В литературном приложении швейцарской газеты Neue Züricher Zeitung вышел большой материал про «Демонтаж» (сразу две полосы). Понятное дело, публикация подготовлена специально к годовщине этнической чистки в Арцахе, но основное внимание все равно уделено литературе: от содержания романа до идей, которые я в него вкладывал, да и что вообще изменилось за прошедший год. С разрешения редакции NZZ делюсь здесь пдф (ссылка за пейволом; текст на немецком).

За публикацию благодарю журналиста Штефана Шолля — одного из самых внимательных читателей книги и автора отличных новостных статей про Россию и Армению. Приятно вспоминать наши звонки и переписки, во время которых мы обсуждали литературу и политику (одно без другого, кто бы что ни говорил, существовать не может).

​​Об итало-американском писателе Джоне Фанте я узнал еще в 2000-х, но прочитал недавно. Речь идет о книге «Подожди до весны, Бандини» (1938), балансирующем между семейным романом и романом взросления. В центре сюжета причудливая итальянская семейка Бандини, которая с трудом выживает в депрессивном заснеженном Колорадо — причем в самый канун Рождества. Но главная роль достается старшему сыну в семье, подростку Артуро, который, к слову, был альтер эго Джона Фанте. Этот герой возникнет в еще трех книгах писателя, образовав «квартет Бандини»: цикл романов об Америке времен Великой депрессии, написанных Фанте с легким модернистским налетом. Но «Подожди до весны, Бандини» выполнен, кмк, под влиянием Достоевского: от атмосферы униженной и оскорбленной семьи до взрывных драматических сцен; одна из них и вовсе копирует самую знаменитую из «Идиота». В общем, роман достойный, и дело даже не в содержании, а в особенной поэтичности, которую я почему-то встречаю только у довоенных американцев — поэзия надежды и смерти в несправедливом мире. А еще я так хорошо понимаю страдания итальянцев в морозном Колорадо: всю сознательную жизнь в Москве я впадал в меланхолию, когда температура опускалась ниже 20 градусов тепла (то есть большую часть года).

Другая моя синефильская слабость — еврокрайм. Недавно посмотрел «Сицилийский клан» (1969) Анри Вернёя — типичный боевичок французской новой волны: погони и убийства, алчность и наказание, музыка Эннио Морриконе и смена локаций (Рим, Париж, Нью-Йорк…). Но главное достоинство фильма — актеры, одни легенды европейского нуара: Ален Делон, Лино Вентура и Жан Габен. Все трое играют архетипические роли крутых копов, наемников, бандитов — причем играют на самом высоком уровне (особенно Делон). А еще это, наверное, лучший фильм Анри Вернёя — франко-армянского режиссера, который прославился самыми «американскими» боевичками в Европе.

​​«Ад Маргинем» выпустил эссе «Гарбзадеги» (1962) иранского писателя и философа Джалала Але-Ахмада. Если грубо, то это что-то вроде «Ориентализма» Саида, но вместо литературоведческого анализа вы найдете социально-политический трактат с тысячью метафор, в основном с национально-эзотерическим окрасом и посвященных тому, как Запад эксплуатировал Иран в ХХ веке (то есть до исламской революции); если еще грубее, то вместо «западничества», по мнению Але-Ахмада, Иран должен выработать «особый путь», желательно основанный на шиитском исламе, но это можно сделать только разоблачив западный колониализм, и так далее. О «Гарбзадеги» я узнал еще до перевода на русский и не могу сказать, что был впечатлен; на мой вкус, это набор откровенно расистских утверждений против всего западного, написанных — тут не совру — талантливым писателем. Но талантливые писатели, как мы знаем в России, нередко бывают до опасности наивными, особенно в политических вопросах. Не секрет, что большим поклонником идей Але-Ахмада был аятолла Хомейни, часто цитировавший его в своих эмигрантских посланиях.

