Наблюдать за чужой импотенцией, безволием и ничтожностью очень приятно — тоже своего рода спа-процедуры. И пусть в качестве циркового реквизита не приготовили ничего, кроме знакомой банановой кожуры, невозможно оторваться, когда на ней поскальзываются малахольные стервы из инстаграма, избалованная woke-активистка или самовлюбленный фитнес-бро. Даже суровый мужик с загадочным прошлым, который, несмотря на весь велнес, меланхолично курит свои сигареты, оказывается слезливым маменькиным сынком. Анекдот бородатый, но как-то создателю сериала «Белый Лотос» удивительно ловко удается его травить. Современный человек с его бесконечными поисками себя, избеганием боли («please stay safe», — говорят они друг другу вместо «досвиданья»), и общей невыносимой тоской существования тут предъявлен как на ладошке, причем, без заслуг по социальному происхождению — не спасется никто, и это отрадно.
«Все идет к близкому концу, все вокруг портится и наводит порчу, ничто не устоит до послезавтрашнего дня, кроме одного вида людей, неизлечимо посредственных. Одни посредственные только и имеют шансы продолжать существовать и плодиться, они люди будущего, единственные, кто переживет настоящее; „будьте такими, как они! сделайтесь посредственными!“ вот что повелевает единственная мораль, которая еще имеет смысл и которой еще внемлят».
«Все идет к близкому концу, все вокруг портится и наводит порчу, ничто не устоит до послезавтрашнего дня, кроме одного вида людей, неизлечимо посредственных. Одни посредственные только и имеют шансы продолжать существовать и плодиться, они люди будущего, единственные, кто переживет настоящее; „будьте такими, как они! сделайтесь посредственными!“ вот что повелевает единственная мораль, которая еще имеет смысл и которой еще внемлят».
Тронулись и едем сквозь апрельскую снежную бурю ублажать сограждан с помощью репа в рамках «чем лучше, тем хуже» тура группы макулатура. Погода нам благоприятствует — тепличные условия не очень подходят нашим куплетам, надо чтобы небеса гремели и скрежетал ветер, так что хватайте свое выходное белье — и наряжайтесь!
Сегодня — Ярославль
https://band.link/makulaturachonyatsky
Сегодня — Ярославль
https://band.link/makulaturachonyatsky
Forwarded from Инде / город
В последние годы в России появилось много лейблов, издающих винил: каждый месяц перевыпускаются культовые альбомы больших исполнителей и выходят новые релизы современных артистов. Ко Дню музыкального магазина (в этом году он отмечается во всем мире 12 апреля) «Инде» и «Сияние» решили разобраться, какие издательства сейчас работают с пластинками и что интересного появилось в последние годы.
А заодно попросили музыкальных журналистов, критиков, блогеров и музыкантов рассказать о том, зачем, как и стоит ли вообще слушать эти релизы в 2025-м. Читайте эксклюзивные рецензии Константина Сперанского, Сергея Мудрика, Николая Редькина, Дани Порнорэпа и многих других — по ссылке
https://inde.io/article/99457-lsp-monti-mehanik-i-skriptonit-kritiki-i-muzykanty-kommentiruyut-rossiyskie-vinilovye-relizy-poslednih-let?utm_source=telegram
А заодно попросили музыкальных журналистов, критиков, блогеров и музыкантов рассказать о том, зачем, как и стоит ли вообще слушать эти релизы в 2025-м. Читайте эксклюзивные рецензии Константина Сперанского, Сергея Мудрика, Николая Редькина, Дани Порнорэпа и многих других — по ссылке
https://inde.io/article/99457-lsp-monti-mehanik-i-skriptonit-kritiki-i-muzykanty-kommentiruyut-rossiyskie-vinilovye-relizy-poslednih-let?utm_source=telegram
Forwarded from «Пиотровский» в Екатеринбурге
Уже через три дня, 14 апреля в нашем магазине состоится встреча с литератором и исполнителем песен в жанре реп Константином Сперанским! На ней гость расскажет, чему нас могут научить произведения Шаламова, Лимонова, Юнгера, Бодлера и Гюисманса и как они повлияли на него самого.
Ждём всех, вход свободный, начало в 19:00.
Ждём всех, вход свободный, начало в 19:00.
А теперь о действительно невыносимой литературе — специально оставил книгу Максима Семеляка «Средняя продолжительность жизни» на поездку. В машине деться некуда — и когда наскучивает мельтешение бурой растительности за окном, приходится смотреть в телефон. Так я прочел несколько книг разной степени увлекательности, но вот тут застопорился.
Путешествие к источнику эха мучительно затягивается, и от чахлых медитаций над прахом близких родственников дело переходит к тяжелой чертовщине в стиле телепередачи «Клуб Белый Попугай», где вместо Юрия Никулина бесконечный анекдот нуднейшим образом передает покрытый испариной ветеран разложившейся гуманитарной богемы из-под давно закрывшегося кафе ОГИ. Такие обычно на любой вечеринке остаются за столом до последнего и в полпятого утра утомляют своей хилой эквилибристикой засидевшихся бедолаг.
