Не является ли манипуляцией продажа новогодних елок возле детского сада, чтобы детишки точно их увидели и попросили у родителей? Где грань между осведомленностью о привычках людей и манипулированием?

Когда умер мой дедушка, одними из первых, кто нам позвонил, были представители ритуальных агентств. Они получают информацию из моргов, и никто даже не предлагает вам согласиться с использованием «кукис» перед этим. Никакие цифровые излишки для этой манипуляции ритуальщикам не нужны.

Возможно, дело не в злонамеренном умысле цифровых гигантов, а в стремлении людей извлекать прибыль из всего?

https://knife.media/age-of-surveillance-capitalism/

Но продолжим книжную тему. Мой добрый знакомый прочитал – за меня, за вас, за грехи наши тяжкие – книгу критика-иноагента Антона Долина «Плохие русские», то есть даже не книгу, а «масштабное исследование успешных российских фильмов, которые на протяжении нескольких десятилетий работали на укрепление идеологии путинского режима».

Две цитаты из исследования.

«Фильм не стал лидером проката, но собрал внушительную аудиторию – его посмотрело более миллиона человек». (О фильме, снятом идеологически-приятными людьми)

«Фильму не удалось стать лидером проката – его аудитория едва перевалила за 2,5 миллиона зрителей». (Об идеологически-чуждом)

Страшила, как же ты разговариваешь, если у тебя нет мозгов? — Не знаю, но я ещё и свой список книг на ярмарке non/fiction составил

Девять москвичей приезжают на неделю в отель, расположенный в горах. Инициатор сходки обещает «альпийский шик в самом сердце Восточной Европы». Большинству из них за 40, почти все дружат 20 с лишним лет, среди них есть три семейные пары. Первый же вечер завершается убийством — роман с него и начинается, но мы не сразу узнаем, кого из героинь убили. Кто убил, тоже непонятно, но ледяной дождь и снегопады отрезали отель от внешнего мира, управляющему («негритят» должно быть десять!) убивать женщину незачем, значит, убийца — один из них.

«Кто не спрятался» Яны Вагнер — хороший герметичный детектив, но требуются некоторые усилия, чтобы признать это. Расписывая предыстории всех героев, даже управляющего, автор становится слишком, иногда даже неприятно многословна. В «Тоннеле» вроде тоже много букв, а он… взрослее?

«Роман очень хочется выжать, подсушить, проредить на треть, дать отстояться», — писала Лена Макеенко про эту книгу. Как же точно, по делу и тактично, даже когда упрек был заслуженным, Лена умела писать.

В этот утренний час девять человек, четыре женщины и пятеро мужчин, как конфеты в коробке, неподвижно лежат в своих постелях, побежденные сном. Безмятежные. Одинаково невиновные, по крайней мере до тех пор, пока не проснутся; потому что, когда мы спим, на земле остается только наше опустевшее тело, которое само по себе невинно. Девять безгрешных, словно младенцы в колыбелях, не помнящих себя, бессмысленных тел и десятое, тоже покинутое — только уже навсегда, — снаружи, на черных замерзших камнях. Сломанное, продырявленное, застывшее, это тело спокойнее других. Ему не нужно дышать, толкать по венам густую кровь, чувствовать холод или жар, менять положение; у него осталась последняя задача — ждать, когда его найдут. Оно терпеливо.

А потом души спящих начинают свое возвращение, падают вниз сквозь туман, и влагу, и густые сизые облака, и стеклянные еловые ветки. Души ныряют под тяжелую блестящую крышу, недолго кружат по тихим коридорам, ища свое место, и находят. Не сразу, одна за другой.

