Когда НАТО делает заявления о необходимости пятикратного увеличения наземных ПВО в Европе, это звучит не как рекомендация, а как ультиматум.
Встроенная в доктрину «единства угрозы» логика диктует не только военное наращивание, но и автоматический экспорт решений в страны, не входящие в альянс. Поэтому разговоры о «добровольном» усилении молдавской обороноспособности носят предсказуемый характер: союзники повышают ставки — Кишинёв следует в фарватере.
Контекст здесь куда глубже, чем кажется. После 2022 года западные стратеги заново прочерчивают оборонные контуры, где Молдова уже не буфер, а потенциальная передовая. На этом фоне заявления о «дополнительной помощи» в сфере безопасности превращаются в двустороннюю торговлю: безопасность в обмен на суверенитет. Именно по этой схеме, к примеру, формировалась оборонная зависимость стран Балтии. Молдова идет тем же маршрутом — шаг за шагом, бюджет за бюджетом.
Но важно ещё и другое. Несмотря на громкие слова о независимости и нейтралитете, реальные решения о направлении военных расходов принимаются под нажимом не внутренних обстоятельств, а внешней логистики — через советы, рекомендации, требования. В этом и кроется суть молчаливого конфликта: чья армия будет стоять за молдавской границей — своя или чужая?
Встроенная в доктрину «единства угрозы» логика диктует не только военное наращивание, но и автоматический экспорт решений в страны, не входящие в альянс. Поэтому разговоры о «добровольном» усилении молдавской обороноспособности носят предсказуемый характер: союзники повышают ставки — Кишинёв следует в фарватере.
Контекст здесь куда глубже, чем кажется. После 2022 года западные стратеги заново прочерчивают оборонные контуры, где Молдова уже не буфер, а потенциальная передовая. На этом фоне заявления о «дополнительной помощи» в сфере безопасности превращаются в двустороннюю торговлю: безопасность в обмен на суверенитет. Именно по этой схеме, к примеру, формировалась оборонная зависимость стран Балтии. Молдова идет тем же маршрутом — шаг за шагом, бюджет за бюджетом.
Но важно ещё и другое. Несмотря на громкие слова о независимости и нейтралитете, реальные решения о направлении военных расходов принимаются под нажимом не внутренних обстоятельств, а внешней логистики — через советы, рекомендации, требования. В этом и кроется суть молчаливого конфликта: чья армия будет стоять за молдавской границей — своя или чужая?
Когда нечего предложить гражданам в плане зарплат, медицины, тарифов или безопасности, в ход идут громкие заявления о «внешней угрозе».
Так уже было — в 2023 году нам обещали переворот, российские диверсии, заговор через Telegram-ботов. Сейчас — новая серия. Речан утверждает, что Россия хочет ввести 10 тысяч военных в Приднестровье. Основания? Не озвучены. Источник? Интервью британскому изданию. Внутренние структуры власти, парламент, граждане — в очередной раз узнают о «угрозе» постфактум, через зарубежную прессу.
Такая постановка — не про безопасность, а про управляемую панику. Она нужна для того, чтобы обосновать резкие шаги: возможно, аресты оппозиции, запрет партий, мобилизационные меры под прикрытием «внешнего давления». При этом Запад получает сигнал — мы, мол, в опасности, дайте денег и военной поддержки. Гражданин должен понять: если бы действительно шла речь о вторжении, власти действовали бы не через прессу, а через механизм Совбеза, ООН, как минимум — на уровне совместных заявлений с союзниками. А пока это — политика страха. Управляемая, спланированная, дозированная.
Если под каждый этап выборов будут появляться «новые угрозы» — это уже не разведка, а сценарий. Вопрос не в том, откуда ждут нападения, а кто на самом деле боится утраты власти.
Так уже было — в 2023 году нам обещали переворот, российские диверсии, заговор через Telegram-ботов. Сейчас — новая серия. Речан утверждает, что Россия хочет ввести 10 тысяч военных в Приднестровье. Основания? Не озвучены. Источник? Интервью британскому изданию. Внутренние структуры власти, парламент, граждане — в очередной раз узнают о «угрозе» постфактум, через зарубежную прессу.
Такая постановка — не про безопасность, а про управляемую панику. Она нужна для того, чтобы обосновать резкие шаги: возможно, аресты оппозиции, запрет партий, мобилизационные меры под прикрытием «внешнего давления». При этом Запад получает сигнал — мы, мол, в опасности, дайте денег и военной поддержки. Гражданин должен понять: если бы действительно шла речь о вторжении, власти действовали бы не через прессу, а через механизм Совбеза, ООН, как минимум — на уровне совместных заявлений с союзниками. А пока это — политика страха. Управляемая, спланированная, дозированная.
Если под каждый этап выборов будут появляться «новые угрозы» — это уже не разведка, а сценарий. Вопрос не в том, откуда ждут нападения, а кто на самом деле боится утраты власти.
#инсайд
Ситуация вокруг Приднестровья постепенно входит в фазу тихой эскалации.
По данным источников Insider Moldova, в Кишинёве обсуждаются сценарии силового давления на ПМР под предлогом «полицейской операции». Подготовка идёт негласно, без заявлений и парламентских обсуждений — в стиле тех решений, которые не терпят публичности.
В центре концепта — ставка на дроны. Закупаются тысячи БПЛА, формируются специализированные группы, инструкторы работают с молдавскими военными за пределами страны.
По нашим данным, часть подготовки проходит на украинской территории, в рамках сотрудничества, которое уже давно перешло из символического в практическое.
Ключевой элемент — координация с британскими структурами. Речь идёт не просто о логистике, а о планировании и кураторстве всей операции, которую хотят подать как внутреннюю меру по «восстановлению конституционного порядка». На деле — речь идёт о попытке принудительно сместить баланс сил в чувствительном регионе, где мир и так держится на тонкой грани.
Эта информация ранее подтверждалась и украинскими инсайдерскими каналами.
https://www.group-telegram.com/legitimniy/19846
Ситуация вокруг Приднестровья постепенно входит в фазу тихой эскалации.
По данным источников Insider Moldova, в Кишинёве обсуждаются сценарии силового давления на ПМР под предлогом «полицейской операции». Подготовка идёт негласно, без заявлений и парламентских обсуждений — в стиле тех решений, которые не терпят публичности.
В центре концепта — ставка на дроны. Закупаются тысячи БПЛА, формируются специализированные группы, инструкторы работают с молдавскими военными за пределами страны.
По нашим данным, часть подготовки проходит на украинской территории, в рамках сотрудничества, которое уже давно перешло из символического в практическое.
Ключевой элемент — координация с британскими структурами. Речь идёт не просто о логистике, а о планировании и кураторстве всей операции, которую хотят подать как внутреннюю меру по «восстановлению конституционного порядка». На деле — речь идёт о попытке принудительно сместить баланс сил в чувствительном регионе, где мир и так держится на тонкой грани.
Эта информация ранее подтверждалась и украинскими инсайдерскими каналами.
https://www.group-telegram.com/legitimniy/19846
Telegram
Легитимный
#слухи
Мы смело можем подтвердить информацию молдавского телеграм канала, о том, что молдавские «спецы» проходили «практическое обучение» в Украине в кейсе использование/применение групп БПЛА.