А вот кого правда стоит прочитать, особенно в наши дни, когда в России вошла в моду иранская повестка, — так это жену Але-Ахмада, писательницу Симин Данешвар (на фото они вдвоем). Ее роман «Савушун» (1969) был первым романом, написанным женщиной на фарси под собственным именем, и стал по-настоящему глобальным, получив переводы на 17 языков (в том числе на русский в 1970-х). Роман рассказывает о судьбе прогрессивного иранского семейства в годы британской оккупации южного Ирана в 1940-е годы, но от лица молодой матери семейства. Жанрово роман можно отнести и к семейному, и к шпионскому, и к феминистскому; политические интриги, триллерные повороты, обилие фольклора и персидских мифов, в конце концов базовые драматические перипетии — все там есть, все это интересно читать и все это, на мой взгляд, сообщает о непростом периоде в истории Ирана ХХ века куда больше и оригинальнее, нежели нашумевшее «Гарбзадеги» Але-Ахмада. Который, к слову, умер всего за несколько месяцев до публикации знаменательного романа его супруги.

В конце августа HBO выпустили документалку про Дэвида Чейза, шоураннера «Клана Сопрано». Советую посмотреть ее всем поклонникам, потому что она развеивает иллюзии. В Америке, да и во всем остальном мире, «Клан Сопрано» обрел популярность, потому что зрителей больше всего увлекала сюжетная линия про личную драму Тони Сопрано, то, как он пытался сохранить семью и традиции, несмотря на перемены, конфликт поколений и ад его работы (управление мафиозным кланом в Нью-Джерси), из-за чего у него возникают ментальные проблемы (панические атаки, депрессия), которые, без сомнений, так или иначе знакомы большинству из нас. Но в то же время, признается Чейз, Тони может быть сколь угодно харизматичной и забавной карикатурой на strong and silent type, но в первую очередь он плохой человек. Мафия — это разрушение основ жизни, это умножение зла, и ни одно красивое намерение — даже семья, традиции, дети — не может быть оправданием. В этой документалке много откровений про актеров и режиссеров, и меня поразили две из них. Во-первых, что Джеймс Гандольфини, игравший Тони, не любил своего персонажа и со временем все силнее страдал от алкоголизма, из-за чего съемки сериала нередко срывались, ну и в целом это ударило по его здоровью (он умер рано, в 51 год). Во-вторых, мать Дэвида Чейза (прототип Ливии Сопрано) была жертвой сексуального насилия в детстве, причем в собственной семье, и именно это зло — необъяснимое и потому такое страшное, — становится основным замыслом, который автор, Дэвид Чейз, в него вкладывал. Так что «Клан Сопрано» — он в первую очередь про то, как мы игнорируем собственное зло, оправдывая наше существование красивыми намерениями (семьей, традициями, детьми...). Но в то же время документалка называется Wise guy, потому что Чейз, осознавая всю эту неприятную правду, нашел для себя приемлемую максиму, чтобы жить дальше: «Life ends and death comes, but don’t stop believing».

​​думал, что самый маргинальный роман в моей жизни — это «Торжество похорон» Жана Жене, но нет, нашелся еще один, не менее маргинальный и от того обаятельный, — «Развод» Сьюзен Таубес (вышел осенью на русском в «Подписных изданиях»). Роман 1969 года, сразу после публикации собрал разгромные мизогинные рецензии, авторка, устав от этого ада, бросилась с Лонг-Айленда, спустя несколько дней ее труп опознала лучшая подруга, сама Сьюзен Сонтаг, которая, к слову, тоже был не в восторге от ее романа. Так что же с книгой не так? А все с ней так, просто американские интеллектуалы той поры (о читателях речь даже не идет) были к нему не готовы. Представьте феминистский роман, написанный в стилистике Вирджинии Вульф / Сэмюэла Беккета, но переполненный наркотическим сюрреализмом, да еще с восточно-европейским колоритом, ругательствами на идише и ироничными богословскими диалогами, а также обилием порнографии (к слову, уморительной) и воспоминаниями о Холокосте в Будапеште. Все верно: феминизм, иудаизм, порнография, Холокост, ну и куда все это смешивать? А вот у Таубес получилось. Как именно? Скоро расскажу в рецензии.