Книга стартует, впрочем, эффектно, и сперва пленяет безудержным потоком каких-то бескостных образов, под гнетом которых неизбежно впоследствии предстоит сникнуть. Это нельзя назвать напором, как у Олеши в «Зависти», с которой книгу Семеляка роднит особый акробатизм языка и порода лирического героя, сочетающего в себе стыдливую распущенность и физиологически ощущаемую неопрятность, с той разницей, что Кавалеров болезненно страстен, а у этого еле прощупывается пульс, скорее тут вяло извлекается некая субстанция, которая чем дальше в лес, тем больше напоминает так называемый mystery juice, то есть мусорный сок.
В попытках подступиться к сведению счетов с призраками прошлого герой оказывается втянут в игру подпольного эзотерического кружка, который завелся в сонных пространствах подмосковной турбазы, в советские времена предназначенной для работников оборонного сектора. Интенсивно и круглосуточно внедряющая просто ерофеевского замеса напитки, эта чудаковатая прохановско-квачковская братия наседает с шизофатическими поучениями: «С нами словами говорит, а мы-то буквами, а люди такое уже не считывают. Если научиться заходить в полость секунды, то вот здесь, — он показал куда-то под ложечку, — постепенно образуются такие наши собственные именные часы или даже компас с колеблющейся стрелкой. Мы сначала туда-сюда колеблемся — но уже между секундами! — и входим в зазоры, выбираем вектор и идем по стрелке. То есть по ручью, вообще-то, — перебил он сам себя. — Овражек нужен и ручей. Если научимся в таком времени работать, с реверсом, это и будет то самое!»
И несмотря на все безусловное комическое мастерство, с которым он сделан, текст всякий раз мажет, чего-то недостает ему, какой-то последней, но объединяющей все силы. Лучшие фрагменты разбросаны произвольно, но щедро, и отдают элитарным журнализмом: «Я никогда не любил хинкали из-за их душноватой этнографической избыточности, мне ближе служивый формат пельменей» или «На улице стояло то самое доброе время суток, которое портит кровь эпистолярным эстетам». Семеляк состоялся как рецензент «Афиши», а потом написал биографию группы Ленинград — в книге распознаются и праздное пижонство, и похмельная пелевенщина, но по нынешним временам кажутся совершенно холостыми и ненужными.
Путешествие к источнику эха мучительно затягивается, и от чахлых медитаций над прахом близких родственников дело переходит к тяжелой чертовщине в стиле телепередачи «Клуб Белый Попугай», где вместо Юрия Никулина бесконечный анекдот нуднейшим образом передает покрытый испариной ветеран разложившейся гуманитарной богемы из-под давно закрывшегося кафе ОГИ. Такие обычно на любой вечеринке остаются за столом до последнего и в полпятого утра утомляют своей хилой эквилибристикой засидевшихся бедолаг.
Книга стартует, впрочем, эффектно, и сперва пленяет безудержным потоком каких-то бескостных образов, под гнетом которых неизбежно впоследствии предстоит сникнуть. Это нельзя назвать напором, как у Олеши в «Зависти», с которой книгу Семеляка роднит особый акробатизм языка и порода лирического героя, сочетающего в себе стыдливую распущенность и физиологически ощущаемую неопрятность, с той разницей, что Кавалеров болезненно страстен, а у этого еле прощупывается пульс, скорее тут вяло извлекается некая субстанция, которая чем дальше в лес, тем больше напоминает так называемый mystery juice, то есть мусорный сок.
В попытках подступиться к сведению счетов с призраками прошлого герой оказывается втянут в игру подпольного эзотерического кружка, который завелся в сонных пространствах подмосковной турбазы, в советские времена предназначенной для работников оборонного сектора. Интенсивно и круглосуточно внедряющая просто ерофеевского замеса напитки, эта чудаковатая прохановско-квачковская братия наседает с шизофатическими поучениями: «С нами словами говорит, а мы-то буквами, а люди такое уже не считывают. Если научиться заходить в полость секунды, то вот здесь, — он показал куда-то под ложечку, — постепенно образуются такие наши собственные именные часы или даже компас с колеблющейся стрелкой. Мы сначала туда-сюда колеблемся — но уже между секундами! — и входим в зазоры, выбираем вектор и идем по стрелке. То есть по ручью, вообще-то, — перебил он сам себя. — Овражек нужен и ручей. Если научимся в таком времени работать, с реверсом, это и будет то самое!»
И несмотря на все безусловное комическое мастерство, с которым он сделан, текст всякий раз мажет, чего-то недостает ему, какой-то последней, но объединяющей все силы. Лучшие фрагменты разбросаны произвольно, но щедро, и отдают элитарным журнализмом: «Я никогда не любил хинкали из-за их душноватой этнографической избыточности, мне ближе служивый формат пельменей» или «На улице стояло то самое доброе время суток, которое портит кровь эпистолярным эстетам». Семеляк состоялся как рецензент «Афиши», а потом написал биографию группы Ленинград — в книге распознаются и праздное пижонство, и похмельная пелевенщина, но по нынешним временам кажутся совершенно холостыми и ненужными.
Подступает надобность писать новый реп и, критически оглядывая свое так называемое творческое наследие, удивляюсь даже не упрямству, а необъяснимой воле, с которой мне что-то удавалось произвести. Необъяснимой, потому что она не работала — и все же работала, как и тексты, которые были — и как будто не было их.