Лиза открывает глаза. Поднимает руку (рука плывет в полумраке спальни, белая, как ленивая птица) и убирает с лица прядь волос. Лиза видит деревянные потолочные балки, бледные цветы на обоях, посторонний тусклый свет, льющийся сквозь чужие окна, и на минуту чувствует острую тоску. Лиза хочет домой. Она давно разлюбила путешествовать; ей не нравятся постели, застеленные другими руками, и еда, приготовленная незнакомцами. Не надо нам было ехать, понимает она, и вдыхает голубой лавандовый аромат, и морщит нос — ей не нравится запах. Там, дома, ее наволочки пахнут апельсиновой цедрой и цветами шиповника; дома все иначе. Она поворачивает голову (подушка крахмально шелестит под ее щекой) и смотрит на спящего Егора. Во сне он выглядит моложе. У него грустные брови домиком и жалобно приоткрытый рот, и, кажется, он заплачет сейчас, не просыпаясь, и вот-вот придется протягивать к нему руки, прижимать к груди его горячую голову и баюкать: тише, ну что ты, что ты, все хорошо. Лизе хочется прикоснуться к Егору, искусственный загар отражается от жемчужной подушки усталой беззащитной желтизной, но, проснувшись, он обязательно захочет любви и станет возиться, кисло дышать в висок, исцарапает и нарушит сухую цельность Лизиной кожи. А Лизе нужна не любовь. Ей нужен дом: привычный, знакомый, где все правильно и хорошо. Так, как должно быть.

Она опускает босые ноги на пол, вырывается из объятий колышущегося мягкого матраса и замирает на время, пока Егор со вздохом меняет позу. Встает и идет к зеркалу. Там ее ждет круглое розовое лицо — рыжие ресницы, крепкий подбородок. Расчесывая волосы, закалывая их в узел, она без улыбки смотрит себе в глаза и думает: омлет. Чудесный пышный омлет с шампиньонами и петрушкой. Редкое утро нельзя исправить хорошим омлетом. Пятью минутами позже, умытая, в джинсах и свитере поверх легкой хлопковой майки (сегодня в Отеле неожиданно прохладно), она спускается по темной деревянной лестнице, из которой каждый крепкий шаг ее извлекает деликатный, уютный скрип.

В кухне Лизу ждут два сюрприза: затянутое мутной ледяной коркой высокое окно и хмурая тощая девочка, Ванина жена. Все-таки пропало утро, думает Лиза, которая встает рано не просто так, а потому, что любит одиночество и солнечные блики на столешнице из восточного окна, и пустые стулья, и сытый блеск мясистых листьев подаренного Машкой денежного дерева. В этой кухне нет ничего — ни солнца, ни капризного цветка, ни одиночества. Девочка уселась прямо на стол, сплела тонкие джинсовые ноги и отгородилась от двери, от Лизы, от всего двухэтажного Отеля горестной обиженной спиной. Лиза берется за ручку холодильника, и только тогда девочка поворачивает нечесаную голову и говорит с упреком:

— Света нет.

Холодильник встречает Лизу темным тающим нутром. В прозрачных нижних контейнерах сдержанно разлагаются овощи. Презрительно замерли яйца в дверце. Секунду она глядит, пристыженная, виноватая, а затем ныряет внутрь и набирает: десяток яиц, зелень, грибы и попавшийся под руку рыжий, без дырок сыр. К счастью, плита газовая. Неважно, есть электричество или нет, — омлет уже не предотвратить.

Список книжек в этом канале, часть третья (первые две — по ссылкам в описании канала; пост будет обновляться)

