Современный субъект обычно формируется несколько иначе, чем субъект времён Фрейда. Фрейд жил на закате Отца, его пациенты — это пациенты, вопрошающие к Отцу, это пациенты невроза, пациенты вытеснения. Многие аналитики приняли, что тот символический порядок был некой универсальной нормой, но это норма венской буржуазии XIX века. Сегодня анализ работает в другом времени, с другими людьми, с разными религиями и их отсутствием. Пациенты с новой психической экономикой не вопрошают к Отцу, они жалуются на мать или на себя. Они тоже ищут лимитов, но крайне редко их можно дать с опорой на Отца. Большая часть психоанализа подстроилась под них, забыв об Отце, центрировавшись на матери и удовлетворении с фрустрациями. Вопрос о будущем — это вопрос не о том, как разместить в анализ некоторое «хорошее» родительство, а о том, как делать анализ без Отца, но при этом создавать некий лимит.

Независимо от наших практик — гетеро-, гомо-, даже асексуальных — и от степени дозволенности общества, в котором мы живём, — пусть даже в самой гармоничной и равноправной утопии — мы, как субъекты бессознательного, всегда будем страдать, каждый по-своему, от короткого замыкания между словами и наслаждением.

Фабрис #Бурлез

В отличие от других терапевтических практик в поле ментального здоровья, анализ не возвращает к правильному функционированию. Он не капитализирует на излечении. Он остаётся одним из немногих мест — быть может, единственным? — где субъекту позволено отвечать на трудность быть аутентично и единственным образом, не опираясь ни на какое иное право, кроме того, которое он сам себе предоставляет.

Аналитическая ось парадоксальна: она прерывает универсальное, отвергает фабрику индивидуальностей, приостанавливает конформизмы, освобождает субъекта в точке, отличной от той, где он себя ожидал.

Слабое утешение для того, кто ждёт «лучшего мира» — но смиренный первый шаг не столько к борьбе за всех, сколько к неустранимой несводимости субъекта к чему бы то ни было.

Фабрис #Бурлез

Свобода это ответственность.

Общество наслаждения, которое на данный момент насаждается дискурсом капиталиста, имеет своим результатом дисбаланс свобод и ответственности. Одним из принципов современного «фашизма» является ты должен ибо ты можешь. Хочу и буду принцип предполагает отсутствие Другого как другого в точке восприятия. А это значит, что за Другого отвечает Закон. Закон, который становится настолько жестким и жестоким, насколько он выражает свое желание субъектам, лишившимся своей субъектности, наслаждаться. Наслаждаться значит отказаться от принципа не то что реальности, но индивидуальности. Действия, которые отличают субъекта это его ответственность за свои действия и учет интереса Другого, в поле которого мы постоянно оказываемся.

В итоге общество раскалывается на группы интересов, которые не то что неспособны, но и хотят договариваться. Каждый делает что считает ему нужным, а это «я хочу значит мне нужно» превращается в войну всех против всех. Итогом мы имеем тоталитарную секту родительского комитета, который решает, как жить, чувствовать и существовать в мире. Любая попытка снести очередное Божественное приводит к противоположному — вместо Отца символического единственное, что мы имеем это архаическую мать и архаического отца, которые потакают своим детям в один момент, а в другой жестоко с ними обращаются. Дети становятся первертами в смысле служения Другому. Ведь и закон и наслаждение исходят от Сверх-Я, а не от Я. Оно практически перестает существовать, вместо него встает ложное Я, и даже любые практики по уничтожению ложности и возникновению свободы не спасают, а лишь усугубляют эту власть.

Единственное, что может помочь спасти человека от диктатуры, это внутренняя дисциплина, которая позволит учитывать интересы и свои и чужие, а значит вынудит человека сузить наслаждения до желаний. И тогда возникнет субъект. Ведь субъект определяется в том числе и ограничениями, фрустрацией, ограничениями. Отказ будет новым Словом божьим. Отказ от чужого во имя своего. Поиск себя это поиск во имя себя, а не во имя другого. Служение своему Я, а не сверх-я. Там где было Оно и Сверх-Я, должно возникнуть Я. А человеку многого не надо. Абсолютное счастье это поиск Рая, который всегда зависит от Господина. Скромное счастье это выбор своего маленького сада без попыток захватить чужое и удовлетворить желание Капиталиста включить внутри себя садиста.