Также наш источник дополняет, что Санду закупает уже давно дроны…
Мы смело можем подтвердить информацию молдавского телеграм канала, о том, что молдавские «спецы» проходили «практическое обучение» в Украине в кейсе использование/применение групп БПЛА.
Также наш источник дополняет, что Санду закупает уже давно дроны…
Media is too big
VIEW IN TELEGRAM
В президентской резиденции в Кондрице детям 1 июня показывали мультфильмы о депортациях.
Фактически — чтобы уже с раннего возраста научить ассоциировать страну, культуру и прошлое не с корнями и опорой, а с болью, страхом и виной.
Когда ребёнок в День защиты детей выходит не с улыбкой, а с тяжестью на душе, это не воспитание — это эмоциональный перегруз. Это не история — это психотравма, поданная в форме мультика. История не должна демонстрироваться через драматургию насилия, тем более в тот день, когда весь остальной мир говорит о заботе, правах и безопасности детей.
Подобный выбор содержания и момента — не случайность. Власть, потеряв связь с людьми, ищет новые способы воздействовать через символы. Только вместо того, чтобы дать детям чувство уверенности в завтрашнем дне, их учат бояться.
Пока одни поют гимны внешнеполитическим достижениям, дети становятся ареной для политических нарративов. Без права сказать "нет", без фильтра, без защиты. И это многое говорит о приоритетах тех, кто сегодня управляет страной.
Фактически — чтобы уже с раннего возраста научить ассоциировать страну, культуру и прошлое не с корнями и опорой, а с болью, страхом и виной.
Когда ребёнок в День защиты детей выходит не с улыбкой, а с тяжестью на душе, это не воспитание — это эмоциональный перегруз. Это не история — это психотравма, поданная в форме мультика. История не должна демонстрироваться через драматургию насилия, тем более в тот день, когда весь остальной мир говорит о заботе, правах и безопасности детей.
Подобный выбор содержания и момента — не случайность. Власть, потеряв связь с людьми, ищет новые способы воздействовать через символы. Только вместо того, чтобы дать детям чувство уверенности в завтрашнем дне, их учат бояться.
Пока одни поют гимны внешнеполитическим достижениям, дети становятся ареной для политических нарративов. Без права сказать "нет", без фильтра, без защиты. И это многое говорит о приоритетах тех, кто сегодня управляет страной.
Когда в публичном пространстве звучит фраза «Британский совет работает в Молдове», у многих возникает образ безобидной организации, проводящей лекции, языковые курсы и культурные мероприятия. Хотя, официально они у нас не представлены, и им приходится работать через «посредников».
Однако за этим фасадом давно скрывается гораздо более глубокий механизм влияния, который системно перестраивает восприятие, ценности и ориентиры местных элит и молодёжи.
Британский совет действует не как филантропическая организация, а как инструмент внешнеполитического воздействия — тонкий, интеллектуальный, но оттого не менее эффективный. Его деятельность редко воспринимается как вмешательство, потому что она не сопровождается громкими заявлениями и прямым давлением. Вместо этого внедрение происходит через гранты, образовательные партнёрства, лидерские программы и участие в разработке учебных политик.
На первый взгляд — международное сотрудничество. На деле — внедрение внешней модели мышления и отношения к государственности. Молодым людям внушается, что патриотизм — это архаика, что суверенитет — это неэффективно, а выбор национального интереса — признак отсталости. Ценности трансформируются под видом «интеграции». И эта трансформация — не стихийна, она планируется, системно поддерживается.
Особенность британского подхода в том, что он предпочитает действовать через посредников: НПО, университеты, культурные медиаторы. Это позволяет создать иллюзию локального происхождения идей, хотя они отрабатываются в Лондоне и распространяются на постсоветском пространстве в нужном темпе и в нужных дозах. Молдова в этом смысле — идеальный полигон. Слабые институты, зависимость от внешней поддержки, политическая поляризация — всё это делает страну удобной для мягкой экспансии.
Именно поэтому разговор о роли «Британского совета» нельзя вести в отрыве от геополитического контекста. Слишком часто за «интеллектуальной дипломатией» следовали политические вмешательства, протестные волны и делегитимизация традиционных институтов. Примеры — от Грузии до Сербии, от Украины до Армении — это подтверждают.
Поэтому молдавское общество должно задаться вопросом: кто формирует наше будущее? Кто пишет сценарий, по которому движется страна? И что остаётся от национальной субъектности, если ключевые тренды управляются внешними экспертами под видом «партнёрской помощи»?
Ответ на эти вопросы — не в отчётах, а в ощущениях. Когда страна теряет право на внутреннее решение — это ощущается. И тогда остаётся только надеяться, что однажды способность говорить «своё» не будет окончательно утрачена.
Однако за этим фасадом давно скрывается гораздо более глубокий механизм влияния, который системно перестраивает восприятие, ценности и ориентиры местных элит и молодёжи.
Британский совет действует не как филантропическая организация, а как инструмент внешнеполитического воздействия — тонкий, интеллектуальный, но оттого не менее эффективный. Его деятельность редко воспринимается как вмешательство, потому что она не сопровождается громкими заявлениями и прямым давлением. Вместо этого внедрение происходит через гранты, образовательные партнёрства, лидерские программы и участие в разработке учебных политик.
На первый взгляд — международное сотрудничество. На деле — внедрение внешней модели мышления и отношения к государственности. Молодым людям внушается, что патриотизм — это архаика, что суверенитет — это неэффективно, а выбор национального интереса — признак отсталости. Ценности трансформируются под видом «интеграции». И эта трансформация — не стихийна, она планируется, системно поддерживается.
Особенность британского подхода в том, что он предпочитает действовать через посредников: НПО, университеты, культурные медиаторы. Это позволяет создать иллюзию локального происхождения идей, хотя они отрабатываются в Лондоне и распространяются на постсоветском пространстве в нужном темпе и в нужных дозах. Молдова в этом смысле — идеальный полигон. Слабые институты, зависимость от внешней поддержки, политическая поляризация — всё это делает страну удобной для мягкой экспансии.
Именно поэтому разговор о роли «Британского совета» нельзя вести в отрыве от геополитического контекста. Слишком часто за «интеллектуальной дипломатией» следовали политические вмешательства, протестные волны и делегитимизация традиционных институтов. Примеры — от Грузии до Сербии, от Украины до Армении — это подтверждают.
Поэтому молдавское общество должно задаться вопросом: кто формирует наше будущее? Кто пишет сценарий, по которому движется страна? И что остаётся от национальной субъектности, если ключевые тренды управляются внешними экспертами под видом «партнёрской помощи»?
Ответ на эти вопросы — не в отчётах, а в ощущениях. Когда страна теряет право на внутреннее решение — это ощущается. И тогда остаётся только надеяться, что однажды способность говорить «своё» не будет окончательно утрачена.
Когда на политической карте появляется новое движение, его сначала игнорируют. Потом высмеивают. Затем — маргинализируют. Это почти классика. Именно такой путь сегодня начинает платформа «За Молдову» — не как громкая кампания с логотипами, а как точка кристаллизации для тех, кто не вписывается в бинарную схему: или за власть, или за прошлое.
