ты уже как на чви болтать начал — зря, что ли, старался?
На следующей странице как раз и начинается вторая, ганская часть «Вернись и возьми».
Санкофа — это обретение утраченной идентичности. Главный герой, следуя своей логике, уезжает на её поиски в Гану, но в итоге заболевает малярией и приходит в себя снова в Бриджпорте, рядом с Наной. Возвращается туда, откуда пустился в путь. На уровне текста — чтобы преодолеть/осуществить санкофу, отбросить костыли? Эмигрант уже не будет тем или этим, но в перспективе может стать сразу всем. Возможно, шанс сплавить разрозненное рассказчику в самом конце и представляется.
А возможно, я невольно приписываю ему свой опыт. Меня однажды осенило по дороге из Ювяскюля в Хельсинки именно в таком ключе: «Все языки, которые я когда-либо учила, — мой язык. Именно так, в единственном числе».
«Вернись и возьми» (из «Африканской книги» Александра Стесина)
В одной повести собрано, кажется, всё, что способно меня подкупить. Во-первых, увлечённый рассказчик (осторожно: его увлечение заразно). Во-вторых, вещи, которые мне было бы интересно, но слишком страшно сделать самой, — например, поехать в глушь какой-нибудь страны с непривычным укладом жизни. В-третьих, неотворачивание от неприглядной стороны этой самой жизни; растущее понимание, как при встрече с ней себя вести. В-четвёртых, наблюдения о межкультурной коммуникации. В-пятых, приятный язык. И в качестве бонуса — ненавязчивая ирония.
Повесть состоит из двух частей: в первой автор? списанный с автора персонаж? работает в благотворительном госпитале в американском Бриджпорте, во второй — в ганской Эльмине. И там, и там он встречает целую галерею колоритных лиц.
Многие из них при всей своей яркости находятся не на своём месте. Скажем, медсестра Нана Нкетсия — представительница влиятельного ганского рода, заброшенная родителями во враждебную американскую среду и рассорившаяся с ними из-за недостойного выбора профессии. Из второстепенных героев Нане отводится самая важная роль: в ней рассказчик обретает проводника по ганской культуре, на поверку невероятно интересной, и в какой-то мере — по тёмному лесу эмигрантской идентичности. Дело в том, что у самого рассказчика с ощущением принадлежности к месту тоже неладно:
— Не знаю я, Нана, почему меня постоянно куда-то тянет. То есть знаю, наверное. Я ведь эмигрантское отродье, в Америке русский, а в России американец. Человеку, который не здесь и не там, надо ехать в Африку. Преодолеть закон исключённого третьего. — Понимаю: санкофа. — Что? — Сан-ко-фа. Как бы ты это перевёл? — Вернуться, чтобы взять… Вернуться, чтобы что-то взять. — Правильно. Санкофа — это из адинкра [узоров в культуре ашанти; с каждым из них связан определённый обряд и какое-нибудь образное выражение], из наших символов. Я вот тоже всю жизнь живу, как будто это всё — так, на время, а в один прекрасный день я всё брошу и благополучно вернусь домой. Хотя где этот дом, я понятия не имею. Надо, мне кажется, сменить установку. Пожить без костылей. Тогда никакая Африка не понадобится… Но в Гану ты всё равно поезжай, тебе там понравится. Вон ты уже как на чви болтать начал — зря, что ли, старался?
На следующей странице как раз и начинается вторая, ганская часть «Вернись и возьми».
Санкофа — это обретение утраченной идентичности. Главный герой, следуя своей логике, уезжает на её поиски в Гану, но в итоге заболевает малярией и приходит в себя снова в Бриджпорте, рядом с Наной. Возвращается туда, откуда пустился в путь. На уровне текста — чтобы преодолеть/осуществить санкофу, отбросить костыли? Эмигрант уже не будет тем или этим, но в перспективе может стать сразу всем. Возможно, шанс сплавить разрозненное рассказчику в самом конце и представляется.
А возможно, я невольно приписываю ему свой опыт. Меня однажды осенило по дороге из Ювяскюля в Хельсинки именно в таком ключе: «Все языки, которые я когда-либо учила, — мой язык. Именно так, в единственном числе».
#lukupaivakirja_стесин
BY Lukupäiväkirja
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
DFR Lab sent the image through Microsoft Azure's Face Verification program and found that it was "highly unlikely" that the person in the second photo was the same as the first woman. The fact-checker Logically AI also found the claim to be false. The woman, Olena Kurilo, was also captured in a video after the airstrike and shown to have the injuries. Markets continued to grapple with the economic and corporate earnings implications relating to the Russia-Ukraine conflict. “We have a ton of uncertainty right now,” said Stephanie Link, chief investment strategist and portfolio manager at Hightower Advisors. “We’re dealing with a war, we’re dealing with inflation. We don’t know what it means to earnings.” Unlike Silicon Valley giants such as Facebook and Twitter, which run very public anti-disinformation programs, Brooking said: "Telegram is famously lax or absent in its content moderation policy." The regulator said it has been undertaking several campaigns to educate the investors to be vigilant while taking investment decisions based on stock tips. At this point, however, Durov had already been working on Telegram with his brother, and further planned a mobile-first social network with an explicit focus on anti-censorship. Later in April, he told TechCrunch that he had left Russia and had “no plans to go back,” saying that the nation was currently “incompatible with internet business at the moment.” He added later that he was looking for a country that matched his libertarian ideals to base his next startup.
from es