Мы видим: от одного полюса к другому сталкиваются две версии психоанализа.

- Герменевтика и терапевтика,
- Символическое и Реальное,
- Политическое и интимное,
- Язык и тело,
- Означающее и влечение,
- Психоанализ как необходимый ориентир — и как непреодолимый враг феминизма,
- консервативный — и антагонист социальных норм,
- Большой — и Малый.

Исследовать эту сеть напряжений, укрепить её и распутать, может позволить нам понять специфику психоанализа — и некоторые из его молчаний.

Фабрис #Бурлез

В квир-текстах можно выделить четыре основные жалобы, адресованные психоанализу. Они сцеплены между собой, как шестерёнки: одна неумолимо тянет за собой другую, образуя нечто вроде хромающего тетрапода — столь же тяжёлого, сколь агрессивного, столь же глухого, сколь внушительного.

Я не стремлюсь доказать, что эти анти-психоаналитические упрёки не попадают в цель. Напротив — я считаю, что они бьют точно.

Если психоанализ примет эти критики, выслушает их, модулирует своё слушание, осознает их воздействие на свою практику и метапсихологию, — он сможет сохранить свою специфику, одновременно проявляя открытую чувствительность к миноритарным становлениям.

Разбирая механизмы этого тетрапода, я не буду ни оплакивать крушение символического порядка,
ни радоваться всевластию научно-капиталистического дискурса и его якобы прогрессам — технологическим, биологическим, фармацевтическим…

Скорее я попытаюсь встретиться с Реальным — в тех формах, в которых оно себя проявляет
и в которых его выражают меньшинства всех видов.

Схематизируем этот тетрапод.

Аналитический дискурс, опирающийся на «энергичную и универсальную эффективность» эдиповой конструкции, одновременно подкрепляет гомофобию и гетеронормативность, действующие в обществе, и мешает психоанализу достичь точки по ту сторону различия полов.

Эдиповый, гомофобный, гетеронормативный, застрявший в бинарной репрезентации сексуальности, он игнорирует субъектов, чьи идентичности, практики, акты, формы отношений, любовные связи — а иногда и сами тела — больше не соответствуют мелкобуржуазным ожиданиям Вены начала XX века.

Фабрис #Бурлез

Сабина Прохорис начинает свою Неуловимую историю психоанализа (Insaisissable histoire de la psychanalyse) замечанием, одновременно уместным и тревожащим. Она констатирует, что работа аналитического поля в области гомосексуальностей ныне демонстрирует относительную широту взглядов. Ей приходится признать, что уравнение между перверсией и гомосексуальностью уже не столь автоматично, как прежде.

Но она добавляет, что эта широта взглядов проявляется куда менее очевидно, когда речь заходит о новых формах родительства. Что, например, с позицией психоаналитиков в отношении медицински ассистированной репродукции или суррогатного материнства? Недолго ждать, как вновь раздаётся призыв к некоему всемогущему символическому порядку.

Фабрис #Бурлез

Психоанализ не должен становиться инструментом нормализации меньшинств. Он не должен предлагать им «вылечиться» от чего-то, но, более скромно, предоставить такое слушание, которое позволит субъекту объяснить самому себе своё существование — не только в терминах социологических, идеологических или политических детерминантов, не только через доминации и несправедливости, которые его отмечали, — но также в том, как он их пережил телом и как он может их артикулировать.

Иначе говоря, анализ — это пойти посмотреть, как Другой (социальный, семейный, лингвистический) вписался в тело субъекта — и уловить неустранимость этого следа.

Тем более что даже триумф борьбы за равные права для всех, каким бы необходимым он ни был, не гарантирует счастья.

Иначе не было бы так много привилегированных гетеросексуалов, желающих лечь на кушетку.

Быть нормой, быть белым мужчиной среднего класса, облегчает многие аспекты жизни — но не защищает от тяжести бытия.

Разумеется, речь не идёт о том, чтобы нивелировать гендерное, классовое или расовое неравенство. Речь о том, чтобы напомнить: никто, каков бы ни был его ориентир или предпочтение, не застрахован от страдания, от нерастворимой помехи, сотканной между телом и языком: страха, тревог, блужданий и сомнений перед лицом осознания смерти.

Фабрис #Бурлез

Аналитик обязан быть вне нормы — максимально близким к истине своего желания и к желанию истины, которое движет лечением.

