Не является ли манипуляцией продажа новогодних елок возле детского сада, чтобы детишки точно их увидели и попросили у родителей? Где грань между осведомленностью о привычках людей и манипулированием?

Когда умер мой дедушка, одними из первых, кто нам позвонил, были представители ритуальных агентств. Они получают информацию из моргов, и никто даже не предлагает вам согласиться с использованием «кукис» перед этим. Никакие цифровые излишки для этой манипуляции ритуальщикам не нужны.

Возможно, дело не в злонамеренном умысле цифровых гигантов, а в стремлении людей извлекать прибыль из всего?

https://knife.media/age-of-surveillance-capitalism/

Но продолжим книжную тему. Мой добрый знакомый прочитал – за меня, за вас, за грехи наши тяжкие – книгу критика-иноагента Антона Долина «Плохие русские», то есть даже не книгу, а «масштабное исследование успешных российских фильмов, которые на протяжении нескольких десятилетий работали на укрепление идеологии путинского режима».

Две цитаты из исследования.

«Фильм не стал лидером проката, но собрал внушительную аудиторию – его посмотрело более миллиона человек». (О фильме, снятом идеологически-приятными людьми)

«Фильму не удалось стать лидером проката – его аудитория едва перевалила за 2,5 миллиона зрителей». (Об идеологически-чуждом)

Страшила, как же ты разговариваешь, если у тебя нет мозгов? — Не знаю, но я ещё и свой список книг на ярмарке non/fiction составил

Девять москвичей приезжают на неделю в отель, расположенный в горах. Инициатор сходки обещает «альпийский шик в самом сердце Восточной Европы». Большинству из них за 40, почти все дружат 20 с лишним лет, среди них есть три семейные пары. Первый же вечер завершается убийством — роман с него и начинается, но мы не сразу узнаем, кого из героинь убили. Кто убил, тоже непонятно, но ледяной дождь и снегопады отрезали отель от внешнего мира, управляющему («негритят» должно быть десять!) убивать женщину незачем, значит, убийца — один из них.

«Кто не спрятался» Яны Вагнер — хороший герметичный детектив, но требуются некоторые усилия, чтобы признать это. Расписывая предыстории всех героев, даже управляющего, автор становится слишком, иногда даже неприятно многословна. В «Тоннеле» вроде тоже много букв, а он… взрослее?

«Роман очень хочется выжать, подсушить, проредить на треть, дать отстояться», — писала Лена Макеенко про эту книгу. Как же точно, по делу и тактично, даже когда упрек был заслуженным, Лена умела писать.

В этот утренний час девять человек, четыре женщины и пятеро мужчин, как конфеты в коробке, неподвижно лежат в своих постелях, побежденные сном. Безмятежные. Одинаково невиновные, по крайней мере до тех пор, пока не проснутся; потому что, когда мы спим, на земле остается только наше опустевшее тело, которое само по себе невинно. Девять безгрешных, словно младенцы в колыбелях, не помнящих себя, бессмысленных тел и десятое, тоже покинутое — только уже навсегда, — снаружи, на черных замерзших камнях. Сломанное, продырявленное, застывшее, это тело спокойнее других. Ему не нужно дышать, толкать по венам густую кровь, чувствовать холод или жар, менять положение; у него осталась последняя задача — ждать, когда его найдут. Оно терпеливо.

А потом души спящих начинают свое возвращение, падают вниз сквозь туман, и влагу, и густые сизые облака, и стеклянные еловые ветки. Души ныряют под тяжелую блестящую крышу, недолго кружат по тихим коридорам, ища свое место, и находят. Не сразу, одна за другой.

Лиза открывает глаза. Поднимает руку (рука плывет в полумраке спальни, белая, как ленивая птица) и убирает с лица прядь волос. Лиза видит деревянные потолочные балки, бледные цветы на обоях, посторонний тусклый свет, льющийся сквозь чужие окна, и на минуту чувствует острую тоску. Лиза хочет домой. Она давно разлюбила путешествовать; ей не нравятся постели, застеленные другими руками, и еда, приготовленная незнакомцами. Не надо нам было ехать, понимает она, и вдыхает голубой лавандовый аромат, и морщит нос — ей не нравится запах. Там, дома, ее наволочки пахнут апельсиновой цедрой и цветами шиповника; дома все иначе. Она поворачивает голову (подушка крахмально шелестит под ее щекой) и смотрит на спящего Егора. Во сне он выглядит моложе. У него грустные брови домиком и жалобно приоткрытый рот, и, кажется, он заплачет сейчас, не просыпаясь, и вот-вот придется протягивать к нему руки, прижимать к груди его горячую голову и баюкать: тише, ну что ты, что ты, все хорошо. Лизе хочется прикоснуться к Егору, искусственный загар отражается от жемчужной подушки усталой беззащитной желтизной, но, проснувшись, он обязательно захочет любви и станет возиться, кисло дышать в висок, исцарапает и нарушит сухую цельность Лизиной кожи. А Лизе нужна не любовь. Ей нужен дом: привычный, знакомый, где все правильно и хорошо. Так, как должно быть.

