словоткань

Отвергая соблазн видеть в Буковски этакого свойского парня, "калифорнийского Веничку", чуть ли не выразителя русского национального менталитета, и не находя прямых аналогов его поэзии в современной русской традиции, я все же провел бы параллель с участниками "лианозовской группы" — Буковски объединяет с ними то густое старческое бормотание, то болезненно-настойчивое "погружение в повседневность". Искатели "последней правды"... Всеволод Некрасов погружается в раскрепощенную речевую стихию (про стихи Буковски тоже, кстати, говорили, что это "живая речь, пришпиленная к бумаге"), а, например, Игорь Холин — в жестокий и примитивный быт рабочих предместий (одна из его книг называется "Жители барака" — "меблированные комнаты" Буковски суть те же бараки):

Дамба. Клумба. Облезлая липа.
Дом барачного типа.
Коридор. Восемнадцать квартир...
У Макаровых пьянка. У Барановых драка... и т.п.

Можно вспомнить и жесткую алкоголически-параноидальную эстетику Олега Григорьева, а также Николая Глазкова с его знаменитым "Я на мир взираю из-под столика" (после чтения Буковски подобный взгляд начинает казаться едва ли не самым трезвым). Интересно, что на российской почве подобная линия неизбежно уклоняется в ироническую травестию, в лубок, то есть, происходит, так или иначе, некоторое спасительное отстранение — феномен, объясняемый, возможно, многовековой традицией скоморошества и юродства. Американская же поэтическая традиция с ее молодым уитменианским витальным пафосом подобного выхода не предполагает.

Кирилл Медведев

www.group-telegram.com/hk/slovotkn.com/1319

837 viewsOct 4 at 13:01

Отвергая соблазн видеть в Буковски этакого свойского парня, "калифорнийского Веничку", чуть ли не выразителя русского национального менталитета, и не находя прямых аналогов его поэзии в современной русской традиции, я все же провел бы параллель с участниками "лианозовской группы" — Буковски объединяет с ними то густое старческое бормотание, то болезненно-настойчивое "погружение в повседневность". Искатели "последней правды"... Всеволод Некрасов погружается в раскрепощенную речевую стихию (про стихи Буковски тоже, кстати, говорили, что это "живая речь, пришпиленная к бумаге"), а, например, Игорь Холин — в жестокий и примитивный быт рабочих предместий (одна из его книг называется "Жители барака" — "меблированные комнаты" Буковски суть те же бараки):

Дамба. Клумба. Облезлая липа.
Дом барачного типа.
Коридор. Восемнадцать квартир...
У Макаровых пьянка. У Барановых драка... и т.п.

Можно вспомнить и жесткую алкоголически-параноидальную эстетику Олега Григорьева, а также Николая Глазкова с его знаменитым "Я на мир взираю из-под столика" (после чтения Буковски подобный взгляд начинает казаться едва ли не самым трезвым). Интересно, что на российской почве подобная линия неизбежно уклоняется в ироническую травестию, в лубок, то есть, происходит, так или иначе, некоторое спасительное отстранение — феномен, объясняемый, возможно, многовековой традицией скоморошества и юродства. Американская же поэтическая традиция с ее молодым уитменианским витальным пафосом подобного выхода не предполагает.

Кирилл Медведев

BY словоткань