Возвращались из тура, путь от Казани до Москвы длинный, и Сергей Зиллион спросил, нравится ли мне до сих пор альбом макулатуры «9 рассказов». Я сказал, что по звуку это мой любимый, да и нравился бы, если бы можно было извлечь мои партии (при этом я представил, как с брезгливой сосредоточенностью некая рука вынимает сплетенные мокрые волосы из водостока) и оставить только куплеты коллеги.
Русский рэп для меня так и остался сферой непознаваемого, но все-таки у него есть законы, главный из которых — это требование пушкинской ясности. Лучше срифмовать «женщин / старейшин», чем плести невнятную галиматью, замещая отсутствие мысли сложносочиненностью — а уж в этом я собаку съел. Не умея внятно ответить даже на вопрос на кассе: «Вам пакетик нужен?», я зачем-то полез самовыражаться, хотя ни одной, даже самой примитивной мысли типа «Я хочу летать», как у Федука, во мне не рождалось. Если бы я мог издать звук, который органически мне близок и знаком — это было бы что-то вроде грохота на ветру листа покореженной меди, отслоившегося от обивки заброшенного гаража.
Ужасаясь, перечитывал свои старые тексты, хорошо помня, как и откуда взялась та или иная строчка. Я как будто загрузил в себя примитивный шаблон персонажа с набором качеств — и с натугой воспроизводил то, что он мне диктовал. Не было в этих текстах ни забавной неправильности, которая придает обаяния, ни упрощений, которые делаются в угоду ритму и размеру, а был только сводящий с ума своей беспочвенностью, безобразностью набор уродливых конструкций. Я знаю, что самый проигрышный зачин для любого текста — это что-то вроде «Итак, я вышел из дома…», то есть, без цели блуждающая мысль, кружащая вокруг того, что наглядно, но даже и это бессильная донести, запечатлеть.
Этот эксперимент мне кажется даже забавным, что-то вроде проекта Франкенштейн — как пробудить к жизни наскоро состряпанного голема. Пусть смотрит, учится и повторяет. Мимикрировать я худо-бедно научился к альбому «Пляж». Но теперь, по-прежнему не имея ни одной мысли в голове, которую бы хотелось сформулировать, ибо мыслю я не словами, а какими-то струящимися сквозь меня энергиями, возможно, это привилегия слабоумия, слова мне не родные и никогда не будут, я научился хотя бы говорить об этом ступоре, когда одновременно давишь газ и тормоз, когда ничего не происходит, но за час ты успеваешь устать, будто оттарабанил полдня мерчендайзером в магазине «Смешные цены».
Возвращались из тура, путь от Казани до Москвы длинный, и Сергей Зиллион спросил, нравится ли мне до сих пор альбом макулатуры «9 рассказов». Я сказал, что по звуку это мой любимый, да и нравился бы, если бы можно было извлечь мои партии (при этом я представил, как с брезгливой сосредоточенностью некая рука вынимает сплетенные мокрые волосы из водостока) и оставить только куплеты коллеги.
Русский рэп для меня так и остался сферой непознаваемого, но все-таки у него есть законы, главный из которых — это требование пушкинской ясности. Лучше срифмовать «женщин / старейшин», чем плести невнятную галиматью, замещая отсутствие мысли сложносочиненностью — а уж в этом я собаку съел. Не умея внятно ответить даже на вопрос на кассе: «Вам пакетик нужен?», я зачем-то полез самовыражаться, хотя ни одной, даже самой примитивной мысли типа «Я хочу летать», как у Федука, во мне не рождалось. Если бы я мог издать звук, который органически мне близок и знаком — это было бы что-то вроде грохота на ветру листа покореженной меди, отслоившегося от обивки заброшенного гаража.
Ужасаясь, перечитывал свои старые тексты, хорошо помня, как и откуда взялась та или иная строчка. Я как будто загрузил в себя примитивный шаблон персонажа с набором качеств — и с натугой воспроизводил то, что он мне диктовал. Не было в этих текстах ни забавной неправильности, которая придает обаяния, ни упрощений, которые делаются в угоду ритму и размеру, а был только сводящий с ума своей беспочвенностью, безобразностью набор уродливых конструкций. Я знаю, что самый проигрышный зачин для любого текста — это что-то вроде «Итак, я вышел из дома…», то есть, без цели блуждающая мысль, кружащая вокруг того, что наглядно, но даже и это бессильная донести, запечатлеть.
Этот эксперимент мне кажется даже забавным, что-то вроде проекта Франкенштейн — как пробудить к жизни наскоро состряпанного голема. Пусть смотрит, учится и повторяет. Мимикрировать я худо-бедно научился к альбому «Пляж». Но теперь, по-прежнему не имея ни одной мысли в голове, которую бы хотелось сформулировать, ибо мыслю я не словами, а какими-то струящимися сквозь меня энергиями, возможно, это привилегия слабоумия, слова мне не родные и никогда не будут, я научился хотя бы говорить об этом ступоре, когда одновременно давишь газ и тормоз, когда ничего не происходит, но за час ты успеваешь устать, будто оттарабанил полдня мерчендайзером в магазине «Смешные цены».