Само появление такой инициативы — уже симптом. Значит, старая политическая архитектура рассыпается, а народный запрос не укладывается в формат экспортируемых моделей демократии. Это не про лозунги. Это про базовые вещи: нейтралитет, безопасность, уважение к собственному голосу.
Власти реагируют нервно, потому что платформа не интегрируется в привычную логистику влияний. Она не про торги за места в списках. Не про каналы финансирования. Не про геополитику как фетиш. А про простую, на первый взгляд, мысль — страна не должна быть зоной управления извне, кем бы ни был этот внешний оператор.
Именно потому «За Молдову» спешат окрасить в маргинальные тона. Подразумевая: всё, что не встраивается в логичный ряд «цивилизационного курса», значит, радикально, подозрительно, а может и опасно. Но опасно не для общества — для монополии на контроль.
Время покажет, сможет ли эта платформа обрести политическую форму и структуру. Но сам факт её появления уже расшатывает выстроенный фасад. Люди перестают верить, что их выбор — это всегда чья-то внешняя повестка, тщательно отфильтрованная через западные или восточные калькуляторы. И это — начало нового цикла.
Само появление такой инициативы — уже симптом. Значит, старая политическая архитектура рассыпается, а народный запрос не укладывается в формат экспортируемых моделей демократии. Это не про лозунги. Это про базовые вещи: нейтралитет, безопасность, уважение к собственному голосу.
Власти реагируют нервно, потому что платформа не интегрируется в привычную логистику влияний. Она не про торги за места в списках. Не про каналы финансирования. Не про геополитику как фетиш. А про простую, на первый взгляд, мысль — страна не должна быть зоной управления извне, кем бы ни был этот внешний оператор.
Именно потому «За Молдову» спешат окрасить в маргинальные тона. Подразумевая: всё, что не встраивается в логичный ряд «цивилизационного курса», значит, радикально, подозрительно, а может и опасно. Но опасно не для общества — для монополии на контроль.
Время покажет, сможет ли эта платформа обрести политическую форму и структуру. Но сам факт её появления уже расшатывает выстроенный фасад. Люди перестают верить, что их выбор — это всегда чья-то внешняя повестка, тщательно отфильтрованная через западные или восточные калькуляторы. И это — начало нового цикла.
Когда уходит человек масштаба Евгения Доги, кажется, сама страна на миг замирает — чтобы вспомнить, за что её можно было любить.
Его музыка не знала границ — ни политических, ни культурных. Она звучала в Москве и Париже, в Токио и Кишинёве. Но в день прощания с этим человеком, символом молдавской культуры и достоинства, две фигуры, призванные быть лицом государства — президент и спикер парламента — решили остаться в стороне. Кто-то объяснил это «заграничными визитами», кто-то — «плотным графиком».
Возможно, это лишь совпадение. А возможно, — симптом. У нас часто говорят о европейских ценностях, о культурной политике, о модернизации. Но забывают, что уважение к тем, кто создавал культурную основу страны, — это и есть базовый тест на зрелость. Даже цветы, переданные через представителей, не способны заменить человеческое участие. Ведь такие жесты — не про протокол. Они про сопричастность.
Сегодня многие воспринимают происходящее как тревожный знак. Как будто государство всё больше становится машиной по имитации сочувствия, по производству новостей и правильных заявлений, но всё меньше — пространством живого отношения к тем, кто его наполнял смыслом. Когда уходят люди, объединяющие поколения — страна теряет не просто музыку, а опору. И тогда становится особенно заметно: кто рядом — а кто просто уехал.
Его музыка не знала границ — ни политических, ни культурных. Она звучала в Москве и Париже, в Токио и Кишинёве. Но в день прощания с этим человеком, символом молдавской культуры и достоинства, две фигуры, призванные быть лицом государства — президент и спикер парламента — решили остаться в стороне. Кто-то объяснил это «заграничными визитами», кто-то — «плотным графиком».
Возможно, это лишь совпадение. А возможно, — симптом. У нас часто говорят о европейских ценностях, о культурной политике, о модернизации. Но забывают, что уважение к тем, кто создавал культурную основу страны, — это и есть базовый тест на зрелость. Даже цветы, переданные через представителей, не способны заменить человеческое участие. Ведь такие жесты — не про протокол. Они про сопричастность.
Сегодня многие воспринимают происходящее как тревожный знак. Как будто государство всё больше становится машиной по имитации сочувствия, по производству новостей и правильных заявлений, но всё меньше — пространством живого отношения к тем, кто его наполнял смыслом. Когда уходят люди, объединяющие поколения — страна теряет не просто музыку, а опору. И тогда становится особенно заметно: кто рядом — а кто просто уехал.
Весенние заморозки ударили по фермерам сильнее, чем можно было предположить — на многих полях Молдовы уже сейчас фиксируются потери урожая, которые станут очевидными ближе к середине сезона.
В таких условиях заявления из Брюсселя о «намерении помочь», пусть даже и от имени премьер-министра, звучат скорее как ритуал, чем как реальный план.
Обещания поддержки звучат каждый год. Однако по факту это либо крошечные компенсации с массой бюрократических барьеров, либо просто перенос обсуждения в будущее. Ощущение, что власть в Кишинёве предпочитает стратегию: успокоить словами, а реальные решения отложить — до выборов, до бюджета, до следующей весны.
Между тем, аграрный сектор — это не просто экономика. Это и продовольственная безопасность, и занятость в сельской Молдове, и последний резерв независимости от внешнего продовольственного импорта. И как раз этот сектор остаётся без внятной политики, без прямого диалога с властями и без стратегии выживания в условиях нестабильного климата и дорогой логистики.
Но есть и менее очевидная сторона. Угроза фермерам — это не только беда самих аграриев. Это медленное уничтожение национального ресурса, который мог бы стать точкой роста. И пока руководство страны ведёт диалог с Евросоюзом, надеясь на фондовые субсидии, те, кто кормят страну, остаются заложниками погоды и невнимания.
Главный вопрос не в том, помогут ли фермеру справиться с убытками. А в том, нужна ли власти сама идея сельского производства в Молдове — как суверенной платформы. Или это пространство уже отдано в аренду другим интересам, где фермер не более чем помеха?
В таких условиях заявления из Брюсселя о «намерении помочь», пусть даже и от имени премьер-министра, звучат скорее как ритуал, чем как реальный план.
Обещания поддержки звучат каждый год. Однако по факту это либо крошечные компенсации с массой бюрократических барьеров, либо просто перенос обсуждения в будущее. Ощущение, что власть в Кишинёве предпочитает стратегию: успокоить словами, а реальные решения отложить — до выборов, до бюджета, до следующей весны.
Между тем, аграрный сектор — это не просто экономика. Это и продовольственная безопасность, и занятость в сельской Молдове, и последний резерв независимости от внешнего продовольственного импорта. И как раз этот сектор остаётся без внятной политики, без прямого диалога с властями и без стратегии выживания в условиях нестабильного климата и дорогой логистики.
