Возвращаем ветеранов в мирную жизнь. Наш новый проект.
С фронта возвращаются десятки тысяч людей. Их будет больше, чем ветеранов Афгана и Чечни. И у меня есть большое опасение, что эти люди почувствуют себя брошенными.
Сейчас восстановлением ветеранов занимаются государственные фонды, местные и региональные чиновники. Они направляют бойцов в санатории, консультируют по документам, предоставляют психологов, предлагают вакансии.
Мы разобрались с тем, как работает эта система.
За последние месяцы наша команда провела десятки интервью с ветеранами СВО: кадровыми военными, добровольцами, мобилизованными. Мы проанализировали всё, о чём они говорят.
Ситуация от региона к региону — разная. Где-то людей окружают вниманием и сразу решают их проблемы, а где-то они сталкиваются с типичным подходом чиновников. Их отфутболивают, относятся холодно или топят в бюрократических процедурах. Люди опускают руки.
Мы знаем случаи, когда ветеранов обманывала армейская бюрократия и они не получали положенные выплаты. Мы знаем эпизод, когда за осколочное ранение дали мешок моркови. Есть случаи, когда недолеченных бойцов отправляют обратно в штурмовики чуть ли не на костылях. Обращения к психологам от госфондов нередко бывают бесполезными, потому что специалисты просто перегружены и уже сами нуждаются в психологах.
Проблем много. А будет ещё больше.
Человек, который прошёл войну, возможно потерял конечность или получил контузию, столкнувшись с холодным отношением, обычно просто плюёт и решает остаться со своими проблемами наедине.
Мы хотим, чтобы такого не было.
Ветераны — это, как правило, семейные взрослые мужчины из регионов. Для многих из них даже просто обратиться за помощью — уже преодолеть себя. А если они видят хамское отношение, то опускают руки.
Частных же инициатив критически мало, их можно пересчитать по пальцам.
Опыт наших гуманитарных миссий показывает, что мы можем организовать любой процесс намного качественнее и эффективнее, чем громоздкая государственнаявертикаль.
Почему я запускаю проект сейчас?
Мы не знаем, чем завершатся переговоры. В любом случае боевые действия резко не прекратятся. Но когда война закончится, поток вернувшихся станет огромным.
За три года я понял, что бюрократическая машина не может эффективно справиться с резкими изменениями. Скорее всего, в первые полгода-год после войны, когда поток с фронта превратится в лавину, качество господдержки будет низким.
Об этом же говорит, например, опыт «Народной Аптечки» — три года идёт война, на высоком уровне создана комиссия, а до сих пор куча подразделений нуждаются в аптечках.
Готовиться к будущему потоку ветеранов на гражданку нужно уже сейчас. Тогда, в необходимый момент, у нас получится масштабироваться.
Направлений будет несколько: психологическая реабилитация, юридическая поддержка, трудоустройство и ресоциализация, то есть полноценное возвращение в мирное общество.
Лично мне лозунг «Своих не бросаем» нравится. Он правильный. Но часто за ним не стоит ничего, кроме пустого плакатного пафоса. Я хочу, чтобы этот лозунг обрёл жизнь — силами гражданского общества, нас с вами. Именно этого мы добивались, когда были в Мариуполе в самые трудные для города дни. Именно поэтому мы будем помогать нашим ветеранам, приложив весь свой опыт, знания и силы.
Собирать средства на проект будем публично, как и на гуманитарную помощь. Если вы хотите пожертвовать крупную сумму или оказать нам другую поддержку — напишите мне в личные сообщения.
Возвращаем ветеранов в мирную жизнь. Наш новый проект.
С фронта возвращаются десятки тысяч людей. Их будет больше, чем ветеранов Афгана и Чечни. И у меня есть большое опасение, что эти люди почувствуют себя брошенными.
Сейчас восстановлением ветеранов занимаются государственные фонды, местные и региональные чиновники. Они направляют бойцов в санатории, консультируют по документам, предоставляют психологов, предлагают вакансии.
