Forwarded from Кремлевский шептун 🚀
Когда разведка приезжает в страну за два дня до выборов, а политики из штаба Макрона говорят о «работе на местах» — это уже не дипломатия, а политическая технология под прикрытием флага ЕС.
Но ключем в истории с Telegram является не столько визит главы французской внешней разведки в Румынию, а то, с каким именно запросом он ранее пришёл к Дурову: блокировать оппозиционные румынские каналы — накануне выборов. И тут возникает вопрос: если контент не нарушает закон, а просто транслирует консервативные взгляды, что это, если не попытка зачистки поля от нежелательных мнений под видом “борьбы с деструктивом”?
Глобалисты требуют доступа к инфраструктуре якобы во имя безопасности. Но в действительности речь идёт о другом — о контроле над легальными альтернативами. Над контентом, который не нравится идеологически, но не запрещён юридически. А это уже не борьба с экстремизмом, а борьба с несогласными в рамках закона.
Когда спецслужбы приходят к цифровым платформам не с постановлением, а с «рекомендациями» — это не консультация. Это мягкая форма давления, направленная на приватизацию инфополя. Без суда, без запрета, но с нужным эффектом: доступ к аудитории есть только у тех, кто встроен в ценностную вертикаль.
Кейс Дурова — это не частная ссора, а симптом общей архитектуры контроля, которую строит ЕС. И если раньше демократия предполагала конкуренцию смыслов, то теперь она заменяется цензурой по технологическому соглашению. Под благородным флагом — старая цель: убрать всех, кто мыслит иначе.
Но ключем в истории с Telegram является не столько визит главы французской внешней разведки в Румынию, а то, с каким именно запросом он ранее пришёл к Дурову: блокировать оппозиционные румынские каналы — накануне выборов. И тут возникает вопрос: если контент не нарушает закон, а просто транслирует консервативные взгляды, что это, если не попытка зачистки поля от нежелательных мнений под видом “борьбы с деструктивом”?
Глобалисты требуют доступа к инфраструктуре якобы во имя безопасности. Но в действительности речь идёт о другом — о контроле над легальными альтернативами. Над контентом, который не нравится идеологически, но не запрещён юридически. А это уже не борьба с экстремизмом, а борьба с несогласными в рамках закона.
Когда спецслужбы приходят к цифровым платформам не с постановлением, а с «рекомендациями» — это не консультация. Это мягкая форма давления, направленная на приватизацию инфополя. Без суда, без запрета, но с нужным эффектом: доступ к аудитории есть только у тех, кто встроен в ценностную вертикаль.
Кейс Дурова — это не частная ссора, а симптом общей архитектуры контроля, которую строит ЕС. И если раньше демократия предполагала конкуренцию смыслов, то теперь она заменяется цензурой по технологическому соглашению. Под благородным флагом — старая цель: убрать всех, кто мыслит иначе.
Telegram
Грани
Павел Дуров, ссылаясь на собственные источники, заявил о факте визита главы французской внешней разведки Николя Лернера в Румынию всего за два дня до проведения местных выборов, по итогам которых победу одержал кандидат, ориентированный на проевропейский…
— Господин Лавров, почему в России демократия не такая как во всех развитых странах?
— Потому что развитые страны не такие демократические как Россия.
— Вас так отвечать в МГИМО научили?
— В МГИМО меня научили не задавать глупых вопросов.
— Потому что развитые страны не такие демократические как Россия.
— Вас так отвечать в МГИМО научили?
— В МГИМО меня научили не задавать глупых вопросов.
Геоэкономика и второе 👽
Photo
Конго в тисках геополитики: как борьба за кобальт перекраивает глобальные альянсы
Демократическая Республика Конго, обладая 74% мировых запасов кобальта и колоссальными месторождениями меди, оказалась в эпицентре нового «великого противостояния» — на этот раз за контроль над критическими минералами для зелёной энергетики и оборонных технологий. Если в XX веке страна стала ареной холодной войны, то сегодня её недра стали полем битвы торговых войн между США и Китаем. При этом сам Конго, десятилетиями остававшийся пассивным поставщиком сырья, начинает использовать своё стратегическое положение как рычаг давления.
Китай, контролирующий 76% глобальной переработки кобальта и 85% экспорта ДРК, десятилетиями выстраивал систему тотального доминирования. Только CMOC Group, вложившая $9 млрд с 2016 года, обеспечивает 20% мировой добычи через месторождения Tenke Fungurume. Пекин не просто покупает руду — он создал замкнутую экосистему: китайские компании владеют шахтами, строят дороги к портам Дурбан и Мапуту, а затем отправляют сырьё на свои же заводы в Ганьчжоу и Цзиньчуане. Результат? Торговый оборот с Китаем достиг $27 млрд в 2024-м против мизерных $820 млн с США.
Однако в феврале 2025-го президент Феликс Чисекеди шокировал рынок четырёхмесячным запретом на экспорт кобальта. Причина — обвал цен до $21 тыс. за тонну из-за перепроизводства китайских компаний. За три месяца эмбарго стоимость металла взлетела до $33 тыс., доказав, что Конго способно влиять на рынок. Этот шаг стал не только экономическим манёвром, но и политическим сигналом: Киншаса устала быть «сырьевым придатком».
Администрация Трампа, осознав стратегическую угрозу китайской монополии, предложила «сделку века»: доступ американских компаний к минералам в обмен на безопасность в мятежных восточных провинциях. Но США опаздывают на два десятилетия. С 2000 по 2021 год Китай инвестировал $56,9 млрд в добычу критических минералов по всему миру, тогда как западные компании покинули Конго ещё в 1990-х. Даже попытки Байдена построить железную дорогу Лобиту выглядят каплей в море на фоне китайской инфраструктурной сети.