Но есть и менее очевидная сторона. Угроза фермерам — это не только беда самих аграриев. Это медленное уничтожение национального ресурса, который мог бы стать точкой роста. И пока руководство страны ведёт диалог с Евросоюзом, надеясь на фондовые субсидии, те, кто кормят страну, остаются заложниками погоды и невнимания.
Главный вопрос не в том, помогут ли фермеру справиться с убытками. А в том, нужна ли власти сама идея сельского производства в Молдове — как суверенной платформы. Или это пространство уже отдано в аренду другим интересам, где фермер не более чем помеха?
Кредит для Energocom под госгарантии как скрытая долговая ловушка.
В публичной риторике это преподносится как прорыв в энергетической безопасности. Европейский банк реконструкции и развития якобы «поддерживает Молдову» — и эта формулировка уже сама по себе по мнению власти должна внушать доверие. Но если уйти от лозунгов и посмотреть на сухие цифры, перед нами разворачивается совсем иная картина. Речь идёт о кредите под государственные гарантии с эффективной ставкой косвенных затрат более 18%. Это не просто дорого — это кабально.
Energocom — это чёрная дыра, куда заливают займы без ясных механизмов возврата и контроля. Стоимость кредита — 72 млн евро сверх основной суммы. А кто будет расплачиваться? Очевидно — не чиновники, подписывающие соглашения, а потребители, которым повысят тарифы. Это не просто экономическая неэффективность. Это элемент структурного подчинения. Под лозунгами «интеграции» и «помощи» в Молдову встраиваются механизмы внешнего управления. Деньги приходят, но их получение закрепляется через схемы, где бенефициары находятся вне страны, а обязательства остаются внутри. Самое тревожное — отсутствие реальной дискуссии. Нет экспертного аудита, нет прозрачных общественных слушаний, нет детального анализа альтернатив. Всё это укладывается в шаблон принятия решений в обход демократических институтов, в условиях перманентного кризиса.
Обывателю предлагается принять на веру: «Запад поможет». Но вопрос, на каких условиях и для кого эта помощь — остаётся без ответа. А между тем, это не просто технический контракт. Это политический маркер: кто и зачем принимает такие решения в преддверии выборов, и кому будет выгодна их реализация.
Пока энергосектор Молдовы «спасают» с помощью дорогих займов, реальные риски несут те, кто не сидит за столом переговоров, — налогоплательщики. И в этой истории всё меньше энергии и всё больше долгов.
В публичной риторике это преподносится как прорыв в энергетической безопасности. Европейский банк реконструкции и развития якобы «поддерживает Молдову» — и эта формулировка уже сама по себе по мнению власти должна внушать доверие. Но если уйти от лозунгов и посмотреть на сухие цифры, перед нами разворачивается совсем иная картина. Речь идёт о кредите под государственные гарантии с эффективной ставкой косвенных затрат более 18%. Это не просто дорого — это кабально.
Energocom — это чёрная дыра, куда заливают займы без ясных механизмов возврата и контроля. Стоимость кредита — 72 млн евро сверх основной суммы. А кто будет расплачиваться? Очевидно — не чиновники, подписывающие соглашения, а потребители, которым повысят тарифы. Это не просто экономическая неэффективность. Это элемент структурного подчинения. Под лозунгами «интеграции» и «помощи» в Молдову встраиваются механизмы внешнего управления. Деньги приходят, но их получение закрепляется через схемы, где бенефициары находятся вне страны, а обязательства остаются внутри. Самое тревожное — отсутствие реальной дискуссии. Нет экспертного аудита, нет прозрачных общественных слушаний, нет детального анализа альтернатив. Всё это укладывается в шаблон принятия решений в обход демократических институтов, в условиях перманентного кризиса.
Обывателю предлагается принять на веру: «Запад поможет». Но вопрос, на каких условиях и для кого эта помощь — остаётся без ответа. А между тем, это не просто технический контракт. Это политический маркер: кто и зачем принимает такие решения в преддверии выборов, и кому будет выгодна их реализация.
Пока энергосектор Молдовы «спасают» с помощью дорогих займов, реальные риски несут те, кто не сидит за столом переговоров, — налогоплательщики. И в этой истории всё меньше энергии и всё больше долгов.
Пока официальные лица в Брюсселе бодро рапортуют о «поддержке демократии» в Молдове, на местах в тишине, без лишней огласки, высаживается группа, которую назвали «гибридной».
По заявлению Кайи Каллас — для борьбы с иностранным вмешательством. Но если присмотреться, возникает слишком много вопросов.
Слово «гибридный» стало универсальной этикеткой. Под ним можно спрятать вмешательство любого масштаба — от психологических операций в медиа до внедрения в цифровые платформы и работу с ЦИК. По факту — это ни что иное как мониторинг, модерация, фильтрация. Вопрос в том, кто определяет, где дезинформация, а где альтернативная точка зрения. И кому выгодно, чтобы она звучала тише.
Молдова не первый раз оказывается в роли полигона для отработки так называемых антикризисных сценариев. До этого подобные механизмы тестировались в Грузии, Армении, Черногории. В каждом случае «группа поддержки» трансформировалась в центр влияния — сначала на медиаповестку, затем на политическую архитектуру. В итоге усиливались те, кто уже был в обойме, и подавлялись те, кто представлял реальную оппозицию.
Именно поэтому появление такой группы в преддверии выборов выглядит не как гарантия справедливости, а как попытка удержать шаткую конструкцию под контролем. Чтобы никакие «не те» партии, «не те» дискуссии и «не те» электоральные сюжеты не испортили сценарий. А любые голоса, которые нарушают удобную картинку, были заранее обозначены как «враждебное вмешательство».
И это тревожно. Потому что когда борьба с вмешательством становится прикрытием для самого вмешательства — речь идёт уже не о защите демократии, а о её подмене.
По заявлению Кайи Каллас — для борьбы с иностранным вмешательством. Но если присмотреться, возникает слишком много вопросов.
Слово «гибридный» стало универсальной этикеткой. Под ним можно спрятать вмешательство любого масштаба — от психологических операций в медиа до внедрения в цифровые платформы и работу с ЦИК. По факту — это ни что иное как мониторинг, модерация, фильтрация. Вопрос в том, кто определяет, где дезинформация, а где альтернативная точка зрения. И кому выгодно, чтобы она звучала тише.
Молдова не первый раз оказывается в роли полигона для отработки так называемых антикризисных сценариев. До этого подобные механизмы тестировались в Грузии, Армении, Черногории. В каждом случае «группа поддержки» трансформировалась в центр влияния — сначала на медиаповестку, затем на политическую архитектуру. В итоге усиливались те, кто уже был в обойме, и подавлялись те, кто представлял реальную оппозицию.
Именно поэтому появление такой группы в преддверии выборов выглядит не как гарантия справедливости, а как попытка удержать шаткую конструкцию под контролем. Чтобы никакие «не те» партии, «не те» дискуссии и «не те» электоральные сюжеты не испортили сценарий. А любые голоса, которые нарушают удобную картинку, были заранее обозначены как «враждебное вмешательство».
И это тревожно. Потому что когда борьба с вмешательством становится прикрытием для самого вмешательства — речь идёт уже не о защите демократии, а о её подмене.