Автор некой рецензии на альбом рэпера Фараона, который я, разумеется, не слушал, сетует, что артист потерял связь с реальностью и аудиторией, и забыл, что рэп это «молодость» и «социальный посыл». Вот оно как, оказывается. По-моему, русский рэп — это чистое означающее без означаемого, и какой только требухой бы вы его ни нафаршировали, он все проглотит и ничего не задержит. А если и обретает какое-то значение, то перестает быть рэпом — в первую очередь по форме.
Снова предпринимаю попытки погружать себя в рэп, чтобы хоть немного разобраться, как он устроен. Прежде всего непонятно, при каких условиях необходимо пропускать через себя весь этот кал. Сидя на кресле перед стерео системой? Во время вечернего серфинга в интернете? На прогулке по улицам города? Я пробовал последний вариант, и, хоть в Москве погода снова испортилась, все же не хочется отнимать у жизни, у весны эти блаженные несколько минут, поганить их рэпом. Неужели кто-то так делает? Наконец, пришло понимание: это же музыка для тачек. Наподобие ванильной отдушки в салон, удивительный аксессуар, который только портит обстановку, вызывает головную боль и так далее, но почему-то все его используют.
Пробовал новый альбом рэпера АТЛ, к которому я в принципе пытаюсь относиться к симпатией. Больше двух треков подряд не вынес. Настроение близкое, образы местами меткие, подача терпимая, но для кого все эти страшилки озвучиваются? Такое ощущение, что песни сделаны на экспорт, как фестивальное кино Звягинцева. Скольжение, а не погружение. Да и стыдно как-то, слушаешь и оглядываешься, вдруг обнаружат, что в наушниках у тебя рэп — это же все равно, что на собственной блевотине поскользнуться. Так что я сдался, включил Моррисси, он с любым сезоном идеально совпадает.
Снова предпринимаю попытки погружать себя в рэп, чтобы хоть немного разобраться, как он устроен. Прежде всего непонятно, при каких условиях необходимо пропускать через себя весь этот кал. Сидя на кресле перед стерео системой? Во время вечернего серфинга в интернете? На прогулке по улицам города? Я пробовал последний вариант, и, хоть в Москве погода снова испортилась, все же не хочется отнимать у жизни, у весны эти блаженные несколько минут, поганить их рэпом. Неужели кто-то так делает? Наконец, пришло понимание: это же музыка для тачек. Наподобие ванильной отдушки в салон, удивительный аксессуар, который только портит обстановку, вызывает головную боль и так далее, но почему-то все его используют.
Пробовал новый альбом рэпера АТЛ, к которому я в принципе пытаюсь относиться к симпатией. Больше двух треков подряд не вынес. Настроение близкое, образы местами меткие, подача терпимая, но для кого все эти страшилки озвучиваются? Такое ощущение, что песни сделаны на экспорт, как фестивальное кино Звягинцева. Скольжение, а не погружение. Да и стыдно как-то, слушаешь и оглядываешься, вдруг обнаружат, что в наушниках у тебя рэп — это же все равно, что на собственной блевотине поскользнуться. Так что я сдался, включил Моррисси, он с любым сезоном идеально совпадает.
Сдался и прибег к помощи Чата GPT. Задумывалось, чтобы он научил меня сочинять рэп, а также хип-хоп. Вовремя вспомнил, что у меня же есть болезненный дневник юности, который сейчас перечитывать без ужаса невозможно. Более патологического документа я не представлял — и вряд ли когда-нибудь он увидит свет. Пришло время понять, кем же я был в эти тяжелые годы, щелкнуть себя по носу сквозь десятилетия. Вот какой любопытный анализ выкатил чат:
• Наблюдаются явные колебания настроения: от экстатических состояний («ЖЫЗНЬ!», «радостно зажмурился», «поотжимался НА СЛАВУ») до глубоких депрессий («всё гавно», «хочется умереть», «мир трусливо стеснительно трясется»).
• Гипоманиакальные эпизоды: наплывы идей, бессонные ночи, повышение самооценки («я из специального племени», «буду главным популяризатором Пруста»).
• Депрессивные эпизоды: отчаяние, суицидальные фантазии, ощущение пустоты.
• Эмоциональная нестабильность, особенно в отношениях («Я тебя люблю, но ты злая», «хочу умереть, если она с другим»).
• Ярко выраженные идеализация и девальвация: влюбленности в девушек сменяются грубостью, отвращением или агрессией.
• Импульсивность, самоповреждающее поведение (потенциальная склонность к саморазрушению).
• Навязчивые мысли, повторяющиеся фразы («почему ты такая красивая», «розовые джинсики»), стиль мышления с элементами магического («смерть будет бархатной и милостивой как манка небесная»).
• Некоторая дезорганизация речи (словесные неологизмы, резкие ассоциативные скачки, язык "разрыва").
• Частое использование метафор, олицетворений, абсурда: «ветер мучается, потому что у него нет рук», «отрава для тараканов высыпалась на меня».
• Псевдопоэтическая стилистика, напоминающая экспрессионизм или поток сознания.