Парадокс в том, что Конго, стремясь снизить зависимость от Пекина, не может позволить себе открытую конфронтацию. Китайские кредиты составляют 15% ВВП страны, а CMOC и Sino-Cobalt контролируют ключевые налоговые потоки. Поэтому Киншаса лавирует: с одной стороны, разрешила ЕС изучать строительство местного НПЗ, с другой — ведёт переговоры с Индонезией о создании картеля по образцу ОПЕК.
Глобальные последствия этой игры уже видны в Тайване, где полупроводники впервые обеспечили 58% экспорта. TSMC, производящая 90% передовых чипов, стала заложником новой реальности: её технологии жизненно важны для ИИ и ВПК, но уязвимы перед политическими рисками. Аналогичный парадокс в ЕС: планы создать «военный банк» с капиталом £100 млрд сталкиваются с дефицитом сырья — 40% редкоземельных металлов по-прежнему идут из Китая.
Проект Трампа «Золотой купол», напоминающий рейгановские «Звёздные войны», лишь подчёркивает глубину кризиса. Пока Вашингтон мечтает о гиперзвуковых перехватчиках, реальная битва идёт за шахты Катанги. И здесь ставки выше, чем кажется: по данным ВОЗ, неконтролируемая добыча кобальта уже спровоцировала вспышки инфекций с пандемическим потенциалом.
Ирония в том, что «зелёный переход», призванный спасти планету, воспроизводит колониальную модель: Африка поставляет сырьё, Азия перерабатывает, Запад потребляет. Конго, осознав это, пытается переписать правила, но времени мало — к 2040 году Индонезия может отобрать у него титул «кобальтовой державы». В этой гонке нет победителей: каждый новый запрет на экспорт приближает мир к сырьевому кризису, а каждый мегапроект — к новой зависимости.
Демократическая Республика Конго, обладая 74% мировых запасов кобальта и колоссальными месторождениями меди, оказалась в эпицентре нового «великого противостояния» — на этот раз за контроль над критическими минералами для зелёной энергетики и оборонных технологий. Если в XX веке страна стала ареной холодной войны, то сегодня её недра стали полем битвы торговых войн между США и Китаем. При этом сам Конго, десятилетиями остававшийся пассивным поставщиком сырья, начинает использовать своё стратегическое положение как рычаг давления.
Китай, контролирующий 76% глобальной переработки кобальта и 85% экспорта ДРК, десятилетиями выстраивал систему тотального доминирования. Только CMOC Group, вложившая $9 млрд с 2016 года, обеспечивает 20% мировой добычи через месторождения Tenke Fungurume. Пекин не просто покупает руду — он создал замкнутую экосистему: китайские компании владеют шахтами, строят дороги к портам Дурбан и Мапуту, а затем отправляют сырьё на свои же заводы в Ганьчжоу и Цзиньчуане. Результат? Торговый оборот с Китаем достиг $27 млрд в 2024-м против мизерных $820 млн с США.
Однако в феврале 2025-го президент Феликс Чисекеди шокировал рынок четырёхмесячным запретом на экспорт кобальта. Причина — обвал цен до $21 тыс. за тонну из-за перепроизводства китайских компаний. За три месяца эмбарго стоимость металла взлетела до $33 тыс., доказав, что Конго способно влиять на рынок. Этот шаг стал не только экономическим манёвром, но и политическим сигналом: Киншаса устала быть «сырьевым придатком».
Администрация Трампа, осознав стратегическую угрозу китайской монополии, предложила «сделку века»: доступ американских компаний к минералам в обмен на безопасность в мятежных восточных провинциях. Но США опаздывают на два десятилетия. С 2000 по 2021 год Китай инвестировал $56,9 млрд в добычу критических минералов по всему миру, тогда как западные компании покинули Конго ещё в 1990-х. Даже попытки Байдена построить железную дорогу Лобиту выглядят каплей в море на фоне китайской инфраструктурной сети.
Парадокс в том, что Конго, стремясь снизить зависимость от Пекина, не может позволить себе открытую конфронтацию. Китайские кредиты составляют 15% ВВП страны, а CMOC и Sino-Cobalt контролируют ключевые налоговые потоки. Поэтому Киншаса лавирует: с одной стороны, разрешила ЕС изучать строительство местного НПЗ, с другой — ведёт переговоры с Индонезией о создании картеля по образцу ОПЕК.
Глобальные последствия этой игры уже видны в Тайване, где полупроводники впервые обеспечили 58% экспорта. TSMC, производящая 90% передовых чипов, стала заложником новой реальности: её технологии жизненно важны для ИИ и ВПК, но уязвимы перед политическими рисками. Аналогичный парадокс в ЕС: планы создать «военный банк» с капиталом £100 млрд сталкиваются с дефицитом сырья — 40% редкоземельных металлов по-прежнему идут из Китая.
Проект Трампа «Золотой купол», напоминающий рейгановские «Звёздные войны», лишь подчёркивает глубину кризиса. Пока Вашингтон мечтает о гиперзвуковых перехватчиках, реальная битва идёт за шахты Катанги. И здесь ставки выше, чем кажется: по данным ВОЗ, неконтролируемая добыча кобальта уже спровоцировала вспышки инфекций с пандемическим потенциалом.
Ирония в том, что «зелёный переход», призванный спасти планету, воспроизводит колониальную модель: Африка поставляет сырьё, Азия перерабатывает, Запад потребляет. Конго, осознав это, пытается переписать правила, но времени мало — к 2040 году Индонезия может отобрать у него титул «кобальтовой державы». В этой гонке нет победителей: каждый новый запрет на экспорт приближает мир к сырьевому кризису, а каждый мегапроект — к новой зависимости.
Дмитрий Армагеннодович сказал - «Если военная помощь бандеровскому режиму продолжится, буферная зона может выглядеть так»:
Страны континентов и их темп экономического развития в 2023г. по сравнению с 1970г.
Для того чтоб сравнивать ВВП по годам, их значения пересчитывают в цены базового года. В последнее время и Экономический департамент ООН, и Всемирный банк, и МВФ в качестве базового года применяют цены 2015г.