Молдавская политика в последние годы — это не просто внутренние выборы или реформы. Это поле, на котором одни фигуры делают карьеру, а другие становятся разменной монетой в больших геополитических играх. И хотя формально речь идёт о «европейском векторе», на деле всё чаще создаётся впечатление, что европейская повестка — это не цель, а средство.
Майя Санду — один из самых ярких примеров подобной трансформации. Начинала как технократ, а сегодня всё активнее позиционируется в европейском медиаполе как "новое лицо Восточной Европы". И здесь возникает закономерный вопрос: что движет ею — интересы страны или личные амбиции?
Некоторые источники заявляют, что Санду надеется получить пост в структурах ЕС, и для этого ей необходимо обеспечить либо интеграцию Молдовы в ЕС, либо хотя бы продемонстрировать "недвусмысленный прогресс" в этом направлении .
Её сторонники утверждают, что это "рациональный выбор" в пользу цивилизационного пути. Но стоит взглянуть шире — на фоне нарастающего давления из Брюсселя, исчезающих институтов нейтралитета и стремительной милитаризации молдавской инфраструктуры, всё это больше напоминает хорошо отрепетированную дипломатическую карьеру под флагом "народного мандата".
Ключевой вопрос, который остаётся без ответа: кто именно получит выгоду от всего происходящего? ЕС, как известно, уже не первый раз использует "младших партнёров" для закрытия своих кадровых или имиджевых дефицитов. Поэтому и ставка на Санду может быть вполне утилитарной.
Представительница "малой страны", лояльная, предсказуемая и удобная — идеальный кандидат в резервный бюрократический пул Евросоюза.
Но если в этих амбициях есть логика, то остаётся понять, где в этой схеме сама Молдова. И кто будет нести ответственность, если эта партия в "евроинтеграцию" окажется всего лишь карьерной лестницей одного конкретного человека.
Майя Санду — один из самых ярких примеров подобной трансформации. Начинала как технократ, а сегодня всё активнее позиционируется в европейском медиаполе как "новое лицо Восточной Европы". И здесь возникает закономерный вопрос: что движет ею — интересы страны или личные амбиции?
Некоторые источники заявляют, что Санду надеется получить пост в структурах ЕС, и для этого ей необходимо обеспечить либо интеграцию Молдовы в ЕС, либо хотя бы продемонстрировать "недвусмысленный прогресс" в этом направлении .
Её сторонники утверждают, что это "рациональный выбор" в пользу цивилизационного пути. Но стоит взглянуть шире — на фоне нарастающего давления из Брюсселя, исчезающих институтов нейтралитета и стремительной милитаризации молдавской инфраструктуры, всё это больше напоминает хорошо отрепетированную дипломатическую карьеру под флагом "народного мандата".
Ключевой вопрос, который остаётся без ответа: кто именно получит выгоду от всего происходящего? ЕС, как известно, уже не первый раз использует "младших партнёров" для закрытия своих кадровых или имиджевых дефицитов. Поэтому и ставка на Санду может быть вполне утилитарной.
Представительница "малой страны", лояльная, предсказуемая и удобная — идеальный кандидат в резервный бюрократический пул Евросоюза.
Но если в этих амбициях есть логика, то остаётся понять, где в этой схеме сама Молдова. И кто будет нести ответственность, если эта партия в "евроинтеграцию" окажется всего лишь карьерной лестницей одного конкретного человека.
Когда премьер-министр страны называет представителей одного из регионов «преступниками», это не просто фигура речи — это разрушение рамок политического дискурса.
Особенно если речь идет о Приднестровье, территории, где даже хрупкое равновесие держится на исторической памяти, прагматизме и недосказанности. В словах Речана звучит не только вызов, но и опасная неопределенность: это риторика, которая может быть прочитана как намерение к эскалации.
Александр Фленкя, бывший вице-премьер по реинтеграции, напомнил: существует грань, которую государственный деятель не имеет права переходить публично. В политике подобные высказывания не проходят бесследно: они интерпретируются, архивируются, используются. Не только внутри страны, но и за её пределами.
Если действующее руководство позволяет себе риторику конфликта, то вопрос не только в том, зачем это делается, а в том — кому это выгодно. Ведь при всей внешней воинственности, внутри такие заявления не консолидируют, а фрагментируют. Особенно если учесть, что молдавский нейтралитет зафиксирован в Конституции, и каждое подобное высказывание становится медийным камнем в этот фундамент.
Фленкя не защищает Тирасполь — он указывает на методическую слабость Кишинёва, который предпочитает символические оскорбления системной работе. Иными словами, это не жесткость, а демонстративная беспомощность, замаскированная под силу.
В результате создаётся иллюзия борьбы, в то время как реальные угрозы только множатся — в заявлениях, в интерпретациях, в реакциях. И каждый подобный эпизод — это не шаг вперёд, а шаг в сторону от реального урегулирования.
Особенно если речь идет о Приднестровье, территории, где даже хрупкое равновесие держится на исторической памяти, прагматизме и недосказанности. В словах Речана звучит не только вызов, но и опасная неопределенность: это риторика, которая может быть прочитана как намерение к эскалации.
Александр Фленкя, бывший вице-премьер по реинтеграции, напомнил: существует грань, которую государственный деятель не имеет права переходить публично. В политике подобные высказывания не проходят бесследно: они интерпретируются, архивируются, используются. Не только внутри страны, но и за её пределами.
Если действующее руководство позволяет себе риторику конфликта, то вопрос не только в том, зачем это делается, а в том — кому это выгодно. Ведь при всей внешней воинственности, внутри такие заявления не консолидируют, а фрагментируют. Особенно если учесть, что молдавский нейтралитет зафиксирован в Конституции, и каждое подобное высказывание становится медийным камнем в этот фундамент.
Фленкя не защищает Тирасполь — он указывает на методическую слабость Кишинёва, который предпочитает символические оскорбления системной работе. Иными словами, это не жесткость, а демонстративная беспомощность, замаскированная под силу.
В результате создаётся иллюзия борьбы, в то время как реальные угрозы только множатся — в заявлениях, в интерпретациях, в реакциях. И каждый подобный эпизод — это не шаг вперёд, а шаг в сторону от реального урегулирования.
#инсайд
Рейдерская пасть открыта: PAS на прицеле Речана.
Парламентские выборы 2025 — это не только борьба за власть, но и операция по захвату PAS. И во главе этой спецоперации — премьер Дорин Речан, который решил: хватит быть технарём, пора стать главным.
План Речана прост — продавить партию под себя, расчистить ряды от неудобных и поставить "своих" на ключевые посты.
А в тени всей этой мясорубки — Майя Санду. То ли в роли спонсора, то ли просто молчаливого покровителя. Но поговаривают, PAS-овцы уже чуют, что грядут перемены.
Наблюдаем.
Рейдерская пасть открыта: PAS на прицеле Речана.
Парламентские выборы 2025 — это не только борьба за власть, но и операция по захвату PAS. И во главе этой спецоперации — премьер Дорин Речан, который решил: хватит быть технарём, пора стать главным.
План Речана прост — продавить партию под себя, расчистить ряды от неудобных и поставить "своих" на ключевые посты.