Мы разобрались с тем, как работает эта система.
За последние месяцы наша команда провела десятки интервью с ветеранами СВО: кадровыми военными, добровольцами, мобилизованными. Мы проанализировали всё, о чём они говорят.
Ситуация от региона к региону — разная. Где-то людей окружают вниманием и сразу решают их проблемы, а где-то они сталкиваются с типичным подходом чиновников. Их отфутболивают, относятся холодно или топят в бюрократических процедурах. Люди опускают руки.
Мы знаем случаи, когда ветеранов обманывала армейская бюрократия и они не получали положенные выплаты. Мы знаем эпизод, когда за осколочное ранение дали мешок моркови. Есть случаи, когда недолеченных бойцов отправляют обратно в штурмовики чуть ли не на костылях. Обращения к психологам от госфондов нередко бывают бесполезными, потому что специалисты просто перегружены и уже сами нуждаются в психологах.
Проблем много. А будет ещё больше.
Человек, который прошёл войну, возможно потерял конечность или получил контузию, столкнувшись с холодным отношением, обычно просто плюёт и решает остаться со своими проблемами наедине.
Мы хотим, чтобы такого не было.
Ветераны — это, как правило, семейные взрослые мужчины из регионов. Для многих из них даже просто обратиться за помощью — уже преодолеть себя. А если они видят хамское отношение, то опускают руки.
Частных же инициатив критически мало, их можно пересчитать по пальцам.
Опыт наших гуманитарных миссий показывает, что мы можем организовать любой процесс намного качественнее и эффективнее, чем громоздкая государственнаявертикаль.
Почему я запускаю проект сейчас?
Мы не знаем, чем завершатся переговоры. В любом случае боевые действия резко не прекратятся. Но когда война закончится, поток вернувшихся станет огромным.
За три года я понял, что бюрократическая машина не может эффективно справиться с резкими изменениями. Скорее всего, в первые полгода-год после войны, когда поток с фронта превратится в лавину, качество господдержки будет низким.
Об этом же говорит, например, опыт «Народной Аптечки» — три года идёт война, на высоком уровне создана комиссия, а до сих пор куча подразделений нуждаются в аптечках.
Готовиться к будущему потоку ветеранов на гражданку нужно уже сейчас. Тогда, в необходимый момент, у нас получится масштабироваться.
Направлений будет несколько: психологическая реабилитация, юридическая поддержка, трудоустройство и ресоциализация, то есть полноценное возвращение в мирное общество.
Лично мне лозунг «Своих не бросаем» нравится. Он правильный. Но часто за ним не стоит ничего, кроме пустого плакатного пафоса. Я хочу, чтобы этот лозунг обрёл жизнь — силами гражданского общества, нас с вами. Именно этого мы добивались, когда были в Мариуполе в самые трудные для города дни. Именно поэтому мы будем помогать нашим ветеранам, приложив весь свой опыт, знания и силы.
Собирать средства на проект будем публично, как и на гуманитарную помощь. Если вы хотите пожертвовать крупную сумму или оказать нам другую поддержку — напишите мне в личные сообщения.
"He has kind of an old-school cyber-libertarian world view where technology is there to set you free," Maréchal said. In addition, Telegram's architecture limits the ability to slow the spread of false information: the lack of a central public feed, and the fact that comments are easily disabled in channels, reduce the space for public pushback. Russians and Ukrainians are both prolific users of Telegram. They rely on the app for channels that act as newsfeeds, group chats (both public and private), and one-to-one communication. Since the Russian invasion of Ukraine, Telegram has remained an important lifeline for both Russians and Ukrainians, as a way of staying aware of the latest news and keeping in touch with loved ones. Individual messages can be fully encrypted. But the user has to turn on that function. It's not automatic, as it is on Signal and WhatsApp. Elsewhere, version 8.6 of Telegram integrates the in-app camera option into the gallery, while a new navigation bar gives quick access to photos, files, location sharing, and more.
from hk