Сперва обращаем внимание на темпы (%) роста реальных ВВП континентов в 2023г. по сравнению с 1970г. При среднем мировом росте в 5,2 раза,
* ВВП стран Азии - увеличился в 12,7 раза
* стран Африки - увеличился в 6 раз
* стран Америк - увеличился в 4,3 раза
* стран Европы - увеличился в 3 раза,
* и стран Западной Европы - увеличился всего только в 2,8 раза
И динамика роста ВВП Европы, в том числе Западной Европы, почти в два раза ниже среднего мирового роста.
Теперь обращаем внимание на доли ВВП в 2023г. и в 1970г.
* доля ВВП стран Азии увеличилась в два раза
* доля ВВП стран Африки осталась на том же уровне
* для ВВП стран Америки снизилась на 7 процентных пункта
* доли ВВП Европы, в том числе Западной Европы, упали в два раза.
Теперь хоть немного стало понятным, почему США схлестнулись с Евросоюзом и Китаем?
Штаты будут добивать Евросоюз и страны-члены ЕС.
И всякими телодвижениями будут ставить палки в колеса Китаю. А Китай воспользуется ссорой между Штатами и Евросоюзом, между Евросоюзом и Россией и перенесут часть своего экспорта, ранее поставляемого в Штаты - на страны Европы и Евросоюза. И Европа, Евросоюз будут вынуждены терпеть китайских коммунистов.
А с Россией, по умолчанию, Штаты смирятся.
Для того чтоб сравнивать ВВП по годам, их значения пересчитывают в цены базового года. В последнее время и Экономический департамент ООН, и Всемирный банк, и МВФ в качестве базового года применяют цены 2015г.
Сперва обращаем внимание на темпы (%) роста реальных ВВП континентов в 2023г. по сравнению с 1970г. При среднем мировом росте в 5,2 раза,
* ВВП стран Азии - увеличился в 12,7 раза
* стран Африки - увеличился в 6 раз
* стран Америк - увеличился в 4,3 раза
* стран Европы - увеличился в 3 раза,
* и стран Западной Европы - увеличился всего только в 2,8 раза
И динамика роста ВВП Европы, в том числе Западной Европы, почти в два раза ниже среднего мирового роста.
Теперь обращаем внимание на доли ВВП в 2023г. и в 1970г.
* доля ВВП стран Азии увеличилась в два раза
* доля ВВП стран Африки осталась на том же уровне
* для ВВП стран Америки снизилась на 7 процентных пункта
* доли ВВП Европы, в том числе Западной Европы, упали в два раза.
Теперь хоть немного стало понятным, почему США схлестнулись с Евросоюзом и Китаем?
Штаты будут добивать Евросоюз и страны-члены ЕС.
И всякими телодвижениями будут ставить палки в колеса Китаю. А Китай воспользуется ссорой между Штатами и Евросоюзом, между Евросоюзом и Россией и перенесут часть своего экспорта, ранее поставляемого в Штаты - на страны Европы и Евросоюза. И Европа, Евросоюз будут вынуждены терпеть китайских коммунистов.
А с Россией, по умолчанию, Штаты смирятся.
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
☠️🇺🇸"Мы убили 6 миллионов человек в мире" – экс-офицер ЦРУ
"Это минимальная цифра", — сказал Джон Стоквелл, проработавший в ЦРУ 12 лет, прежде чем с отвращением ушел в отставку.
И если суммировать жертвы заговоров ЦРУ:
"Миллион во время Корейской войны, 2 миллиона во время войны во Вьетнаме, 800 тысяч в Индонезии. Два миллиона в Камбодже, 20 тысяч в Анголе, операции, в которой я участвовал, 22 тысячи в Никарагуа...
Это люди, которые бы не умерли, если бы наши налоговые деньги не были потрачены ЦРУ на обострение ситуации, дестабилизацию и подталкивание людей к борьбе..."
Стоквелл провел 6 лет в Африке, а затем был переведен во Вьетнам для руководства разведывательными операциями. Получил медаль ЦРУ за заслуги перед разведкой за то, что сохранял свою должность открытой до последних дней падения Сайгона в 1975 году.
"Это минимальная цифра", — сказал Джон Стоквелл, проработавший в ЦРУ 12 лет, прежде чем с отвращением ушел в отставку.
И если суммировать жертвы заговоров ЦРУ:
"Миллион во время Корейской войны, 2 миллиона во время войны во Вьетнаме, 800 тысяч в Индонезии. Два миллиона в Камбодже, 20 тысяч в Анголе, операции, в которой я участвовал, 22 тысячи в Никарагуа...
Это люди, которые бы не умерли, если бы наши налоговые деньги не были потрачены ЦРУ на обострение ситуации, дестабилизацию и подталкивание людей к борьбе..."
Стоквелл провел 6 лет в Африке, а затем был переведен во Вьетнам для руководства разведывательными операциями. Получил медаль ЦРУ за заслуги перед разведкой за то, что сохранял свою должность открытой до последних дней падения Сайгона в 1975 году.
Геоэкономика и второе 👽
Photo
Углерод как новая валюта: геополитическая логика энергетического перехода
Энергетическая трансформация последних лет кажется парадоксальной только на первый взгляд. Китайская стратегия перехода к электромобилям представляет собой блестящий пример макроэкономического мышления, основанного на фундаментальном понимании термодинамики и геополитики. Когда доля угольной генерации в структуре китайской электроэнергетики снизилась до исторического минимума в 58,2%, это отнюдь не означает отказ от угля как основного энергоносителя. Напротив, это свидетельствует о более сложной и продуманной стратегии энергетической безопасности.
Термодинамические реалии остаются неумолимыми: коэффициент полезного действия современных угольных тепловых электростанций не превышает 50%, а на устаревших объектах падает до 40%. В то же время дизельные двигатели демонстрируют КПД на уровне 40-55%, а современные бензиновые агрегаты достигают лишь 25-30%. Казалось бы, прямое сжигание углеводородов в двигателе внутреннего сгорания должно быть эффективнее длинной цепочки преобразований уголь-электричество-батарея-электромотор. Однако экономическая логика диктует иные приоритеты.