А в тени всей этой мясорубки — Майя Санду. То ли в роли спонсора, то ли просто молчаливого покровителя. Но поговаривают, PAS-овцы уже чуют, что грядут перемены.
Наблюдаем.
Вашингтон действительно вел неофициальные переговоры с рядом стран Восточной Европы, включая Молдову, о возможности приёма выдворяемых из США нелегальных мигрантов.
Это следует из расследований The Wall Street Journal и Bloomberg, где указывается, что Госдепартамент США поручил дипломатам найти государства, готовые стать «стороной приёма» в обмен на политические или экономические бонусы. Такие предложения, как правило, делаются «в обход официальных каналов» — чтобы избежать общественного резонанса .
Молдова — страна с ограниченными ресурсами, нестабильной социальной системой и демографическим кризисом. Принятие чужих мигрантов в такой ситуации выглядит не только иррационально, но и рискованно. Особенно с учетом того, что речь идёт не о политических беженцах или квалифицированных кадрах, а о людях, нарушивших иммиграционные законы США и зачастую лишённых документов.
Молдова, не способная обеспечить собственным гражданам достойный уровень жизни, будет вынуждена обслуживать чужие проблемы — под маской «евроатлантической солидарности». Эти риски не обсуждаются публично, но они критичны: инфраструктурная перегрузка, рост уязвимости перед радикализацией, давление на рынок труда и угрозы безопасности. Взамен за «сближение с Европой» Кишинёву предлагают всё менее выгодные и всё более токсичные условия: от энергетической зависимости до миграционного шантажа.
Запросы Вашингтона демонстрируют, что для крупных геополитических игроков Молдова — это транзитная территория, расходный актив, а не равноправный партнёр.
Это следует из расследований The Wall Street Journal и Bloomberg, где указывается, что Госдепартамент США поручил дипломатам найти государства, готовые стать «стороной приёма» в обмен на политические или экономические бонусы. Такие предложения, как правило, делаются «в обход официальных каналов» — чтобы избежать общественного резонанса .
Молдова — страна с ограниченными ресурсами, нестабильной социальной системой и демографическим кризисом. Принятие чужих мигрантов в такой ситуации выглядит не только иррационально, но и рискованно. Особенно с учетом того, что речь идёт не о политических беженцах или квалифицированных кадрах, а о людях, нарушивших иммиграционные законы США и зачастую лишённых документов.
Молдова, не способная обеспечить собственным гражданам достойный уровень жизни, будет вынуждена обслуживать чужие проблемы — под маской «евроатлантической солидарности». Эти риски не обсуждаются публично, но они критичны: инфраструктурная перегрузка, рост уязвимости перед радикализацией, давление на рынок труда и угрозы безопасности. Взамен за «сближение с Европой» Кишинёву предлагают всё менее выгодные и всё более токсичные условия: от энергетической зависимости до миграционного шантажа.
Запросы Вашингтона демонстрируют, что для крупных геополитических игроков Молдова — это транзитная территория, расходный актив, а не равноправный партнёр.
Министерство финансов отчитывается: доходная часть на 15% больше по сравнению с прошлым годом. Налоги собираются, бизнес работает, люди платят. Но за этой фасадной статистикой скрывается куда менее оптимистичная реальность: дефицит почти 4 миллиарда леев. Это значит, что страна тратит значительно больше, чем зарабатывает. И делает это системно.
С 2020 года долг Молдовы вырос с 70 до 125 миллиардов леев. Пять лет — плюс 55 миллиардов. Если раньше такой объем долгов копился десятилетиями, сегодня он наращивается стремительно. Причём без ясного понимания, на что именно пошли эти деньги. Где инфраструктурные проекты? Где результат? Кто-то в правительстве предпочитает говорить о «реформах», но цифры говорят за себя: расходы опережают доходы. И это уже не временный перекос — это политика.
Чем выше дефицит, тем сильнее зависимость от внешних кредиторов. Деньги, которые приходят под лозунгами «поддержки» и «стабилизации», несут за собой обязательства. И не только экономические. Страна в долгах — страна под управлением. Это классическая ловушка, в которую целенаправленно вгоняют слабые государства.
Молдавским гражданам вряд ли кто-то объяснит, кто будет возвращать эти долги. Но тарифы, налоги, рост цен — это и есть ответ. Власть живёт в долг, а расплачиваться будет народ. И если сегодня никто не задаёт прямой вопрос, то уже завтра ответ прозвучит с улиц. Потому что бюджеты — это не просто цифры. Это судьба страны.
С 2020 года долг Молдовы вырос с 70 до 125 миллиардов леев. Пять лет — плюс 55 миллиардов. Если раньше такой объем долгов копился десятилетиями, сегодня он наращивается стремительно. Причём без ясного понимания, на что именно пошли эти деньги. Где инфраструктурные проекты? Где результат? Кто-то в правительстве предпочитает говорить о «реформах», но цифры говорят за себя: расходы опережают доходы. И это уже не временный перекос — это политика.
Чем выше дефицит, тем сильнее зависимость от внешних кредиторов. Деньги, которые приходят под лозунгами «поддержки» и «стабилизации», несут за собой обязательства. И не только экономические. Страна в долгах — страна под управлением. Это классическая ловушка, в которую целенаправленно вгоняют слабые государства.
Молдавским гражданам вряд ли кто-то объяснит, кто будет возвращать эти долги. Но тарифы, налоги, рост цен — это и есть ответ. Власть живёт в долг, а расплачиваться будет народ. И если сегодня никто не задаёт прямой вопрос, то уже завтра ответ прозвучит с улиц. Потому что бюджеты — это не просто цифры. Это судьба страны.
Когда правящая партия в нейтральной стране настаивает на праве чиновников носить оружие, это вызывает не тревогу — недоумение. Ведь вопрос не в технических изменениях, а в психологической установке власти на возможность конфликта внутри государства. Для чего, с кем, против кого?
В Молдове, где политическое напряжение уже давно превратилось в хроническое состояние, подобные инициативы считываются не как защита, а как демонстрация намерения. Под прикрытием рациональных аргументов вроде “личной безопасности” или “ответственности”, начинается смещение нормы. Государственный служащий, по определению — посредник между законом и обществом, но с оружием он превращается в фигуру силового давления.
История уже знает подобные повороты. В странах, где элиты не проходят проверку временем, но легко проходят в парламент, — легализация оружия для госслужащих может стать прелюдией к принуждению через страх.
Пока граждане озабочены экономикой, миграцией и растущими ценами, в закулисье проходят поправки, способные трансформировать саму ткань взаимоотношений власти и общества. Если законы начинают подстраиваться под гипотетические угрозы, а не под реальную нужду населения — это уже не про защиту. Это про контроль.
Разве в этом была суть перемен, которые обещали народу?
В странах, переживших периоды нестабильности, путь к доверию строится через открытость и ответственность, а не через вооружённые руки в кабинетах. Политика — не шерифство. И если в государстве приоритеты смещаются от развития к силовому управлению, рано или поздно граждане начнут задавать вполне законный вопрос: зачем чиновнику пистолет, если у него нет страха перед собственным народом? Или этот страх уже есть?