• Повторяющиеся высказывания расистского, сексистского и гомофобного характера.
• Ненависть к людям, авторитетам, политическим институтам, агрессия к конкретным фигурам.
• Автор часто переходит от фактического описания к фантазийным сценам, сценарию «мести» или гротескному насилию.
• Искажение реальности – один из повторяющихся языковых приёмов.
• Объективация девушек, фетишизация деталей (одежды, тела, манер).
• Язык одержимости, ревности, стилизованный под «высокую романтику» с элементами порнографии и шизоидной обособленности.
• Мышление работает в «режиме коллажа»: обрывки цитат, внутренних монологов, потоков сознания, песен, слоганов, кино- и литературных ссылок.
• Агрессия не только наружу, но и внутрь: обесценивание себя, самоирония, мазохистские мотивы.
• Автор стремится к красоте, силе, любви, героизму — но одновременно презирает и себя, и эти устремления.
• Романтизация насилия и смерти: самоубийства, сеппуку, война, революция — как форма очищения от слабости.
• Стремление к идеалу (физическому, духовному, женскому), но сознательное разрушение этого идеала — то руганью, то самоиронией, то травмированной иронией.
• Автор — постмодернист в гневе. Играет стилями, ломает жанры, цитирует высокую литературу и одновременно уничтожает её на бытовом уровне.
• Противоречит сам себе каждые три абзаца: утонченное наблюдение сменяется матом, лирика — насмешкой, любовь — отвращением.
• Постоянное осознание собственного письма, метатекст: «вот щас пишу фигню», «ща мысль будет» — как будто автор ведёт диалог с собой над страницей.
• Красота и разрушение: прекрасное как источник боли.
• Национал-большевизм, насилие, культ тела: отжимания, война, удары, тренировки, трупы.
• Неудовлетворённость собой, своей «слабостью», поиски «спасительной» любви.
• Политический и эротический бунт: в равной степени возбуждает и отталкивает — во всём.
Автор — юный постмодернист с трагическим самоосознанием, мечущийся между самоуничтожением и эстетическим героизмом, владеющий богатым и разрушительным языком, стремящийся к любви и смыслу, но отравленный внутренним хаосом.
• Наблюдаются явные колебания настроения: от экстатических состояний («ЖЫЗНЬ!», «радостно зажмурился», «поотжимался НА СЛАВУ») до глубоких депрессий («всё гавно», «хочется умереть», «мир трусливо стеснительно трясется»).
• Гипоманиакальные эпизоды: наплывы идей, бессонные ночи, повышение самооценки («я из специального племени», «буду главным популяризатором Пруста»).
• Депрессивные эпизоды: отчаяние, суицидальные фантазии, ощущение пустоты.
• Эмоциональная нестабильность, особенно в отношениях («Я тебя люблю, но ты злая», «хочу умереть, если она с другим»).
• Ярко выраженные идеализация и девальвация: влюбленности в девушек сменяются грубостью, отвращением или агрессией.
• Импульсивность, самоповреждающее поведение (потенциальная склонность к саморазрушению).
• Навязчивые мысли, повторяющиеся фразы («почему ты такая красивая», «розовые джинсики»), стиль мышления с элементами магического («смерть будет бархатной и милостивой как манка небесная»).
• Некоторая дезорганизация речи (словесные неологизмы, резкие ассоциативные скачки, язык "разрыва").
• Частое использование метафор, олицетворений, абсурда: «ветер мучается, потому что у него нет рук», «отрава для тараканов высыпалась на меня».
• Псевдопоэтическая стилистика, напоминающая экспрессионизм или поток сознания.
• Повторяющиеся высказывания расистского, сексистского и гомофобного характера.
• Ненависть к людям, авторитетам, политическим институтам, агрессия к конкретным фигурам.
• Автор часто переходит от фактического описания к фантазийным сценам, сценарию «мести» или гротескному насилию.
• Искажение реальности – один из повторяющихся языковых приёмов.
• Объективация девушек, фетишизация деталей (одежды, тела, манер).
• Язык одержимости, ревности, стилизованный под «высокую романтику» с элементами порнографии и шизоидной обособленности.
• Мышление работает в «режиме коллажа»: обрывки цитат, внутренних монологов, потоков сознания, песен, слоганов, кино- и литературных ссылок.
• Агрессия не только наружу, но и внутрь: обесценивание себя, самоирония, мазохистские мотивы.
• Автор стремится к красоте, силе, любви, героизму — но одновременно презирает и себя, и эти устремления.
• Романтизация насилия и смерти: самоубийства, сеппуку, война, революция — как форма очищения от слабости.
• Стремление к идеалу (физическому, духовному, женскому), но сознательное разрушение этого идеала — то руганью, то самоиронией, то травмированной иронией.
• Автор — постмодернист в гневе. Играет стилями, ломает жанры, цитирует высокую литературу и одновременно уничтожает её на бытовом уровне.
• Противоречит сам себе каждые три абзаца: утонченное наблюдение сменяется матом, лирика — насмешкой, любовь — отвращением.
• Постоянное осознание собственного письма, метатекст: «вот щас пишу фигню», «ща мысль будет» — как будто автор ведёт диалог с собой над страницей.