Ключевой фактор — не физическая, а экономическая эффективность. Тепловая энергия угля кратно дешевле энергии, заключенной в нефтепродуктах, особенно в контексте волатильности глобальных энергетических рынков. Китайские инвестиции в размере 24 миллиардов долларов в новый завод по переработке угля в жидкое топливо в Синьцзяне подтверждают стратегическое видение: создание альтернативных каналов конвертации угольных ресурсов в мобильность. При проектной мощности 4 миллиона тонн продукции в год это предприятие станет символом технологического суверенитета в сфере моторных топлив.
Нефтяные рынки переживают структурную трансформацию, природа которой выходит далеко за рамки обычных циклических колебаний. Падение цен на нефть в начале 2020 года до уровня 31 доллара за баррель Brent стало лишь предвестником более глубоких изменений. Текущее решение ОПЕК+ о постепенном наращивании добычи с апреля 2025 года, предусматривающее возврат 2,2 миллиона баррелей в сутки к сентябрю 2026 года, отражает понимание картеля о фундаментальных сдвигах в отрасли. Это не просто рыночное маневрирование, а стратегическая подготовка к новой эпохе энергетических отношений.
Российская экономическая динамика в этом контексте приобретает особое значение. Рост ВВП на 4,3% в 2024 году в условиях беспрецедентного санкционного давления демонстрирует устойчивость экономики, основанной на углеводородных ресурсах. Структурные изменения в российской экономике — рост наукоемких отраслей, машиностроения и электроники — происходят на фоне сохранения энергетического фундамента. Это подтверждает гипотезу о том, что переход к альтернативным источникам энергии не обязательно означает полный отказ от традиционных углеводородов, а скорее требует их более эффективного использования.
Американская энергетическая политика при второй администрации Трампа создает дополнительные возможности для углеводородных экспортеров. Возможная приостановка энергетического перехода и возврат к угольной генерации в США парадоксальным образом поддерживает глобальный спрос на ископаемые энергоносители. Это создает окно возможностей для стран-экспортеров углеводородов, позволяя им развивать собственные технологии переработки и использования угольных ресурсов без острой конкуренции со стороны американского сланцевого сектора.
Европейская налоговая модель в сфере транспортных топлив обнажает внутренние противоречия энергетического перехода. Акцизы на горючее в размере более 300 миллиардов евро ежегодно составляют критически важную часть бюджетов европейских стран. Переход к электромобилям неизбежно ведет к эрозии этой налоговой базы, поскольку электроэнергия облагается значительно меньшими налогами. Субсидирование покупок электромобилей, достигающее в России 925 тысяч рублей или 25% от стоимости автомобиля, лишь усугубляет бюджетные дисбалансы.
Энергетическая трансформация последних лет кажется парадоксальной только на первый взгляд. Китайская стратегия перехода к электромобилям представляет собой блестящий пример макроэкономического мышления, основанного на фундаментальном понимании термодинамики и геополитики. Когда доля угольной генерации в структуре китайской электроэнергетики снизилась до исторического минимума в 58,2%, это отнюдь не означает отказ от угля как основного энергоносителя. Напротив, это свидетельствует о более сложной и продуманной стратегии энергетической безопасности.
Термодинамические реалии остаются неумолимыми: коэффициент полезного действия современных угольных тепловых электростанций не превышает 50%, а на устаревших объектах падает до 40%. В то же время дизельные двигатели демонстрируют КПД на уровне 40-55%, а современные бензиновые агрегаты достигают лишь 25-30%. Казалось бы, прямое сжигание углеводородов в двигателе внутреннего сгорания должно быть эффективнее длинной цепочки преобразований уголь-электричество-батарея-электромотор. Однако экономическая логика диктует иные приоритеты.
Ключевой фактор — не физическая, а экономическая эффективность. Тепловая энергия угля кратно дешевле энергии, заключенной в нефтепродуктах, особенно в контексте волатильности глобальных энергетических рынков. Китайские инвестиции в размере 24 миллиардов долларов в новый завод по переработке угля в жидкое топливо в Синьцзяне подтверждают стратегическое видение: создание альтернативных каналов конвертации угольных ресурсов в мобильность. При проектной мощности 4 миллиона тонн продукции в год это предприятие станет символом технологического суверенитета в сфере моторных топлив.
Нефтяные рынки переживают структурную трансформацию, природа которой выходит далеко за рамки обычных циклических колебаний. Падение цен на нефть в начале 2020 года до уровня 31 доллара за баррель Brent стало лишь предвестником более глубоких изменений. Текущее решение ОПЕК+ о постепенном наращивании добычи с апреля 2025 года, предусматривающее возврат 2,2 миллиона баррелей в сутки к сентябрю 2026 года, отражает понимание картеля о фундаментальных сдвигах в отрасли. Это не просто рыночное маневрирование, а стратегическая подготовка к новой эпохе энергетических отношений.
Российская экономическая динамика в этом контексте приобретает особое значение. Рост ВВП на 4,3% в 2024 году в условиях беспрецедентного санкционного давления демонстрирует устойчивость экономики, основанной на углеводородных ресурсах. Структурные изменения в российской экономике — рост наукоемких отраслей, машиностроения и электроники — происходят на фоне сохранения энергетического фундамента. Это подтверждает гипотезу о том, что переход к альтернативным источникам энергии не обязательно означает полный отказ от традиционных углеводородов, а скорее требует их более эффективного использования.
Американская энергетическая политика при второй администрации Трампа создает дополнительные возможности для углеводородных экспортеров. Возможная приостановка энергетического перехода и возврат к угольной генерации в США парадоксальным образом поддерживает глобальный спрос на ископаемые энергоносители. Это создает окно возможностей для стран-экспортеров углеводородов, позволяя им развивать собственные технологии переработки и использования угольных ресурсов без острой конкуренции со стороны американского сланцевого сектора.