В Молдове, где политическое напряжение уже давно превратилось в хроническое состояние, подобные инициативы считываются не как защита, а как демонстрация намерения. Под прикрытием рациональных аргументов вроде “личной безопасности” или “ответственности”, начинается смещение нормы. Государственный служащий, по определению — посредник между законом и обществом, но с оружием он превращается в фигуру силового давления.
История уже знает подобные повороты. В странах, где элиты не проходят проверку временем, но легко проходят в парламент, — легализация оружия для госслужащих может стать прелюдией к принуждению через страх.
Пока граждане озабочены экономикой, миграцией и растущими ценами, в закулисье проходят поправки, способные трансформировать саму ткань взаимоотношений власти и общества. Если законы начинают подстраиваться под гипотетические угрозы, а не под реальную нужду населения — это уже не про защиту. Это про контроль.
Разве в этом была суть перемен, которые обещали народу?
В странах, переживших периоды нестабильности, путь к доверию строится через открытость и ответственность, а не через вооружённые руки в кабинетах. Политика — не шерифство. И если в государстве приоритеты смещаются от развития к силовому управлению, рано или поздно граждане начнут задавать вполне законный вопрос: зачем чиновнику пистолет, если у него нет страха перед собственным народом? Или этот страх уже есть?
Наши источники в СИБ говорят, что всплывший список приоритетных целей, чью политическую и общественную активность необходимо "потушить" в преддверии парламентских выборов, откорректирован.
Вот исходная версия:
А. Албу, Депутат Парламента от ПСРМ
Л. Бельченкова, Генпродюсер «Первый в Молдове», председатель «Stop Media Ban»
Е. Брынцов, Сатирик, пародист, блогер в Tik Tok
В. Валько, Блогер, общественный активист
М. Гарбуз, Лидер партии «Патриоты Молдовы»
Н. Дамашкан, Лидер партии «Аграрная партия Молдовы»
А. Данч, Врач-хирург, доктор медицинских наук
О. Дзятковская, Обозреватель «5 канал», автор проекта «ЭТО ДРУГОЕ»
Н. Димогло, Генпродюссер телеканала TVC21, политический обозреватель
А. Доника, Лидер партии «Надежда»
Д. Карпински, Блогер, общественная активистка
В. Клименко, Председатель Конгресса русских общин Молдовы
Г. Кэлин, Политический блогер
Е. Левицкая-Пахомова, Журналист, телепродюсер
Я. Лисневский, Социолог и политический аналитик
В. Миронеску, Генеральный директор «Молдова-Вин», глава ассоциации сельхозпроизводителей «UniAgroProtect», Христианско-аграрная партия
Н. Морарь, Журналист, блогер
М. Морошан, Лидер Бельцкой территориальной организации ПСРМ, мунсоветник в г. Бельцы
В. Осталеп, Экс-заместитель министра иностранных дел, политолог
С. Павловский, Экс-министр юстиции, юрист
А. Палий, Адвокат, председатель правозащитной организации «Фемида»
И. Тулянцев, Член общественного совета за свободную Родину, организатор автопробега 9 мая
В. Фортунэ, Лидер партии «Великая Молдова»
В. Флоря, Политический блогер
Б. Цырдя, Депутат Парламента от ПСРМ
К. Чуря, Политолог и аналитик
В. Шелин, Лидер Социал-демократической партии
С. Штефанко, Фермер, активист, представителей ассоциации «Сила фермеров».
Кроме того, наш источник в СИБ сообщил, что трое социалистов включены в список по личной просьбе Игоря Додона.
Вот исходная версия:
А. Албу, Депутат Парламента от ПСРМ
Л. Бельченкова, Генпродюсер «Первый в Молдове», председатель «Stop Media Ban»
Е. Брынцов, Сатирик, пародист, блогер в Tik Tok
В. Валько, Блогер, общественный активист
М. Гарбуз, Лидер партии «Патриоты Молдовы»
Н. Дамашкан, Лидер партии «Аграрная партия Молдовы»
А. Данч, Врач-хирург, доктор медицинских наук
О. Дзятковская, Обозреватель «5 канал», автор проекта «ЭТО ДРУГОЕ»
Н. Димогло, Генпродюссер телеканала TVC21, политический обозреватель
А. Доника, Лидер партии «Надежда»
Д. Карпински, Блогер, общественная активистка
В. Клименко, Председатель Конгресса русских общин Молдовы
Г. Кэлин, Политический блогер
Е. Левицкая-Пахомова, Журналист, телепродюсер
Я. Лисневский, Социолог и политический аналитик
В. Миронеску, Генеральный директор «Молдова-Вин», глава ассоциации сельхозпроизводителей «UniAgroProtect», Христианско-аграрная партия
Н. Морарь, Журналист, блогер
М. Морошан, Лидер Бельцкой территориальной организации ПСРМ, мунсоветник в г. Бельцы
В. Осталеп, Экс-заместитель министра иностранных дел, политолог
С. Павловский, Экс-министр юстиции, юрист
А. Палий, Адвокат, председатель правозащитной организации «Фемида»
И. Тулянцев, Член общественного совета за свободную Родину, организатор автопробега 9 мая
В. Фортунэ, Лидер партии «Великая Молдова»
В. Флоря, Политический блогер
Б. Цырдя, Депутат Парламента от ПСРМ
К. Чуря, Политолог и аналитик
В. Шелин, Лидер Социал-демократической партии
С. Штефанко, Фермер, активист, представителей ассоциации «Сила фермеров».
Кроме того, наш источник в СИБ сообщил, что трое социалистов включены в список по личной просьбе Игоря Додона.
Выборы на носу, а по соцопросам снова «лидерство» у PAS. Это, конечно, не новость — скорее, déjà vu. В отчётах цифры подкручены ровно настолько, чтобы не дать повода для паники, но и не позволить оппозиции расслабиться.
Создаётся ощущение "стабильной поддержки", хотя за ней — нестабильная реальность: растущие тарифы, пустеющие рынки, увольнения и лихорадка в энергетике.
Главный вопрос не в процентах, а в динамике. Поддержка PAS — это не восходящий тренд, а инерционный эффект. Люди либо боятся альтернативы, либо ещё не сформулировали, чему именно верят. Это политическая воронка: PAS по инерции втягивает аполитичный электорат, пока тот не определился. Но как только хоть одна альтернатива (пусть даже из оппозиции) соберёт смысловой нарратив — процесс может резко перевернуться.
Фокус не в том, кто лидирует сегодня, а в качествах сомнений у избирателя. Люди боятся хаоса — но еще больше боятся остаться без будущего. Поэтому PAS держится на страхе перемен, а не на любви. Такой капитал обнуляется мгновенно — особенно когда рядом возникает кто-то, кто называет вещи своими именами и не прячется за «европейскую риторику».
И вот здесь всё зависит от последнего месяца. PAS управляет ожиданиями, оппозиция — эмоциями. Кто начнёт играть на когнитивной нестабильности — выиграет. Потому что если у людей в голове начинается диссонанс между «евроценностями» и «ценой картошки», никакой социологией это не выровнять. А значит — всё только начинается.
Создаётся ощущение "стабильной поддержки", хотя за ней — нестабильная реальность: растущие тарифы, пустеющие рынки, увольнения и лихорадка в энергетике.