Он должен быть способен схватить на лету означающие, к которым прикипело наслаждение субъекта, которого он слушает.

Это требует молчания, не-действия, вкуса к плавающему вниманию: молчать, чтобы дать почувствовать.

Фабрис #Бурлез

Лакановское «возвращение к Фрейду» не сводится к призыву к символическому всемогуществу, но состоит прежде всего в приостановке означивания, в очищении от избыточного воображаемого смысла.

Фабрис #Бурлез

Гейл Рубин анализирует политическую сторону сексуальности и формы угнетения, из неё вытекающие, она приходит к такому выводу: «современные западные общества измеряют сексуальные акты в соответствии с иерархической системой сексуальной ценности: супружеский, репродуктивный секс находится на вершине пирамиды», её размышление направлено на критику социальных условностей, которые разрешают или осуждают определённые практики, одновременно деконструируя эссенциализацию секса — то есть все те теории, которые трактуют его как неизменную, внезаконную, внеисторическую силу без социальных детерминаций, не без иронии Рубин рисует диаграммы, отображающие иерархии сексуальных практик и их оценку в самых разных регистрах — моральном, религиозном, психиатрическом — и все они восходят к гетеросексуальности: «эта идея единственной идеальной сексуальности характеризует большинство систем мышления о сексе, для религии идеал — это брак, ведущий к деторождению, для психологии — зрелая гетеросексуальность, несмотря на различие содержания, структура единой сексуальной модели постоянно воссоздаётся внутри разных риторических рамок»¹³, против самых благих намерений гетеросексизм инфицирует устройство нашего размышления о сексуальностях и препятствует созданию «плюралистической сексуальной этики», способной принимать разнообразие гендеров и практик без обязательной привязки к гетеросексуальной норме, как просто подытоживает Эрик Фассен: «в конце концов, сексизм не мешает любить женщин — точно так же, как симпатия к гомосексуалам ещё не ведёт сегодня во Франции к утверждению равенства сексуальностей…», такое утверждение потребовало бы переосмысления самого способа высказывания мысли о сексе, интерес к истории не должен отменять важность историзации — в частности, категории «гетеросексуальности» и связанных с ней социальных проблематик.

Фабрис #Бурлез

Ведь гендер «как культурная интерпретация пола» разве не всегда уже структурирует наше восприятие самого «естественного пола»?

Следовательно: существует ли способ достичь области «преддискурсивной», предшествующей культуре, нейтральной поверхности, на которую культура воздействует»?

Следуя этой логике, брать биологический пол за конечную точку наших судеб означает на деле подчиниться самому культурному устройству.

Воспринимать истину нашего сущего через физическую очевидность или природное доказательство может быть не чем иным как недостижимым мифом, невозможным без культурных конструкций, всегда уже иерархизированных самим гендером.

Короче, это — недоказуемый постулат. Здесь гендер не отражает биологические бинарности — он их усиливает. Он навязывается как средство придания им консистенции. Как интерпретативная призма, выдающая себя за естественную.

Фабрис #Бурлез

Пересматривая отношение Фуко к психике, Батлер не только устанавливает мост с Фрейдом, но и предохраняет квир-движение — прямого наследника американского фукоянства — от впадения в воображаемое представление об идентичности.

Фрейдовский текст уравновешивает пластичность гендера, тела и секса, идею о том, будто можно менять свою идентичность, словно флюгер, в зависимости от вкусов или обстоятельств. Эта возможность рассматривать гендер как одежду, которую можно надеть, уже была заявлена в Gender Trouble. Однако последующие размышления Батлер позволили смягчить то, что иначе рисковало бы превратиться в форму капиталистического ультраноминализма, где каждый определяет себя, больше не считаясь с Другим.

Если помыслить психику в её отношении к власти, она действительно открывается деконструкции идентичностей и натурализма. Однако это нисколько не лишает её границ: она остаётся привязанной к избыточности влечений, к «допущению, что субъект, хотя и производим как непрерывный, зримый и локализуемый, всё же страдает от неприемлемого остатка, от меланхолии, устанавливающей границы субъективации».