🧔🏻 «Алан Рикман. Творческая биография» (Лилия Шитенбург)
🎞 «Асса: Книга перемен» (Борис Барабанов)
🇨🇴 «Бездны» (Пилар Кинтана)
🚪 «Вызов в Мемфис» (Питер Тейлор)
🚜 «Город Брежнев» (Шамиль Идиатуллин)
☠️ «Град обреченных» (Ева Меркачёва)
💎 «Дикий зверь» (Жоэль Диккер)
⛈ «Дневник погоды (дисторшны)» (Алексей Конаков)
🗄 «До февраля» (Шамиль Идиатуллин)
👑 «Дом Виндзоров» (Тина Браун)
📼 «Дом напротив» (Алекс Хариди)
🕵🏽 «За старшего» (Шамиль Идиатуллин)
🙈 «Зачем смотреть на животных?» (Джон Бёрджер)
🤯 «Зоопарк в твоей голове 2.0»
💔 «И хватит про любовь» (Эрве Ле Теллье)
🇩🇪 «Коллапс» (Мэри Элис Саротт)
👀 «Кто не спрятался» (Яна Вагнер)
📼 «Лучший год в истории кино» (Брайан Рафтери)
💻 «Механическое вмешательство»
✈️ «Милый Эдвард» (Энн Наполитано)
🏗 «Не просто панельки» (Мария Мельникова)
🐀 «Никита ищет море» (Дарья Варденбург)
☃️ «Один маленький ночной секрет» (Наталия Мещанинова)
🥊 «Последний день лета» (Андрей Подшибякин)
⛹️ «Привет, красавица» (Энн Наполитано)
🛰 «Проект “Аве Мария”» (Энди Вейер)
🚽 «Раз мальчишка, два мальчишка» (Ася Демишкевич)
🐝 «Рои и ульи. Российское промысловое пчеловодство»
👓 «Салюты на той стороне» (Александра Шалашова)
🚞 «Скоро Москва» (Алла Шипилова)
🧪 «Смерть приходит в Марлоу» (Роберт Торогуд)
🔥 «Сожгите наши тела» (Рори Пауэр)
🩰 «Создатели и зрители» (Юлия Яковлева)
🕹 «Теория дрона» (Грегуар Шамаю)
🎙 «Фрэнк Синатра простудился и другие истории» (Гэй Тализ)
⚔️ «Холодные глаза» (Ислам Ханипаев)
👨🏼‍🎓 «Этнография туфты» (Павел Абрамов, Александр Давыдов)
🙅🏽‍♀️ «Я взлечу» (Энджи Томас)

Фотографией из Гостиного двора, откуда в пятницу вечером я ушел с офигенской non/fictio№26 с тремя книгами, хочу проиллюстрировать этот пост, обращающий внимание моих дорогих читателей на закреп поста с ссылками на, так сказать, книжные рецензии в этом канале. Из первой и второй части списка я перенес в третью по пять ссылок, теперь везде будет по 95; я писал уже, помнится, почему именно 95. Пост в закрепе будет обновляться по мере прочтения книжек: читаю их для вас, дорогие читатели. Нет, правда, мне всегда приятно, когда вы пишете (комментариев нет, все сердечки в личку), что благодарны каналу за приятное открытие. Всё, получается, не зря.

Про свой 17-й концерт любимейшей группы еще напишу (точно в первой пятерке) и ролик из отснятого вчера смонтирую (открыл для себя CapCut и балуюсь, как вы могли заметить), а сейчас просто новая песня (на стихи Сергея Шестакова) с нового альбома «Мегаполиса», выходящего в апреле (полететь на презентацию альбома в Москву, что ли?); спасибо, любимые.

Какой офигенный постер у фильма «Семь», который в год своего 30-летия выйдет в повторный прокат.

За две недели до поездки в Москву начал переслушивать дискографию «Мегаполиса» — насколько же всё-таки это моя музыка, которая меня сделала таким, какой я есть сейчас.

Счастлив был слышать все эти песни в субботу на концерте в «16 тоннах», особенно в новых аранжировках, так похожих и одновременно не похожих на «классические». Во многом из-за трубы, которой как раз так много на первых альбомах. Местами казалось, что я на концерте какой-то трип-хоп группы — и меня это устраивает.

В «Москвичках», «Рождественском романсе», «Отсутствии», «Через 1/2 века», «Женском сердце», «Белке и Стрелке», «Там» всё так же дофига драйва, что уж говорить о песнях с «Супертанго». С «Грозы в деревне» и «Ноября» не играли ничего. С «Из жизни планет» было только «Эхо». Я ждал — по понятной причине — «40 ночей вальса», забывая, что кругом война, но были только «Где цветы?». Зато какие-то песни я и не надеялся услышать живьем (того же «Ёжика», например), а они — прозвучали.

Полтора часа сконцентрированного счастья, в общем. Спасибо.