То, чем был я когда-то, все присущее мне, что тебя не коснулось, я хочу уничтожить, забыть, даже если это то, что спасало меня и еще бы спасло не однажды от одиночества и пустоты. Умирает ли дом, если после него остаются только дым да объем, только запах бессмертный жилья? Как его берегут снегопады, наклоняясь, как прежде, над крышей, которой давно уже нет, расступаясь в том месте, где стены стояли, охраняя объем, который четыре стены берегли! Нет окна, но тянутся ветви привычно клена красного, клена зеленого, клена голого, заледеневшего восстанавливать это окно, помогая прохожим отражаться в пропавшем стекле. Умирает ли дом, если мы этот дом покидаем? Умирает ли дом, если он забывает о нас? Поцелуй озаряет его. Ты сказала: — Благословляю тот день, который соединит нас, и все, что будет потом. — То, что было потом, охраняет теперь снегопады, разлинованный отсвет окна создавая в полете, словно сердце синицы на встречном ветру прогибаясь над светом. Этот свет поцелуя, снегопадами наспех обжитый, был ли в пору тебе, когда ты глаза на окно поднимала? Тот, кого ты ждала, а потом в этом доме встречала, сам придумал себя для тебя и не знал, что придумал себя. Все мне кажется, был я свидетелем в доме счастливом. Потому и хочу я забыть все присущее мне, что тебя не коснулось, все, чем был я когда-то, умирающий больше похож на себя, чем живущий. Но нет прошлого с теми, кто помнит о прошлом в час открытых дверей в дом счастливый. И нет неба над небом, земли над землей и любви над любовью.
То, чем был я когда-то, все присущее мне, что тебя не коснулось, я хочу уничтожить, забыть, даже если это то, что спасало меня и еще бы спасло не однажды от одиночества и пустоты. Умирает ли дом, если после него остаются только дым да объем, только запах бессмертный жилья? Как его берегут снегопады, наклоняясь, как прежде, над крышей, которой давно уже нет, расступаясь в том месте, где стены стояли, охраняя объем, который четыре стены берегли! Нет окна, но тянутся ветви привычно клена красного, клена зеленого, клена голого, заледеневшего восстанавливать это окно, помогая прохожим отражаться в пропавшем стекле. Умирает ли дом, если мы этот дом покидаем? Умирает ли дом, если он забывает о нас? Поцелуй озаряет его. Ты сказала: — Благословляю тот день, который соединит нас, и все, что будет потом. — То, что было потом, охраняет теперь снегопады, разлинованный отсвет окна создавая в полете, словно сердце синицы на встречном ветру прогибаясь над светом. Этот свет поцелуя, снегопадами наспех обжитый, был ли в пору тебе, когда ты глаза на окно поднимала? Тот, кого ты ждала, а потом в этом доме встречала, сам придумал себя для тебя и не знал, что придумал себя. Все мне кажется, был я свидетелем в доме счастливом. Потому и хочу я забыть все присущее мне, что тебя не коснулось, все, чем был я когда-то, умирающий больше похож на себя, чем живущий. Но нет прошлого с теми, кто помнит о прошлом в час открытых дверей в дом счастливый. И нет неба над небом, земли над землей и любви над любовью.
During the operations, Sebi officials seized various records and documents, including 34 mobile phones, six laptops, four desktops, four tablets, two hard drive disks and one pen drive from the custody of these persons. "There are a lot of things that Telegram could have been doing this whole time. And they know exactly what they are and they've chosen not to do them. That's why I don't trust them," she said. "We as Ukrainians believe that the truth is on our side, whether it's truth that you're proclaiming about the war and everything else, why would you want to hide it?," he said. At its heart, Telegram is little more than a messaging app like WhatsApp or Signal. But it also offers open channels that enable a single user, or a group of users, to communicate with large numbers in a method similar to a Twitter account. This has proven to be both a blessing and a curse for Telegram and its users, since these channels can be used for both good and ill. Right now, as Wired reports, the app is a key way for Ukrainians to receive updates from the government during the invasion. In 2014, Pavel Durov fled the country after allies of the Kremlin took control of the social networking site most know just as VK. Russia's intelligence agency had asked Durov to turn over the data of anti-Kremlin protesters. Durov refused to do so.
from es