Она опускает босые ноги на пол, вырывается из объятий колышущегося мягкого матраса и замирает на время, пока Егор со вздохом меняет позу. Встает и идет к зеркалу. Там ее ждет круглое розовое лицо — рыжие ресницы, крепкий подбородок. Расчесывая волосы, закалывая их в узел, она без улыбки смотрит себе в глаза и думает: омлет. Чудесный пышный омлет с шампиньонами и петрушкой. Редкое утро нельзя исправить хорошим омлетом. Пятью минутами позже, умытая, в джинсах и свитере поверх легкой хлопковой майки (сегодня в Отеле неожиданно прохладно), она спускается по темной деревянной лестнице, из которой каждый крепкий шаг ее извлекает деликатный, уютный скрип.

В кухне Лизу ждут два сюрприза: затянутое мутной ледяной коркой высокое окно и хмурая тощая девочка, Ванина жена. Все-таки пропало утро, думает Лиза, которая встает рано не просто так, а потому, что любит одиночество и солнечные блики на столешнице из восточного окна, и пустые стулья, и сытый блеск мясистых листьев подаренного Машкой денежного дерева. В этой кухне нет ничего — ни солнца, ни капризного цветка, ни одиночества. Девочка уселась прямо на стол, сплела тонкие джинсовые ноги и отгородилась от двери, от Лизы, от всего двухэтажного Отеля горестной обиженной спиной. Лиза берется за ручку холодильника, и только тогда девочка поворачивает нечесаную голову и говорит с упреком:

— Света нет.

Холодильник встречает Лизу темным тающим нутром. В прозрачных нижних контейнерах сдержанно разлагаются овощи. Презрительно замерли яйца в дверце. Секунду она глядит, пристыженная, виноватая, а затем ныряет внутрь и набирает: десяток яиц, зелень, грибы и попавшийся под руку рыжий, без дырок сыр. К счастью, плита газовая. Неважно, есть электричество или нет, — омлет уже не предотвратить.

Список книжек в этом канале, часть третья (первые две — по ссылкам в описании канала; пост будет обновляться)

🧔🏻 «Алан Рикман. Творческая биография» (Лилия Шитенбург)
🎞 «Асса: Книга перемен» (Борис Барабанов)
🇨🇴 «Бездны» (Пилар Кинтана)
👨🏻‍🎤 «Борис Зосимов» (Михаил Марголис)
🚪 «Вызов в Мемфис» (Питер Тейлор)
🚜 «Город Брежнев» (Шамиль Идиатуллин)
☠️ «Град обреченных» (Ева Меркачёва)
👨‍👦‍👦 «Дети в гараже моего папы» (Анастасия Максимова)
💎 «Дикий зверь» (Жоэль Диккер)
📝 «Дислексия» (Светлана Олонцева)
⛈ «Дневник погоды (дисторшны)» (Алексей Конаков)
🗄 «До февраля» (Шамиль Идиатуллин)
👑 «Дом Виндзоров» (Тина Браун)
📼 «Дом напротив» (Алекс Хариди)
🕵🏽 «За старшего» (Шамиль Идиатуллин)
🙈 «Зачем смотреть на животных?» (Джон Бёрджер)
🤯 «Зоопарк в твоей голове 2.0»
💔 «И хватит про любовь» (Эрве Ле Теллье)
🇩🇪 «Коллапс» (Мэри Элис Саротт)
👀 «Кто не спрятался» (Яна Вагнер)
📼 «Лучший год в истории кино» (Брайан Рафтери)
💻 «Механическое вмешательство»
✈️ «Милый Эдвард» (Энн Наполитано)
🖨 «Не время паниковать» (Кевин Уилсон)
🏗 «Не просто панельки» (Мария Мельникова)
🐱 «Нет никакой Москвы» (Алла Горбунова)
🐀 «Никита ищет море» (Дарья Варденбург)
☃️ «Один маленький ночной секрет» (Наталия Мещанинова)
🥊 «Последний день лета» (Андрей Подшибякин)
⛹️ «Привет, красавица» (Энн Наполитано)
🛰 «Проект “Аве Мария”» (Энди Вейер)
🚽 «Раз мальчишка, два мальчишка» (Ася Демишкевич)
📹 «Ровно год» (Робин Бенуэй)
🐝 «Рои и ульи. Российское промысловое пчеловодство»
👓 «Салюты на той стороне» (Александра Шалашова)
🦌 «Семь способов засолки душ» (Вера Богданова)
🚞 «Скоро Москва» (Алла Шипилова)
🥐 «Смерть и круассаны» (Йен Мур)
🧪 «Смерть приходит в Марлоу» (Роберт Торогуд)
🔥 «Сожгите наши тела» (Рори Пауэр)
🩰 «Создатели и зрители» (Юлия Яковлева)
🕹 «Теория дрона» (Грегуар Шамаю)
🎙 «Фрэнк Синатра простудился и другие истории» (Гэй Тализ)
⚔️ «Холодные глаза» (Ислам Ханипаев)
👨🏼‍🎓 «Этнография туфты» (Павел Абрамов, Александр Давыдов)
🙅🏽‍♀️ «Я взлечу» (Энджи Томас)