​​Провел два дня во Фрайбурге, выступив со скромным докладом в местном университете. Утром, покинув отель, увидел на соседнем здании памятную табличку: что здесь с 1904 по 1905 год жила Марина Цветаева. Пока ее мама лечилась от туберкулеза, она с сестрой жила в католическом пансионе. Судя по воспоминаниям сестры, они не были счастливы во Фрайбурге; в пансионе царил немецкий Ordnung, то есть строгий порядок, к тому же у матери участилось кровохаркание. Но мне Фрайбург — да и в целом южная (католическая) Германия — нравится. Здесь нет гамбургских дождей, берлинского инфантилизма, саксонской угрюмости. Тут много солнца, люди (даже немцы) чаще улыбаются, бездомные слушают Modern Talking и просят подать на траву, готический собор соседствует с тосканскими аркадами на мощеных улицах. Конечно, радуют глаза длинные горные массивы, окружающий город; что-то подобное я видел только в Лорийской долине на севере Армении, хотя в Армении философы не прятались от мира, как во фрайбургском Шварцвальде, в лесах которого жил и работал Хайдеггер. Говорят, к его лесной хижине часто поднимаются итальянские туристы, а труды Хайдеггера, несмотря на «Черные тетради», все еще в академическом обороте, правда, обойти стороной «коричневое» прошлое затворника нельзя; то же самое с Карлом Шмиттом: в Европе его читают и обсуждают по сей день, но, опять же, обойти стороной «всю эту ситуацию», то есть нацистское прошлое, нельзя. Надо называть вещи своими именами и не выделываться, не искать наивных оправданий, короче говоря, не увиливать от правды, даже если эта правда расходится с твоим мировоззрением. Иного пути к свободной и достойной жизни не существует. Я задумался об этом у входа во Фрайбургский университет (основан в 1457 году), заметив на фасаде главного здания выгравированный девиз: die Wahrheit wird euch frei machen — «Истина сделает вас свободными», цитата, которую я наивно приписал какому-нибудь ученому эпохи Возрождения, хотя в действительности она позаимствована из Евангелия от Иоанна (8:32): «И познаете истину, и истина сделает вас свободными».

Два текста на «Горьком» памяти Шамшада Абдуллаева. Первый — Александра Скидана, который знал его лично, далее — мой; рад, что публикация вышла именно такой.

Иногда меня спрашивают: зачем читать фикшн? Ведь существуют ютуб, подкасты, медиа, на крайний случай нон-фикшн. А на фикшн зачем тратить время? Я отвечаю: за тем, что только фикшн позволяет пересмотреть устоявшийся сценарий собственной жизни. Кто вам сказал, что этот сценарий — во-первых, единственный и, во-вторых, правильный? Я в очередной раз задумался об этом, когда писал рецензию на «Баумгартнера» — последний роман Пола Остера, который уже упоминал тут. К слову, это первая рецензия, написанная мной на книгу, которая на русский (пока что?) не переводилась.

​​Дал небольшое интервью Армянскому музею Москвы. В основном говорили про «Демонтаж», замысел книги и так далее. Но вы лучше обратите внимание на фотографии, подобранные редакторами к публикации, — там помимо моей любимой в музее современного искусства Рима (изначально я планировал пойти в фаншоп футбольного клуба «Лацио», но он оказался закрыт, пришлось пойти в музей), есть еще много отличных архивных фотографий. Вот на этой армяне празднуют свадьбу посреди главной площади Еревана — в день объявления независимости (что меня очень рассмешило).

А вечером 22 ноября (через неделю) в Москве состоится обсуждение романа в рамках книжного клуба этого музея. Начало в 19:00, адрес и регистрация на встречу здесь. Я подключусь по зуму из Дрездена.

