Пост для себя. Долго думал, стоит ли его здесь оставлять, но это все-таки дневник.
В понедельник вечером узнал, что умер мой вгиковский преподаватель по «Истории зарубежного кино» Валерий Николаевич Турицын. И, честно говоря, весь вчерашний тоскливый день я проходил прибитым, постоянно возвращаясь к этой вести.
Когда половина преподавателей (к моменту поступления) на твоей кафедре перешагнула возрастной порог в 70 (а то и 80 лет), ты прекрасно понимаешь, что никто не вечен. Но В.Н., сколько бы тот на парах не жаловался на здоровье (и, в целом, безнадегу), казался вечным вопреки.
Вопреки, неторопливо, он приходил в университет. Особенно, в это время года. «Москва оказалась не готова к зиме», каждый раз говорил он, когда появлялись первые сугробы. И это был знак постоянства. Такого же постоянства, как любовь В.Н. к кино и к своей супруге о которой он неустанно вспоминал на парах.
По кино В.Н. ненавязчиво пересказывал свою жизнь. И хорошее, и плохое. С самого детства. Например, как с родителями ушел с х/ф «Кубанские казаки», потому что на экране была еда, а в жизни — нет.
Однако, это не был образ какого-нибудь архаичного архивиста, упрямо зацикленного на Эйзенштейне. В.Н. нежно любил кино во всем его вековом многообразии. Конечно, все равно полагая жизненно необходимым задержаться в немой эпохе на год с лишним учебы. Тогда, временами это было утомительно, сейчас это меня часто выручает в работе. Равно, как только со временем я оценил боль В.Н. по уходу из обихода пленки.
Я за многое ему благодарен. Он считал, что в кино должна быть тайна, объясняя разницу между ранним Звягинцевым и поздним. Почему-то эта простая мысль (с его интонацией), мне очень запомнилась и я сам, со временем, невольно стал к ней возвращаться.
Наверное, так это и работает. Передача опыта. В.Н. теперь нет, а фраза осталась.
Свой предмет, не нарушая принципа исторической ценности, В.Н. использовал для того, чтобы показывать кино, которое искренне любил (единственно верный путь). На его же просмотрах я увидел многие фильмы, которые потом вошли в сотню моих любимых — «Диллинджер мертв», «На последнем дыхании» (ремейк), «Толпа», «Ветер», «Сноровка… и как ее приобрести» (помню, как офигел, что смотрю секс-комедию во ВГИКе). Это лишь те названия, что вспомнились сразу.
Непривычно легко потом было писать курсовые — все про того же Феррери или американский «На последнем дыхании». Наверное, потому что, по любви.
В.Н. много говорил, что современное кино загибается. Однако, исправно его смотрел. Хвалил «Одержимость» Шазелла. И, что меня особенно умилило, называл забавным «Молодого Годара» Хазанавичуса. Опять же, что вспомнил с ходу.
Любовь к кино у В.Н. будто бы была мерилом хорошего человека. Или, хотя бы, мерилом справедливости твоего нахождения в стенах ВГИКа.
Помню, курсе на втором, в перерыве между лекцией и просмотром, В.Н., между делом, решил переговорить со мной и моей подругой Викторией. Зачин беседы он объяснил фразой — «Вы милые и кино любите». Это было сказано так искренне, что каждый раз когда я потом слышал о В.Н. — я вспоминал именно эту сцену. На ней этот текст и закончу.
А Москва и в этот раз непременно окажется не готова к зиме.
Пост для себя. Долго думал, стоит ли его здесь оставлять, но это все-таки дневник.
В понедельник вечером узнал, что умер мой вгиковский преподаватель по «Истории зарубежного кино» Валерий Николаевич Турицын. И, честно говоря, весь вчерашний тоскливый день я проходил прибитым, постоянно возвращаясь к этой вести.
Когда половина преподавателей (к моменту поступления) на твоей кафедре перешагнула возрастной порог в 70 (а то и 80 лет), ты прекрасно понимаешь, что никто не вечен. Но В.Н., сколько бы тот на парах не жаловался на здоровье (и, в целом, безнадегу), казался вечным вопреки.