Европейская налоговая модель в сфере транспортных топлив обнажает внутренние противоречия энергетического перехода. Акцизы на горючее в размере более 300 миллиардов евро ежегодно составляют критически важную часть бюджетов европейских стран. Переход к электромобилям неизбежно ведет к эрозии этой налоговой базы, поскольку электроэнергия облагается значительно меньшими налогами. Субсидирование покупок электромобилей, достигающее в России 925 тысяч рублей или 25% от стоимости автомобиля, лишь усугубляет бюджетные дисбалансы.
Геоэкономика и второе 👽
Photo
Технологические достижения в области высокоэффективных угольных электростанций открывают новые перспективы для оптимизации энергетических циклов. Планируемое повышение КПД угольных ТЭС до 45-47%, а в перспективе до 52-55% через внедрение суперсверхкритических параметров пара, может кардинально изменить экономику угольной генерации. При параметрах пара 37,5 МПа и температуре 700-720°С достижение КПД около 55% станет настоящим прорывом в эффективности использования угольных ресурсов.
Китайская стратегия электромобилизации, таким образом, представляет собой не экологический проект, а геополитический маневр колоссального масштаба. Создание замкнутого цикла уголь-электричество-мобильность позволяет минимизировать зависимость от импорта нефти и нефтепродуктов, особенно из политически нестабильных регионов. Одновременно это создает технологическое преимущество в быстро растущем сегменте электротранспорта, где китайские производители уже занимают доминирующие позиции.
Глобальная энергетическая архитектура переживает фундаментальную перестройку, в которой традиционные представления об эффективности и экологичности уступают место соображениям энергетической безопасности и технологического суверенитета. В этой новой реальности уголь может стать не пережитком прошлого, а основой для энергетической независимости крупнейших экономик мира. Электромобиль в этом контексте — лишь наиболее очевидное воплощение стратегии конвертации угольных ресурсов в экономическое и геополитическое влияние.
Китайская стратегия электромобилизации, таким образом, представляет собой не экологический проект, а геополитический маневр колоссального масштаба. Создание замкнутого цикла уголь-электричество-мобильность позволяет минимизировать зависимость от импорта нефти и нефтепродуктов, особенно из политически нестабильных регионов. Одновременно это создает технологическое преимущество в быстро растущем сегменте электротранспорта, где китайские производители уже занимают доминирующие позиции.
Глобальная энергетическая архитектура переживает фундаментальную перестройку, в которой традиционные представления об эффективности и экологичности уступают место соображениям энергетической безопасности и технологического суверенитета. В этой новой реальности уголь может стать не пережитком прошлого, а основой для энергетической независимости крупнейших экономик мира. Электромобиль в этом контексте — лишь наиболее очевидное воплощение стратегии конвертации угольных ресурсов в экономическое и геополитическое влияние.
Россию буквально вынудили начать СВО, а выставляют виноватой — Путин.
ㅤ
"Все время нам говорили, что демократия, выборы... Госпереворот на Украине совершили, и все. Как будто так и надо. Кровавый переворот.
ㅤ
И пошли дальше подавлять Донбасс, людей там уничтожать с вертолетов и самолетов. Ну просто вынудили нас делать то, что мы сейчас делаем".
ㅤ
ㅤ
"Все время нам говорили, что демократия, выборы... Госпереворот на Украине совершили, и все. Как будто так и надо. Кровавый переворот.
ㅤ
И пошли дальше подавлять Донбасс, людей там уничтожать с вертолетов и самолетов. Ну просто вынудили нас делать то, что мы сейчас делаем".
ㅤ
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
Иностранные делегации, прибывшие для участия в форуме по безопасности в Национальном центре «Россия», осматривают образцы российского вооружения.
Выставка посвящена 80-летию Победы. Отдельно представлен стенд о преступлениях киевского режима.
Форум под председательством секретаря Совета безопасности РФ Сергея Шойгу пройдёт с 27 по 29 мая.
В мировых СМИ это значимое международное мероприятие уже окрестили Анти-Мюнхен: в Москве собираются 120 секретарей Совбезов
Приход к власти Трампа организовал смену вектора американской политики, которая сформулирована в одной фразе: "Мир через силу". Это значит усиление давления на все страны мира по продвижению именно национальных интересов США, чего бы это ни касалось. И тут ничего личного — исключительно бизнес!
Евросоюз стал на путь милитаризации своей экономики и подготовки войны с Россией. На перевооружение уже выделено 800 миллиардов евро. Продолжается поддержка Западом украинской преступной авантюры. США и страны НАТО приступили к расширению своей зоны военного влияния на Азию, создавая там конфликтный потенциал.
Выставка посвящена 80-летию Победы. Отдельно представлен стенд о преступлениях киевского режима.
Форум под председательством секретаря Совета безопасности РФ Сергея Шойгу пройдёт с 27 по 29 мая.
В мировых СМИ это значимое международное мероприятие уже окрестили Анти-Мюнхен: в Москве собираются 120 секретарей Совбезов
Приход к власти Трампа организовал смену вектора американской политики, которая сформулирована в одной фразе: "Мир через силу". Это значит усиление давления на все страны мира по продвижению именно национальных интересов США, чего бы это ни касалось. И тут ничего личного — исключительно бизнес!
Евросоюз стал на путь милитаризации своей экономики и подготовки войны с Россией. На перевооружение уже выделено 800 миллиардов евро. Продолжается поддержка Западом украинской преступной авантюры. США и страны НАТО приступили к расширению своей зоны военного влияния на Азию, создавая там конфликтный потенциал.