Таким образом, нормы и власть погружаются в тяжесть наслаждения, в возвращение одного и того же, в симптоматическое повторение. Так невозможное и невыносимое лицо Реального влечения накладывается на пластичность удовольствий. Внутри психики наслаждение субъекта — то, что блокирует, причиняет боль, поражает своей избыточностью — связано с эстетикой и удовольствиями, с практиками и становлениями.

Работа Батлер напоминает нам, до какой степени призыв Фуко «мыслить одновременно секс без закона и власть без короля» не должен превращаться в радостное приглашение наслаждаться и любить без ограничений, а напротив, должен быть вписан в периметр психики, как он очерчен фрейдовскими разработками.

Читать Фрейда с Фуко — значит развязать психоанализ от соблазна персонализма или благонравного психологизма, где мужское и женское стали бы первыми и непреодолимыми референциями. Это освобождает бессознательное от путаницы с психологической интимностью, не даёт ему снова замкнуться на исключительно семейных координатах и сопровождающем их фантазме.

Фабрис #Бурлез

Agency — это не столько способность субъекта в традиционном понимании (как автономной единицы, наделённой волей и компетентностью), сколько точка пересечения между интимным и публичным, между лингвистическими детерминациями и эффектами власти, то место, где записываются возможности трансформации, изменения или зависимости субъекта от того, что его определяет. Agency — это не сознательное волевое действие, но призыв к свободе со стороны бессознательного, совершающего акт. Переосмысляя эпистемологические основания субъектности и политическое измерение использования норм, Батлер приглашает клинициста — того, кто определяет дискурс бессознательного благодаря или по вине своей функции по отношению к пациенту — задуматься о механизме, на котором основана его практика. Теория agency, контуры которой Батлер очерчивает на протяжении всего своего творчества, действительно может поставить под вопрос сам аналитический dispositif, а возможно и направление лечения. Каким образом agency касается как того, кто ведёт, так и того, кто говорит в не-отношении, которое устанавливается в переносе? Парадокс, на котором строится развитие Батлер, следующий: изменение субъекта — именно в силу признания подчинения, присущего власти — никогда не оставляет властные расстановки неизменными.

Фабрис #Бурлез

А часть инсталяции художника Ай Вэйвэя, которая показывает драматичность феномена идентичности, которая порой обезличивает сингулярное.

Миллионы вручную сделанных фарфоровых семечек кажутся одинаковыми — и в этом первом впечатлении уже заложен обман: каждое семечко уникально, но помещено в контекст, где различие нивелировано массой. Идентичность тоже имеет эту сторону, когда означающее, например “китаец” подавляет индивидуальное и паразитирует на нем.

Можно сказать, что инсталляция — это сцена бессилия, в которой каждый из нас — “ещё одно семечко”, хоть и уникальное , но бессильное, обозначенное общим словом, словом, которое определяет взгляд другого на нас, который не может нас видеть особенным. При этом каждая семечка здесь — продукт ручного труда, неповторимая.

Субъект не равен идентичности и он может сопротивляться растворению: он хочет быть замеченным, хочет говорить и быть услышанным. У него есть агентность. Но есть ситуации, когда идентичность служит и опорой.

О чудовищных и жизнеутверждающих аспектах идентичности поговорим уже скоро.

Приглашаю на прямой эфир с психоаналитиком Натальей Тарасюк.

Воскресенье
13.04

11:00 по Киеву

Инстаграмм: https://www.instagram.com/oleh_khrystenko_psychanalyste

Рассматривать гендер как перформативный акт — значит утверждать, что с самого рождения мы ежедневно интерпретируем женственность и мужественность. Мы их разыгрываем и нас заставляют их разыгрывать. Возможно, это не столь уж далеко от известного лакановского тезиса: «Женщины не существует».

Для Батлер настоящая женщина не существует. Это остаётся своего рода недостижимым идеалом. Однако, по мнению философини, не существует и Мужчины.

Интерпретации гендера неизбежно обречены на провал: никто в полной мере не воплощает мужественность или женственность, хотя все вынуждены к ним стремиться в бесконечной генеральной репетиции. «Тот факт, что гендерно маркированное тело является перформативным, указывает на то, что у него нет онтологического статуса вне тех актов, которые его и составляют». Мы вынуждены повторять те жесты, те формулы, те установки, те страдания и те поведения, которые отсылают к мужской или женской идентичности.

И всё же, если настаивать на перформативной природе гендера, мы одновременно получаем и большую способность к действию.

Фабрис #Бурлез