Красота в большой литературе — это маленькие детали. Перечитывая вступительную главу «Книги воспоминаний» венгерского писателя Петера Надаша (серая немецкая осень перекликается с настроением его книг), я впервые решил перепроверить все адреса берлинских улиц, которые упоминаются в этой главе: Штеффельбауэрштрассе, Штаргардерштрассе, Вёртерплатц и так далее. И если большинство упоминаемых улиц действительно существуют в Берлине, то одна из них — Вёртерплатц — как оказалось, нет. Хотя именно эта улица — самая важная для вступительной главы, потому что там живет ключевой персонаж по имени Мельхиор, который является поэтом. Но поскольку речь идет о немецком языке, то слова — это часто комбинации нескольких слов, и Вёртерплац (Wörterplatz) — это союз двух: собственно, «слова» (Wörter) + «площадь» (Platz). Что, конечно же, так логично и, как мне кажется, красиво: ведь где еще жить поэту, если не на «площади слов»?

Пару недель назад, дочитывая «Развод» Сьюзен Таубес, со мной произошло то, что я больше всего люблю, — еле слышный щелчок. Это когда ты вдруг прозреваешь суть авторского замысла. В ту же ночь, несмотря на поздний час, я принялся перечитывать роман, заново расписывая в рабочем файле его композицию, идеи и ключевые цитаты. Давно, по правде говоря, не переживал ничего подобного, хотя это самое лучше, что может произойти во время чтения. Ну и да, теперь нахваливаю этот роман при любой возможности.

И еще один биографический факт о Таубес, который не вошел в рецензию. Ее, как известно, загнобил рецензент из «Нью-Йорк таймс», указав на то, что она подражает писателям-мужчинам, в том числе Беккету. Но этот рецензент не знал, что одним из тех, кто назвал Таубес гением (правда, из-за другого произведения, но все же), был именно он — Беккет.

https://gorky.media/reviews/kniga-est-kniga/

Сегодня!

Друзья! Предлагаем послушать обсуждение романа «Демонтаж» Арена Ваняна в Армянском музее Москвы.

Вы сможете познакомиться с автором, узнать, как рождаются герои, счастье или достоинство важнее в переломные времена; что такое человек в блокаде, как описать траекторию беды и какова роль культуры в момент исторической катастрофы. Издательство благодарит организатора, Самвела Шахбазяна, и всех участников этого содержательного разговора.

«Демонтаж» в интернет-магазине

​​Слушаю иногда подкасты «Нью-Йоркера», и на днях это был Critics at large. В нем нет ничего выдающегося, просто три миллениала болтают о всякой культурной фигне. Последний выпуск был посвящен поиску комфорта в искусстве, а точнее, эскапизму с помощью искусства в темные времена. И я вдруг поймал себя на мысли, что я не исключение и тоже порой занимаюсь эскапизмом через искусство и, как правило, это сериалы. Например, в ковидные годы это был «Клан Сопрано», который я с удовольствием и не спеша пересмотрел с женой. Дело, видимо, было в том, что хороший (в моем понимании) сериал — как старый приятель: с ним нескучно, он тебя особо не напрягает, в чем-то вы похожи, в чем-то нет, но разные мелочи вас сближают, и это хорошо.

А сейчас таким приятелем-сериалом стал «Коломбо». Да, тот самый из 1970-х. Я начал его смотреть во многом из-за Вима Вендерса, у которого Питер Фальк (гл. актер «Коломбо») играет самого себя в «Небе над Берлином». И, черт возьми, «Коломбо» — это идеальный сериал, чтобы отключиться от действительности на час-полтора. Лучший образец pulp fiction, в котором из эпизода в эпизод никогда ничего не меняется, добро всегда побеждает зло, причем побеждает благодаря одним и тем же методам (ум + мужество + упорство). А главное, сам образ Коломбо — простоватого детектива-семьянина, который прикидывается дурачком, хотя в действительности знает убийцу с самого начала, — по сути, тот самый ангел из «Неба над Берлином», который всегда услышит человека и утешит его, особенно в темные времена.