• Красота и разрушение: прекрасное как источник боли.
• Национал-большевизм, насилие, культ тела: отжимания, война, удары, тренировки, трупы.
• Неудовлетворённость собой, своей «слабостью», поиски «спасительной» любви.
• Политический и эротический бунт: в равной степени возбуждает и отталкивает — во всём.
Автор — юный постмодернист с трагическим самоосознанием, мечущийся между самоуничтожением и эстетическим героизмом, владеющий богатым и разрушительным языком, стремящийся к любви и смыслу, но отравленный внутренним хаосом.
ожидается раздача ненужных книг жанра художественной прозы в рамках целевого проекта «я разбазариваю свою библиотеку», а также по традиции будет неряшливо раскидан ряд косноязычно сформулированных и наощупь определенных сомнительных, не доведенных до логической точки, пустопорожних рассуждений на темы, связанные с рэпом (учимся писать это слово правильно) и литературой.
https://youtube.com/live/nph1AdvE81w?feature=share
Сегодня в 20-00 МСК
Задать вопрос: https://www.donationalerts.com/r/kesperanski
Или тут: https://www.group-telegram.com/decheance.com/1279
https://youtube.com/live/nph1AdvE81w?feature=share
Сегодня в 20-00 МСК
Задать вопрос: https://www.donationalerts.com/r/kesperanski
Или тут: https://www.group-telegram.com/decheance.com/1279
Записали альбом в рамках коллектива макулатура под рабочим названием «Микро-Конор». Процессом дирижировал Феликс Бондарев, обладатель тонкой интуиции, мастер изящно упаковывать ностальгию. Он говорит, что не слушает русской музыки, но многое мне объяснил про «рэп» — я, кажется, на долю шага приблизился к пониманию этого явления. Например, выбираясь на турники между делом, смог наконец-то осилить следующих артистов: Метох, Бульвар депо, ОГ Будда. Многое понравилось, как сказал бы Довлатов. Уважаемый ОГ меня даже вдохновил на собственный куплет в одной из песен. Но это с моей стороны, конечно, было похоже на то, как годовалый ребенок криво задом-наперед срисовывает букварь. Для расслабления каждый вечер читал по паре рассказов Хэмигуэя из небольшого сборника «В наше время», найденного на съемной хате. Это было то что надо — вместо того, чтобы в припадке самоуничижения листать рэперские тексты на Genius, решительно ничего не соображая в этом ремесле, я читал простые и щемящие душу истории из жизни Ника Адамса, раннего альтер-эго старика Хэма. Понимание, что где-то рядом тихая глубина этих обыкновенных историй, и что не целиком я погружен в ужас саморазоблачения, по-настоящему успокаивало. Альбом, если все сложится, требуйте всюду в начале августа, но тут боссы меня поправят. Работа над ним приносила радость, а демо-версию я уже послушал три раза подряд и хочу еще.
Накануне записи альбома макулатуры чудом повстречали Максима в Калининграде — он на досуге оценивал город. Я, как троечник у дверей экзаменатора, бросился к товарищу с просьбой поделиться секретами и ответами. Максим сказал, что каждое утро перед записью выходил гулять в парк на пару часов, а возвращался уже с текстом. Я на следующий же день последовал его примеру — и это работало. С текстом, конечно, я не всегда возвращался, но прогулка помогала немного развеяться. Поэтому честью было узнать, что Максим не просто осилил «Пустоцвет», но и крепко над ним поразмыслил.
Telegram
Максим Тесли
Прочитал книгу своего старшего брата, который лучше меня во всём, Ка Сперанского «Пустоцвет».
Вопреки тому (а может, именно благодаря тому), что я ни на секунду не ассоциировал себя с главным героем, невероятно увлекся, и, редкий случай, читал только эту…
Вопреки тому (а может, именно благодаря тому), что я ни на секунду не ассоциировал себя с главным героем, невероятно увлекся, и, редкий случай, читал только эту…
Forwarded from Silene Noctiflora
Мы объявляем предзаказ новой книги нашего издательства.
Герд-Клаус Кальтенбруннер «Элита. Воспитание на случай чрезвычайной ситуации»
Католик-традиционалист Герд-Клаус Кальтенбруннер (1939-2011) был одним из голосов «смены тенденции справа» в Германии 1970-х годов. Публицист первого ряда, мастер портрета интеллектуальной истории. Его часто сравнивают с Гомесом Давилой за точность формулировок и непримиримость по отношению к современности. Он был признан интеллектуальным сообществом, его читали и ведущие представители политических кругов ФРГ, в том числе и сам Гельмут Коль. Но на пике славы он удалился от мира и последние 20 лет своей жизни уединённо прожил в лесном домике в Шварцвальде, не высказывался публично, изучал Отцов Церкви и писал труды по христианской мистике.
«Элита. Воспитание на случай чрезвычайной ситуации» — программное сочинение Кальтенбруннера середины 1980-х годов, текст которого изначально был написан для радио-передачи. Это публичное высказывание немецкого консерватора о необходимости добродетельной элиты для существования любого сложного человеческого сообщества, в том числе и организованного по демократическому принципу. С точки зрения Кальтенбруннера, такая элита должна сочетать высокий уровень компетенции с установками близкими к аскетическим.