Главный вопрос не в процентах, а в динамике. Поддержка PAS — это не восходящий тренд, а инерционный эффект. Люди либо боятся альтернативы, либо ещё не сформулировали, чему именно верят. Это политическая воронка: PAS по инерции втягивает аполитичный электорат, пока тот не определился. Но как только хоть одна альтернатива (пусть даже из оппозиции) соберёт смысловой нарратив — процесс может резко перевернуться.
Фокус не в том, кто лидирует сегодня, а в качествах сомнений у избирателя. Люди боятся хаоса — но еще больше боятся остаться без будущего. Поэтому PAS держится на страхе перемен, а не на любви. Такой капитал обнуляется мгновенно — особенно когда рядом возникает кто-то, кто называет вещи своими именами и не прячется за «европейскую риторику».
И вот здесь всё зависит от последнего месяца. PAS управляет ожиданиями, оппозиция — эмоциями. Кто начнёт играть на когнитивной нестабильности — выиграет. Потому что если у людей в голове начинается диссонанс между «евроценностями» и «ценой картошки», никакой социологией это не выровнять. А значит — всё только начинается.
Обнародованная The Washington Post информация о проработанном сценарии украинского вторжения в ПМР — не просто слух. Это сигнал.
Публично артикулировать то, что ещё вчера обсуждалось в кулуарах, — значит легитимировать возможность как минимум обсуждения этих шагов в будущем.
Зеленский и Санду, по данным издания, в Киеве действительно говорили о "локальной операции" по нейтрализации российского контингента в Приднестровье. И даже если решение пока не принято — сам факт появления такой повестки говорит о смене логики. Граница между "конфликтом за границей" и "риском на своём пороге" стирается. Для Молдовы это означает одно: статус ПМР снова становится небуферным, а взрывоопасным.
В этом нет ничего неожиданного. Украина теряет темп, и любые нестандартные шаги — в том числе силовые авантюры за пределами своей юрисдикции — становятся средством давления на Москву, одновременно проверяя границы терпения Кишинёва и готовность Запада поддержать вторжение, прикрытое риторикой о "безопасности региона".
Но есть нюанс. Приднестровье — не Киевская область. Здесь находятся российские миротворцы, есть легитимированное присутствие. А значит, любые удары будут рассматриваться иначе. Это уже не спецоперация, а вовлечение третьих территорий в прямую конфронтацию, с риском перерастания в формат, где внешние игроки не смогут оставаться только советниками и поставщиками.
Отказ от немедленного вторжения в ПМР — не гарантия мира, а временный тактический тормоз. Игроки оценивают риски, репутационные и военные. Но сам сценарий остался на столе, как карта, которую могут разыграть в любой момент — особенно если давление внутри Украины усилится, а на фронтах начнётся стагнация.
Молдове стоит трезво осознать: быть удобным партнёром — не значит быть защищённым. В большой игре пешки редко доживают до конца партии.
https://www.group-telegram.com/metodkremlin/7684
Публично артикулировать то, что ещё вчера обсуждалось в кулуарах, — значит легитимировать возможность как минимум обсуждения этих шагов в будущем.
Зеленский и Санду, по данным издания, в Киеве действительно говорили о "локальной операции" по нейтрализации российского контингента в Приднестровье. И даже если решение пока не принято — сам факт появления такой повестки говорит о смене логики. Граница между "конфликтом за границей" и "риском на своём пороге" стирается. Для Молдовы это означает одно: статус ПМР снова становится небуферным, а взрывоопасным.
В этом нет ничего неожиданного. Украина теряет темп, и любые нестандартные шаги — в том числе силовые авантюры за пределами своей юрисдикции — становятся средством давления на Москву, одновременно проверяя границы терпения Кишинёва и готовность Запада поддержать вторжение, прикрытое риторикой о "безопасности региона".
Но есть нюанс. Приднестровье — не Киевская область. Здесь находятся российские миротворцы, есть легитимированное присутствие. А значит, любые удары будут рассматриваться иначе. Это уже не спецоперация, а вовлечение третьих территорий в прямую конфронтацию, с риском перерастания в формат, где внешние игроки не смогут оставаться только советниками и поставщиками.
Отказ от немедленного вторжения в ПМР — не гарантия мира, а временный тактический тормоз. Игроки оценивают риски, репутационные и военные. Но сам сценарий остался на столе, как карта, которую могут разыграть в любой момент — особенно если давление внутри Украины усилится, а на фронтах начнётся стагнация.
Молдове стоит трезво осознать: быть удобным партнёром — не значит быть защищённым. В большой игре пешки редко доживают до конца партии.
https://www.group-telegram.com/metodkremlin/7684
Telegram
Грани
Грязная война Украины может затронуть ПМР. Зеленский обсуждал с президентом Молдавии вторжение ВСУ в Приднестровье, но пока второй фронт решено не открывать. Надолго ли?
В Киеве рассматривался сценарий ударов по российскому контингенту на территории ПМР…
В Киеве рассматривался сценарий ударов по российскому контингенту на территории ПМР…
Insider Moldova
Когда правящая партия в нейтральной стране настаивает на праве чиновников носить оружие, это вызывает не тревогу — недоумение. Ведь вопрос не в технических изменениях, а в психологической установке власти на возможность конфликта внутри государства. Для чего…
Когда законопроект позволяет представителям власти получить право на ношение оружия, минуя даже базовые медицинские и психологические проверки, это не защита государства, а демонстрация страха элит перед собственным народом.
Отказ от этой идеи после общественного давления — не жест доброй воли, а вынужденное отступление. Она вообще не должна была появиться в законодательном поле. Ведь попытка пронести через парламент такую норму — это не ошибка, а симптом. Симптом замкнутой касты, теряющей связь с реальностью и стремящейся укрепить свою безопасность за счёт граждан, а не вместе с ними.
Именно поэтому так важно смотреть не только на то, что сказано, но и кем, когда и зачем. Раду Мариан говорит о «плохой идее». Но кто ее разработал? Кто дал ход? Кто в министерстве посчитал нормальным вооружать чиновников без всякого контроля? Ответов нет. А значит, угроза никуда не исчезла.
В условиях растущего социального недоверия и политического напряжения такие инициативы — лакмус того, что власть боится. Боится настолько, что готова дать оружие себе, а не гарантии безопасности обществу. И в этом — главный вызов.
Отказ от этой идеи после общественного давления — не жест доброй воли, а вынужденное отступление. Она вообще не должна была появиться в законодательном поле. Ведь попытка пронести через парламент такую норму — это не ошибка, а симптом. Симптом замкнутой касты, теряющей связь с реальностью и стремящейся укрепить свою безопасность за счёт граждан, а не вместе с ними.
Именно поэтому так важно смотреть не только на то, что сказано, но и кем, когда и зачем. Раду Мариан говорит о «плохой идее». Но кто ее разработал? Кто дал ход? Кто в министерстве посчитал нормальным вооружать чиновников без всякого контроля? Ответов нет. А значит, угроза никуда не исчезла.
В условиях растущего социального недоверия и политического напряжения такие инициативы — лакмус того, что власть боится. Боится настолько, что готова дать оружие себе, а не гарантии безопасности обществу. И в этом — главный вызов.