Вопреки, неторопливо, он приходил в университет. Особенно, в это время года. «Москва оказалась не готова к зиме», каждый раз говорил он, когда появлялись первые сугробы. И это был знак постоянства. Такого же постоянства, как любовь В.Н. к кино и к своей супруге о которой он неустанно вспоминал на парах.
По кино В.Н. ненавязчиво пересказывал свою жизнь. И хорошее, и плохое. С самого детства. Например, как с родителями ушел с х/ф «Кубанские казаки», потому что на экране была еда, а в жизни — нет.
Однако, это не был образ какого-нибудь архаичного архивиста, упрямо зацикленного на Эйзенштейне. В.Н. нежно любил кино во всем его вековом многообразии. Конечно, все равно полагая жизненно необходимым задержаться в немой эпохе на год с лишним учебы. Тогда, временами это было утомительно, сейчас это меня часто выручает в работе. Равно, как только со временем я оценил боль В.Н. по уходу из обихода пленки.
Я за многое ему благодарен. Он считал, что в кино должна быть тайна, объясняя разницу между ранним Звягинцевым и поздним. Почему-то эта простая мысль (с его интонацией), мне очень запомнилась и я сам, со временем, невольно стал к ней возвращаться.
Наверное, так это и работает. Передача опыта. В.Н. теперь нет, а фраза осталась.
Свой предмет, не нарушая принципа исторической ценности, В.Н. использовал для того, чтобы показывать кино, которое искренне любил (единственно верный путь). На его же просмотрах я увидел многие фильмы, которые потом вошли в сотню моих любимых — «Диллинджер мертв», «На последнем дыхании» (ремейк), «Толпа», «Ветер», «Сноровка… и как ее приобрести» (помню, как офигел, что смотрю секс-комедию во ВГИКе). Это лишь те названия, что вспомнились сразу.
Непривычно легко потом было писать курсовые — все про того же Феррери или американский «На последнем дыхании». Наверное, потому что, по любви.
В.Н. много говорил, что современное кино загибается. Однако, исправно его смотрел. Хвалил «Одержимость» Шазелла. И, что меня особенно умилило, называл забавным «Молодого Годара» Хазанавичуса. Опять же, что вспомнил с ходу.
Любовь к кино у В.Н. будто бы была мерилом хорошего человека. Или, хотя бы, мерилом справедливости твоего нахождения в стенах ВГИКа.
Помню, курсе на втором, в перерыве между лекцией и просмотром, В.Н., между делом, решил переговорить со мной и моей подругой Викторией. Зачин беседы он объяснил фразой — «Вы милые и кино любите». Это было сказано так искренне, что каждый раз когда я потом слышал о В.Н. — я вспоминал именно эту сцену. На ней этот текст и закончу.
А Москва и в этот раз непременно окажется не готова к зиме.
In the United States, Telegram's lower public profile has helped it mostly avoid high level scrutiny from Congress, but it has not gone unnoticed. It is unclear who runs the account, although Russia's official Ministry of Foreign Affairs Twitter account promoted the Telegram channel on Saturday and claimed it was operated by "a group of experts & journalists." Telegram has become more interventionist over time, and has steadily increased its efforts to shut down these accounts. But this has also meant that the company has also engaged with lawmakers more generally, although it maintains that it doesn’t do so willingly. For instance, in September 2021, Telegram reportedly blocked a chat bot in support of (Putin critic) Alexei Navalny during Russia’s most recent parliamentary elections. Pavel Durov was quoted at the time saying that the company was obliged to follow a “legitimate” law of the land. He added that as Apple and Google both follow the law, to violate it would give both platforms a reason to boot the messenger from its stores. The last couple days have exemplified that uncertainty. On Thursday, news emerged that talks in Turkey between the Russia and Ukraine yielded no positive result. But on Friday, Reuters reported that Russian President Vladimir Putin said there had been some “positive shifts” in talks between the two sides. "Russians are really disconnected from the reality of what happening to their country," Andrey said. "So Telegram has become essential for understanding what's going on to the Russian-speaking world."
from us