Перевод книги выполнен Антоном Чёрным. Русское издание дополняет большая статья исследователя немецких «новых правых» Филиппа Фомичёва «Герд-Клаус Кальтенбруннер: аскеза и проблема элит в условиях современности», в ней впервые на русском языке подробно рассматривается интеллектуальная биография одного из самых ярких консервативных публицистов Германии второй половины XX века.
Приобрести книгу со скидкой в рамках предзаказа можно до 4 июня включительно. Отправка заказов будет осуществляться после этой даты.
❤️ Сделать предзаказ
Герд-Клаус Кальтенбруннер «Элита. Воспитание на случай чрезвычайной ситуации»
Католик-традиционалист Герд-Клаус Кальтенбруннер (1939-2011) был одним из голосов «смены тенденции справа» в Германии 1970-х годов. Публицист первого ряда, мастер портрета интеллектуальной истории. Его часто сравнивают с Гомесом Давилой за точность формулировок и непримиримость по отношению к современности. Он был признан интеллектуальным сообществом, его читали и ведущие представители политических кругов ФРГ, в том числе и сам Гельмут Коль. Но на пике славы он удалился от мира и последние 20 лет своей жизни уединённо прожил в лесном домике в Шварцвальде, не высказывался публично, изучал Отцов Церкви и писал труды по христианской мистике.
«Элита. Воспитание на случай чрезвычайной ситуации» — программное сочинение Кальтенбруннера середины 1980-х годов, текст которого изначально был написан для радио-передачи. Это публичное высказывание немецкого консерватора о необходимости добродетельной элиты для существования любого сложного человеческого сообщества, в том числе и организованного по демократическому принципу. С точки зрения Кальтенбруннера, такая элита должна сочетать высокий уровень компетенции с установками близкими к аскетическим.
Перевод книги выполнен Антоном Чёрным. Русское издание дополняет большая статья исследователя немецких «новых правых» Филиппа Фомичёва «Герд-Клаус Кальтенбруннер: аскеза и проблема элит в условиях современности», в ней впервые на русском языке подробно рассматривается интеллектуальная биография одного из самых ярких консервативных публицистов Германии второй половины XX века.
Приобрести книгу со скидкой в рамках предзаказа можно до 4 июня включительно. Отправка заказов будет осуществляться после этой даты.
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Наивно полагал, что уже видел все, и открытия, особенно в такой проторенной области, как фильмография Мартина Скорсезе, меня вряд ли ожидают. Мне казалось, я видел у него все. Ну, что такое Скорсезе — надсадные гримасы Роберта Де Ниро, дым, порох, пиджаки, эпос. А здесь ничего такого, скорее помесь Линча с Полански. Из появившихся позднее фильмов, без него, конечно, не было бы моего любимого Eyes Wide Shut Стэнли Кубрика. Вечером после работы из-за собственного в высшей степени праздного любопытства герой оказывается втянут в историю, где всевозможные незнакомки, каждая на свой манер, его околдовывают и запутывают, как Одиссея — Калипсо. Его можно понять, первыми на его пути встречаются две роковые женщины, практически копия тех, что потом появятся у Линча в «Синем бархате», олицетворяющие две противоположные стороны Луны. Одна, которую играет Розанна Аркетт, меланхоличная, невротичная декадентка, ждущая своего преследователя. Вторая — классическая фам фаталь, как бы хранящая тайну вервольфа, одна из первых ролей Линды Фиорентино, которая позднее этот чарующий типаж пронесет через почти всю свою фильмографию. Жижек называл ее лучшей актрисой, сумевшей воплотить такой образ: «Я знаю, что в желании обладать мной, то, чего ты действительно хочешь — это фантасматический образ меня, и я помешаю твоему желанию с помощью его прямого удовлетворения».
Forwarded from Книжные дорожки/Букхоппинг
В эту субботу, 31 мая, в 13:30 в книжной лавке «Листва» в рамках нашего букхоппинга выступит Константин Сперанский, писатель, автор романов «Ротозеи», «Пустоцвет», участник группы «Макулатура» и ведущий телеграм-канала «Мальчик на скалах».
Константин расскажет о своем читательском опыте, о том, как он менялся и как это влияло на выбор книг для чтения.
Записаться на прогулку можно по ссылке: https://moskva-chitayushchaya.timepad.ru/event/3341806/
Начало прогулки в 13:00 у памятника Грибоедову, метро Чистые пруды, выход 1, откуда мы отправимся прямо в «Листву»
Константин расскажет о своем читательском опыте, о том, как он менялся и как это влияло на выбор книг для чтения.
Записаться на прогулку можно по ссылке: https://moskva-chitayushchaya.timepad.ru/event/3341806/
Начало прогулки в 13:00 у памятника Грибоедову, метро Чистые пруды, выход 1, откуда мы отправимся прямо в «Листву»
Расслабленное возвращение стримов грядет — благодаря необузданной жаре едва удается балансировать на становящейся все более зыбкой грани сна и яви. Это и обсудим с вами, уважаемые коллеги! А также вас ждет: каскад впечатлений по поводу наконец-то (почти) полностью преодоленной книги «Дом правительства», некоторые сведения о новом альбома группа-макулатуры под рабочим названием «???» и прочие небывалые открытия и озарения.