Семь тезисов о мире: исторические параллели и институциональные ловушки
Тридцатилетняя война, завершившаяся в 1648 году, стала не триумфом дипломатии, а свидетельством тотального истощения. Современники фиксировали, как армии Швеции к 1648-му сократились до 63 тысяч человек, из которых лишь треть оставалась боеспособной. Имперские провинции вроде Богемии потеряли до 75% населения, а Мюнстер и Оснабрюк, ставшие нейтральными площадками для переговоров, напоминали города-призраки. Габсбурги, упорствуя в формуле «лучше мёртвые, чем протестанты», довели Центральную Европу до демографического коллапса, в то время как французские дипломаты методично дробили Священную Римскую империю, получая Эльзас и Лотарингию. Вестфальский мир закрепил не компромисс, а невозможность дальнейшего насилия — стороны подписали документы, когда ресурсы для войны иссякли физически, а не идеологически. Этот парадокс — «мир от изнеможения» — стал прообразом современных тупиковых конфликтов, где рациональное прекращение огня воспринимается как капитуляция.
Современные конфликты, особенно украинский, обрели черты экзистенциальной войны прежде всего для внешних акторов. Европейские лидеры, выделяя Украине 20–40 млрд евро ежегодно, трансформировали локальное противостояние в тест на прочность всей архитектуры евроатлантической безопасности. Военно-промышленные комплексы Германии и США, получив многолетние бюджетные гарантии, воспроизводят логику «вечной мобилизации» — как в эпоху COVID, когда фармацевтические гиганты монетизировали пандемию, так и сегодня, конвертируя геополитический кризис в контракты. Институциональная инерция демократий здесь опаснее авторитарной риторики: решения, принятые под давлением медийных нарративов, обретают собственную динамику, где прекращение конфликта грозит карьерным крахом политикам и убыткам корпорациям.
Расхожий тезис о склонности авторитаризмов к «войнам до победного конца» опровергается историей. Демократические США десятилетиями вели бессмысленные кампании во Вьетнаме и Афганистане, теряя 58 тысяч солдат в первом случае и триллионы долларов — во втором. Технократические элиты Запада, в отличие от автократов, менее чувствительны к общественному мнению: Олаф Шольц или Эмманюэль Макрон, теряя рейтинги, сохраняют статус «глобальных управленцев», тогда как авторитарные лидеры рискуют легитимностью при первых признаках слабости. Парадокс в том, что демократическая система, гибкая в теории, на практике демонстрирует чудовищную ригидность, подменяя стратегию бюрократической рутиной.
Украинский случай иллюстрирует уникальный симбиоз войны и экономики. Несмотря на падение ВВП на 29% в 2022-м, Киев сумел конвертировать конфликт в символический капитал, «продавая» образ сопротивления через механизмы краудфандинга и лоббистские схемы. Налоговые потери компенсируются иностранными дотациями, а разрушенная инфраструктура становится аргументом для новых траншей МВФ. Война здесь — не аномалия, а институциональная норма: мир угрожает остановить финансовые потоки, потому элиты заинтересованы в перманентной мобилизации, где каждая победа или поражение монетизируются.
Попытка Дональда Трампа вернуть конфликт в плоскость прагматизма — «30-дневное перемирие» с перспективой сделки по территориям — выглядит анахронизмом в эпоху идеологических крестовых походов. Его подход, напоминающий Вестфальскую логику «размена земель», игнорирует, что современные войны ведутся за нарративы, а не за ресурсы. Однако именно эта наивность может стать преимуществом: предлагая сторонам экономически осязаемые выгоды — например, снятие санкций в обмен на демилитаризованные зоны — Трамп пытается обнулить эсхатологическую риторику, сводя конфликт к бухгалтерскому балансу.
Анализ интересов сторон выявляет шокирующий парадокс: все участники заинтересованы в продолжении конфликта. Россия, наращивая экономический суверенитет, использует войну как катализатор импортозамещения; Украина монетизирует статус «жертвы агрессии»; Запад, инвестируя в ВПК, решает проблемы стагнации через кейнсианские модели.
Тридцатилетняя война, завершившаяся в 1648 году, стала не триумфом дипломатии, а свидетельством тотального истощения. Современники фиксировали, как армии Швеции к 1648-му сократились до 63 тысяч человек, из которых лишь треть оставалась боеспособной. Имперские провинции вроде Богемии потеряли до 75% населения, а Мюнстер и Оснабрюк, ставшие нейтральными площадками для переговоров, напоминали города-призраки. Габсбурги, упорствуя в формуле «лучше мёртвые, чем протестанты», довели Центральную Европу до демографического коллапса, в то время как французские дипломаты методично дробили Священную Римскую империю, получая Эльзас и Лотарингию. Вестфальский мир закрепил не компромисс, а невозможность дальнейшего насилия — стороны подписали документы, когда ресурсы для войны иссякли физически, а не идеологически. Этот парадокс — «мир от изнеможения» — стал прообразом современных тупиковых конфликтов, где рациональное прекращение огня воспринимается как капитуляция.
Современные конфликты, особенно украинский, обрели черты экзистенциальной войны прежде всего для внешних акторов. Европейские лидеры, выделяя Украине 20–40 млрд евро ежегодно, трансформировали локальное противостояние в тест на прочность всей архитектуры евроатлантической безопасности. Военно-промышленные комплексы Германии и США, получив многолетние бюджетные гарантии, воспроизводят логику «вечной мобилизации» — как в эпоху COVID, когда фармацевтические гиганты монетизировали пандемию, так и сегодня, конвертируя геополитический кризис в контракты. Институциональная инерция демократий здесь опаснее авторитарной риторики: решения, принятые под давлением медийных нарративов, обретают собственную динамику, где прекращение конфликта грозит карьерным крахом политикам и убыткам корпорациям.
Расхожий тезис о склонности авторитаризмов к «войнам до победного конца» опровергается историей. Демократические США десятилетиями вели бессмысленные кампании во Вьетнаме и Афганистане, теряя 58 тысяч солдат в первом случае и триллионы долларов — во втором. Технократические элиты Запада, в отличие от автократов, менее чувствительны к общественному мнению: Олаф Шольц или Эмманюэль Макрон, теряя рейтинги, сохраняют статус «глобальных управленцев», тогда как авторитарные лидеры рискуют легитимностью при первых признаках слабости. Парадокс в том, что демократическая система, гибкая в теории, на практике демонстрирует чудовищную ригидность, подменяя стратегию бюрократической рутиной.