Фотографией из Гостиного двора, откуда в пятницу вечером я ушел с офигенской non/fictio№26 с тремя книгами, хочу проиллюстрировать этот пост, обращающий внимание моих дорогих читателей на закреп поста с ссылками на, так сказать, книжные рецензии в этом канале. Из первой и второй части списка я перенес в третью по пять ссылок, теперь везде будет по 95; я писал уже, помнится, почему именно 95. Пост в закрепе будет обновляться по мере прочтения книжек: читаю их для вас, дорогие читатели. Нет, правда, мне всегда приятно, когда вы пишете (комментариев нет, все сердечки в личку), что благодарны каналу за приятное открытие. Всё, получается, не зря.

Про свой 17-й концерт любимейшей группы еще напишу (точно в первой пятерке) и ролик из отснятого вчера смонтирую (открыл для себя CapCut и балуюсь, как вы могли заметить), а сейчас просто новая песня (на стихи Сергея Шестакова) с нового альбома «Мегаполиса», выходящего в апреле (полететь на презентацию альбома в Москву, что ли?); спасибо, любимые.

Какой офигенный постер у фильма «Семь», который в год своего 30-летия выйдет в повторный прокат.

За две недели до поездки в Москву начал переслушивать дискографию «Мегаполиса» — насколько же всё-таки это моя музыка, которая меня сделала таким, какой я есть сейчас.

Счастлив был слышать все эти песни в субботу на концерте в «16 тоннах», особенно в новых аранжировках, так похожих и одновременно не похожих на «классические». Во многом из-за трубы, которой как раз так много на первых альбомах. Местами казалось, что я на концерте какой-то трип-хоп группы — и меня это устраивает.

В «Москвичках», «Рождественском романсе», «Отсутствии», «Через 1/2 века», «Женском сердце», «Белке и Стрелке», «Там» всё так же дофига драйва, что уж говорить о песнях с «Супертанго». С «Грозы в деревне» и «Ноября» не играли ничего. С «Из жизни планет» было только «Эхо». Я ждал — по понятной причине — «40 ночей вальса», забывая, что кругом война, но были только «Где цветы?». Зато какие-то песни я и не надеялся услышать живьем (того же «Ёжика», например), а они — прозвучали.

Полтора часа сконцентрированного счастья, в общем. Спасибо.

Единственное, что действительно понятно, если смотреть на всё стихотворение, а не на отдельные образы, — происходит нечто, и нечто это жуткое.

https://knife.media/ochen-strannye-stihi-sluchaj-pavla-zhaguna/

Самое классное в истории Жагуна — что это не только поставангардные стихи вроде тех, которые цитирует автор «Ножа», но и тексты многих поп- и рок-хитов. «Милый друг, не скучай» Леонтьева — это Жагун. «Сто друзей» и «Желаю счастья в личной жизни» Пугачевой — тоже Жагун. «Ты узнаешь её», «25 этаж» и «Хочешь, я тебе спою» «Корней», «Мельница», «День рождения» и «Мастер и Маргарита» Николаева, «Не смотри на часы» «Любэ», «Капелька света» и «Северная звезда» «Иванушек», «Ну почему» Орбакайте, «Самба прошедшей любви» Свиридовой, практически весь «Моральный кодекс» — всё это Павел Жагун. Сам он разницу между стихотворениями и текстами песен определяет так: «Песенная поэтика, как и развлекательная музыка, во многом состоит из общих клише, я называю это “внешние языки”. Поэтический же, стихотворный текст требует “внутреннего языка” — индивидуального, аутентичного высказывания». Нельзя не отметить, что «внутренний язык» Жагуна дает о себе знать и во многих песнях — «изумрудные брови колосятся под знаком Луны», «гладью вышитые олени, нарисованная Москва», «клочья афишные, неврастеники, сами себе аплодируют», «бензином город весь пропах, и мятным снегом на губах растают сказка о любви и эти дни». Люблю такое, когда поэты, которые пишут «элитарные» стихи, совершают вылазки на территорию масскульта, nowbraw as it is. Весной Павлу Николаевичу исполнилось 70 (как Нилу Теннанту из Pet Shop Boys, ага), мы с ним «дружим» в фейсбуке и ЖЖ, очень его уважаю.