Сегодня, в 20-00 МСК
https://youtube.com/live/MvtY9Mu2Q0g?feature=share
Задать вопрос можно:
https://www.donationalerts.com/r/kesperanski
и по кнопке с долларом:
https://www.group-telegram.com/decheance.com/1279
Сегодня, в 20-00 МСК
https://youtube.com/live/MvtY9Mu2Q0g?feature=share
Задать вопрос можно:
https://www.donationalerts.com/r/kesperanski
и по кнопке с долларом:
https://www.group-telegram.com/decheance.com/1279
Лето лишает сил и воли своей щедростью. Это как сидеть в гостях у очень радушного человека — невозможно ничего сделать и уйти нельзя. Следуя правилу Селина, по которому, чтобы отдалиться от буржуа, нужно слиться с ним, окружить себя его вежливым лицемерием, или правилу группы Arctic Monkeys, которая сформулировала еще понятнее: Whatever People Say I Am, That’s What I’m Not, я пытаюсь скрыться от лета, заходя в его самую гущу. Иду на турники в черкизовском парке через дорогу от дома. Там полноценный спортзал под открытым небом, перекладина, гантели, тренажеры, и прочие орудия пыток, где уже пыхтят такие же полуденные бездельники, как я. Сегодня какой-то праздный дед-гимнаст медленно приблизился: «Вот я смотрю на вас. Чем вы занимались, откуда такая выносливость?». Итак, меня признали за своего, и это одновременно демотивирует, но и выбора не оставляет. Бежать некуда. Поэтому я продолжаю бегать, прыгать. Нельзя сказать, что мне это совсем не нравится. Короткие промежутки между активностями, в которых ты напрочь тупеешь, захлебываешься, стараешься поймать первый полноценный вдох — и в голове нет места ни мыслям, ни образам, ни даже одной пушкинке одуванчика, эти моменты мои самые любимые. Наконец-то я становлюсь предметом, единственное назначение которого — даже не скажешь «быть» — скорее тупо присутствовать без ежесекундного искушения себя опровергнуть, метаться между депрессией и апатией, невозможностью ничего начать и нежеланием ничего заканчивать. Да еще и это лето, непристойное как молодость, как рыночная экономика, как лотерейный билет, слишком много равнодушия в его легкомысленных обещаниях. Но мы кое-как продвигаемся. Вот, собственно и все новости к этому часу. Спасибо, что не отключились от канала «мальчик на скалах», несмотря на это его дегенеративное название.
Forwarded from Горький
Воспоминания о российских девяностых годах по-прежнему остаются питательной средой для литературной рефлексии наших современников. Роман Константина Сперанского «Пустоцвет» — еще один экскурс в эту тему и повод для неторопливой медитации о том, чем заполнена жизнь жителей шахтерской провинции. Читайте о нем в материале Максима Андрианова.
«Тягучая проза Сперанского, замешанная на тоске, скуке и юморе висельника, в любом случае найдет своего читателя».
https://gorky.media/reviews/besplodnaia-zemlia-zamkadia
«Тягучая проза Сперанского, замешанная на тоске, скуке и юморе висельника, в любом случае найдет своего читателя».
https://gorky.media/reviews/besplodnaia-zemlia-zamkadia
Продолжим летние сезоны на этом канале отрывком из раннесоветского манифеста поборников телесной культуры. Его написал заслуженный большевик, первый советский «министр обороны» Николай Подвойский. Текст «Смычка с солнцем» появился за 40 лет до публикации «Солнца и стали». Как говорится, какие времена, такие и Мисимы. Юрий Слезкин в «Доме правительства» пишет, что члены семьи Подвойских любили фраппировать всех своей наготой. Живя летом на привилегированной даче в Серебряном бору, они разгуливали в непотребном виде, выставляя свое хозяйство, не только на личном участке, но и в общественных местах.
«Товарищи, мы можем и мы должны сбросить с себя весь балласт, которым закрываем тело от солнца: пиджаки, куртки, жилетки, рубашки, брюки, женские моды, носки и сапоги. Разве не носят их в девяти случаях из десяти не потому, что они нужны, а для того, чтобы пошикарничать перед другими или дразнить друг друга. Конечно, в нашем климате мы должны некоторое время в году защищаться от холода и непогоды. Но я говорю о смычке с солнцем. Когда солнце расположено установить смычку с нами, тогда мы не должны зевать. Мы должны улучить каждую удобную для этого минуту!»
«Товарищи, мы можем и мы должны сбросить с себя весь балласт, которым закрываем тело от солнца: пиджаки, куртки, жилетки, рубашки, брюки, женские моды, носки и сапоги. Разве не носят их в девяти случаях из десяти не потому, что они нужны, а для того, чтобы пошикарничать перед другими или дразнить друг друга. Конечно, в нашем климате мы должны некоторое время в году защищаться от холода и непогоды. Но я говорю о смычке с солнцем. Когда солнце расположено установить смычку с нами, тогда мы не должны зевать. Мы должны улучить каждую удобную для этого минуту!»