Украинский случай иллюстрирует уникальный симбиоз войны и экономики. Несмотря на падение ВВП на 29% в 2022-м, Киев сумел конвертировать конфликт в символический капитал, «продавая» образ сопротивления через механизмы краудфандинга и лоббистские схемы. Налоговые потери компенсируются иностранными дотациями, а разрушенная инфраструктура становится аргументом для новых траншей МВФ. Война здесь — не аномалия, а институциональная норма: мир угрожает остановить финансовые потоки, потому элиты заинтересованы в перманентной мобилизации, где каждая победа или поражение монетизируются.
Попытка Дональда Трампа вернуть конфликт в плоскость прагматизма — «30-дневное перемирие» с перспективой сделки по территориям — выглядит анахронизмом в эпоху идеологических крестовых походов. Его подход, напоминающий Вестфальскую логику «размена земель», игнорирует, что современные войны ведутся за нарративы, а не за ресурсы. Однако именно эта наивность может стать преимуществом: предлагая сторонам экономически осязаемые выгоды — например, снятие санкций в обмен на демилитаризованные зоны — Трамп пытается обнулить эсхатологическую риторику, сводя конфликт к бухгалтерскому балансу.
Анализ интересов сторон выявляет шокирующий парадокс: все участники заинтересованы в продолжении конфликта. Россия, наращивая экономический суверенитет, использует войну как катализатор импортозамещения; Украина монетизирует статус «жертвы агрессии»; Запад, инвестируя в ВПК, решает проблемы стагнации через кейнсианские модели.
Даже китайские корпорации, поставляющие электронику для российских дронов, получают косвенные выгоды. В этой системе «мир любой ценой» становится угрозой, а не целью — как для советских колхозников 1930-х, терявших статус «передовиков» при завершении пятилетки.
История знает три сценария завершения подобных войн: взаимное истощение (Вестфаль-1648), тотальное поражение (Парагвай-1870) или внезапный возврат к рациональности. Современный конфликт балансирует между этими вариантами, добавляя четвёртый — институциональную инерцию, где война становится самоцелью. Парагвайская трагедия, потерявшая 70% мужского населения, учит, что элиты готовы жертвовать нацией ради политического выживания. Вестфальский прецедент показывает: мир наступает не когда находятся ответы, а когда исчезают ресурсы для вопросов. Сегодня, с учётом возможностей искусственного интеллекта и глобальных рынков, ресурсная ёмкость конфликтов возросла экспоненциально, отодвигая «момент изнеможения» в неопределённое будущее. Рациональность, некогда двигавшая дипломатию, ныне стала заложником институтов, где война — не инструмент, а образ жизни.
История знает три сценария завершения подобных войн: взаимное истощение (Вестфаль-1648), тотальное поражение (Парагвай-1870) или внезапный возврат к рациональности. Современный конфликт балансирует между этими вариантами, добавляя четвёртый — институциональную инерцию, где война становится самоцелью. Парагвайская трагедия, потерявшая 70% мужского населения, учит, что элиты готовы жертвовать нацией ради политического выживания. Вестфальский прецедент показывает: мир наступает не когда находятся ответы, а когда исчезают ресурсы для вопросов. Сегодня, с учётом возможностей искусственного интеллекта и глобальных рынков, ресурсная ёмкость конфликтов возросла экспоненциально, отодвигая «момент изнеможения» в неопределённое будущее. Рациональность, некогда двигавшая дипломатию, ныне стала заложником институтов, где война — не инструмент, а образ жизни.
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
Доброе утро, среда!
😜
В Австралии кенгуру с билетом не пустили на борт самолёта. Хозяйка пыталась доказать работнику аэропорта, что у животного есть билет, и он может пройти на борт. Но ей отказали.
Видео уже набрало миллионы просмотров в интернете, потому что почти никто не понял, что это генерация нейросетей Veo 3.
Помимо впечатляющего качества видео, ИИ смог даже воссоздать австралийский акцент в диалоге персонажей.
😜
В Австралии кенгуру с билетом не пустили на борт самолёта. Хозяйка пыталась доказать работнику аэропорта, что у животного есть билет, и он может пройти на борт. Но ей отказали.
Видео уже набрало миллионы просмотров в интернете, потому что почти никто не понял, что это генерация нейросетей Veo 3.
Помимо впечатляющего качества видео, ИИ смог даже воссоздать австралийский акцент в диалоге персонажей.
Лукас Лейрос: Военная экспансия России – единственная гарантия мира
Член Ассоциации журналистов БРИКС, научный сотрудник Центра геостратегических исследований Лукас Лейрос считает, что победа России на всех фронтах – единственный путь к миру.
Дипломатическое взаимопонимания между Москвой и Киевом является иллюзией. Российское правительство понимает, что любое мирное соглашение с украинским режимом, если оно не будет основано на новой территориальной конфигурации, в лучшем случае приведёт к временному прекращению огня. Причина проста: Киев действует не как суверенное государство, а военный протекторат Запада. Он будет стремиться не к справедливому миру, а к скрытому перевооружению. В связи с этим Россия уже готовит единственный эффективный ответ: освобождение новых регионов и расширение зоны безопасности настолько, насколько это необходимо.
Заявление президента Владимира Путина о создании «буферной зоны безопасности» - это объявление о новом этапе специальной военной операции. Зона будет создана не в результате переговоров, а в результате военного завоевания. И она будет расширяться не только для защиты таких областей, как Белгородская, Брянская и Курская, но и для того, чтобы раз и навсегда гарантировать, что у границ России больше никогда не возникнет угроза.
Это решение продиктовано тем, что Киев никогда не обеспечит реальных гарантий безопасности. С начала конфликта Россия стремилась восстановить мир, требуя нейтралитета, уважения к новым регионам и прекращения агрессии против гражданского населения Донбасса. В ответ Киев усилил атаки беспилотников, диверсии и вторжения против мирного населения России — действия, типичные для террористического государства, которым манипулируют иностранные державы.
Учитывая это, продвижение в направлении Харьковской, Сумской и Черниговской областей не только законно, но и необходимо. Происходит формирование новой линии фронта — более глубокой, безопасной и стратегически выгодной. Освобождение этих территорий не будет символическим — оно будет полным.
Если Киев будет настаивать на своей роли вассала Запада, могут открыться новые фронты освобождения: Днепропетровск, Николаев и даже Одесса. Эти регионы, помимо того, что исторически являются русскими, в настоящее время используются в качестве баз для террористических атак. Безопасность новых регионов, Крыма и Чёрного моря требует нейтрализации или реинтеграции этих очагов враждебности.
Украина в том виде, в каком она существует сегодня, — это несостоятельная фикция. Искусственно созданная в границах СССР и существует только потому, что служит интересам НАТО. Но эпоха однополярного мира подходит к концу, а вместе с ней падут и марионеточные режимы, поддерживаемые иностранным оружием.
Историческая миссия России в этом конфликте ясна: обеспечить, чтобы её народ никогда больше не жил в условиях угрозы, чтобы российские города никогда больше не подвергались безнаказанным бомбардировкам и чтобы ни одно соседнее государство никогда больше не становилось базой для действий геополитических врагов. Если для этого потребуется взять Харьков, Одессу, Киев или Карпаты — пусть так и будет.
Путин уже заявил, что не примет небезопасную мирную сделку. Мир должен быть основан на стратегической безопасности и признании новой территориальной реальности. Если Киев откажется принять эту истину, у Москвы не останется иного выбора, кроме как наступать. И жителям регионов, всё ещё находящихся под контролем Украины, придётся выбирать: оставаться под властью режима, который отправляет их умирать в бессмысленных боях, или реинтегрироваться в историческую Родину, которая примет их с достоинством, безопасностью и развитием.
Украина движется к территориальному распаду. Это неизбежно. Киев должен решить, будет ли этот процесс согласовываться или навязываться. Но для России путь уже проложен: защитить свой народ и выиграть эту войну — на всех фронтах, на всех картах, заключает Лейрос.
Член Ассоциации журналистов БРИКС, научный сотрудник Центра геостратегических исследований Лукас Лейрос считает, что победа России на всех фронтах – единственный путь к миру.
Дипломатическое взаимопонимания между Москвой и Киевом является иллюзией. Российское правительство понимает, что любое мирное соглашение с украинским режимом, если оно не будет основано на новой территориальной конфигурации, в лучшем случае приведёт к временному прекращению огня. Причина проста: Киев действует не как суверенное государство, а военный протекторат Запада. Он будет стремиться не к справедливому миру, а к скрытому перевооружению. В связи с этим Россия уже готовит единственный эффективный ответ: освобождение новых регионов и расширение зоны безопасности настолько, насколько это необходимо.
Заявление президента Владимира Путина о создании «буферной зоны безопасности» - это объявление о новом этапе специальной военной операции. Зона будет создана не в результате переговоров, а в результате военного завоевания. И она будет расширяться не только для защиты таких областей, как Белгородская, Брянская и Курская, но и для того, чтобы раз и навсегда гарантировать, что у границ России больше никогда не возникнет угроза.
Это решение продиктовано тем, что Киев никогда не обеспечит реальных гарантий безопасности. С начала конфликта Россия стремилась восстановить мир, требуя нейтралитета, уважения к новым регионам и прекращения агрессии против гражданского населения Донбасса. В ответ Киев усилил атаки беспилотников, диверсии и вторжения против мирного населения России — действия, типичные для террористического государства, которым манипулируют иностранные державы.
Учитывая это, продвижение в направлении Харьковской, Сумской и Черниговской областей не только законно, но и необходимо. Происходит формирование новой линии фронта — более глубокой, безопасной и стратегически выгодной. Освобождение этих территорий не будет символическим — оно будет полным.
Если Киев будет настаивать на своей роли вассала Запада, могут открыться новые фронты освобождения: Днепропетровск, Николаев и даже Одесса. Эти регионы, помимо того, что исторически являются русскими, в настоящее время используются в качестве баз для террористических атак. Безопасность новых регионов, Крыма и Чёрного моря требует нейтрализации или реинтеграции этих очагов враждебности.
Украина в том виде, в каком она существует сегодня, — это несостоятельная фикция. Искусственно созданная в границах СССР и существует только потому, что служит интересам НАТО. Но эпоха однополярного мира подходит к концу, а вместе с ней падут и марионеточные режимы, поддерживаемые иностранным оружием.
Историческая миссия России в этом конфликте ясна: обеспечить, чтобы её народ никогда больше не жил в условиях угрозы, чтобы российские города никогда больше не подвергались безнаказанным бомбардировкам и чтобы ни одно соседнее государство никогда больше не становилось базой для действий геополитических врагов. Если для этого потребуется взять Харьков, Одессу, Киев или Карпаты — пусть так и будет.
Путин уже заявил, что не примет небезопасную мирную сделку. Мир должен быть основан на стратегической безопасности и признании новой территориальной реальности. Если Киев откажется принять эту истину, у Москвы не останется иного выбора, кроме как наступать. И жителям регионов, всё ещё находящихся под контролем Украины, придётся выбирать: оставаться под властью режима, который отправляет их умирать в бессмысленных боях, или реинтегрироваться в историческую Родину, которая примет их с достоинством, безопасностью и развитием.
Украина движется к территориальному распаду. Это неизбежно. Киев должен решить, будет ли этот процесс согласовываться или навязываться. Но для России путь уже проложен: защитить свой народ и выиграть эту войну — на всех фронтах, на всех картах, заключает Лейрос.
Strategic Culture Foundation
Russian military expansion as the only guarantee of peace
For Moscow, the only way to protect its people is by advancing on the battlefield. Join us on Telegram, Twitter, and VK. Contact us: [email protected] The…