Моральный реализм — это метаэтическая позиция, согласно которой определённые моральные суждения выражают реальные факты и свойства мира. Например, моральные реалисты могут утверждать, что суждение «Неправильно убивать невинных людей» является истинным, потому что выражает моральный факт.

Существует множество способов отрицать это утверждение, а потому существует множество форм морального антиреализма. Во-первых, это моральный нонкогнитивизм, согласно которому моральные суждения в принципе не могут быть истинными или ложными, потому что выражают не факты или свойства мира, а эмоции или повеления. Во-вторых, это метаэтическая теория ошибок, согласно которой моральные суждения в принципе могут быть истинными или ложными, но в реальности все моральные суждения ложны или ошибочны. Моральные факты, с этой точки зрения, можно сравнить с фактами о сказочных существах: суждения о физическом строении кентавров могут быть истинными или ложными, но они все ложны, поскольку кентавров не существует.

Моральный нонкогнитивизм и теория ошибок являются двумя основными формами морального антиреализма, иногда выделяют ещё две. Во-первых, это моральный субъективизм, согласно которому моральные факты субъективны, то есть имеют разное содержание для разных людей. Часто моральный реализм отождествляют с моральным объективизмом, согласно которому моральные факты не просто существуют и могут быть выражены в моральных суждениях, а имеют объективную, независимую от установок людей природу. Однако другая точка зрения состоит в том, что субъективизм и объективизм — это два разных типа морального реализма, поскольку обе позиции признают, что некоторые моральные суждения истинны.

Из статьи «Моральный реализм».

Неолиберализм — это наша реальность или только выдумка, призванная очернить рыночный порядок? Как экономическая политика влияет на идентичность? И что в современном мире соответствует идеалам Фридмана и Хайека? Об этом и многом другом дискутируют социолог-марксист Вадим Квачев и философ-либертарианец Константин Морозов.

https://youtu.be/HDb_5v1yB28?si=CaoiFrVGRP2H5fWE

Исследуя моральные нормы, кодексы, моральные убеждения и практики многих людей мы можем наблюдать огромные разногласия, которые прослеживаются не только от эпохи к эпохе, от культуры к культуре, от сообщества к сообществу, но и от одного человека к другому. Имеет место значимый эмпирический факт, что в истории человечества существовало и до сих пор существует множество моральных разногласий, которые не были урегулированы тем или иным рациональным способом. Вопрос для нас будет заключаться в следующем: следует ли из этого факта, что моральные разногласия в принципе не могут быть обосновано устранены?

Здесь может быть уместна аналогия с наукой. В ней если и существовали серьезные разногласия, то со временем они были устранены через открытие тех или иных фактов или благодаря принятию новых научных теорий (более сильных с точки зрения объяснения, предсказания и простоты). Физика Ньютона была заменена физикой Эйнштейна, геоцентризм гелиоцентризмом, а биология Аристотеля биологией Дарвина. Но были ли подобным образом устранены значимые моральные разногласия? Судя по всему, нет.

Если это так, то у нас может быть дано этому несколько объяснений.

Первое может заключаться в том, что на самом деле моральные истины существуют, но мы просто еще их не открыли, из-за чего и существуют моральные разногласия (ответ морального реалиста).

Второе может звучать так: на самом деле моральных истин не существует, так как если бы они существовали, то за столь долгое время которое люди потратили на исследование морали, мы бы открыли хотя бы некоторые их них, однако этого не произошло (ответ теоретика ошибок).

Сторонники теории ошибок считают, что вторая гипотеза обладает большей правдоподобностью, простотой и объяснительной силой в сравнении с первой, что дает нам основания считать, что она верна.

Из статьи «Почему мораль — это ошибка?».

Руссо описывает быт предков eвропейской цивилизации. В его представлениях, эти люди находились в связи с природой, вели благородную и праведную жизнь. Спустя время начали появляться люди, которые присваивали себе природные блага, утверждая, что они являются их владельцами. За ними признают это право и схожим образом начинают поступать другие. Так разрастаются притязания на земли и собственность. Отсюда возникают конфликты между людьми и самое ужасное их состояние – война всех против всех, подобная той, что описывал Гоббс. Но если у него монарх, приходящий на смену неконтролируемому насилию, предстаёт фигурой положительной, способной направить общество в русло блага, то у Руссо правители, которые получают власть после всеобщей войны в конечном счёте станут деспотами и будут желать лишь споров и конфликтов в обществе, дабы поддерживать своё положение.

Присущее рассуждениям Руссо сравнение между народами первобытными (добрыми дикарями) и цивилизацией помогает лучше понять новаторство его пессимистичной мысли. То, что традиционно приписывается достижениям нашего общества становится для Руссо самым горьким ядом, отравляющим благородную сущность человека.

Дикари в сознании европейцев XVIII века начали играть роль отличную от той, что им отводило Средневековье. Основным мотивом для христианских обществ было божественное откровение и признание за человеком необходимости следовать божьим заповедям. Иноверие воспринималось как то, что необходимо искоренить. Мышление Просвещения, описывающие изменения в мире природными процессами, а не божьим промыслом, обращается к образу дикаря уже в совершенно другой манере. Появляется взгляд, что дикарь — незаражённый, чистый человек, который максимально близок к истинам мира, который находится в гармонии с ними.

Из статьи «Рождение пессимизма из духа Просвещения».

Возьмем, к примеру, аполитичного на первый взгляд философа – Артура Шопенгауэра. Его пессимистичная онтология в лучшем случае предполагает своеобразную этику аскезы и сострадания, но кажется совершенно не применимой к вопросам социальной-политической философии. Мир бессмыслен, как и жизнь индивида, какое тут еще государство? Однако, когда Дьёрдь Лукач и старые советские учебники клеймят его как буржуазного реакционера, то они в целом попадают в цель.

Его концепция Мировой Воли не создает нового универсализма, а лишь критикует прежние метафизические схемы, выстроенные на разуме. Он одним из первых начинает разворот к мифологии и язычеству, который придется по вкусу Вагнеру и раннему Ницше. Вегетарианство и успокоение страстей, которые он проповедует в своей этике – тоже совсем не современный экологизм, скорее консерватизм традиции, привычно ограничивающий эгоизм индивидов, ради гармонии общественного целого. Эта тяга к естественности, а не разрыву и конфликту, хорошо заметна и в понятии воли-к-жизни, предполагающему желание безмятежного существования (сравни с волей-к-власти у Ницше).

Ну и последнее, самое очевидное, его взгляд на человека (особенно в «Афоризмах житейской мудрости»). Общий тон его заметок – пессимизм в отношении именно людей, что логично заканчивается и комментариями политических вопросов. Например, социализм с идеей революции он явно относит к разгулу звериной природы человека. Для него существование патрициев и черни – онтологический факт. Отсюда и явное следование Гоббсу: государство имеет договорную природу и выполняет функцию «намордника», сдерживающего произвол людских воль. Конечно, специалист по Шопенгауэру запросто укажет и на расхождения: у автора, писавшего по едва ли не всем классическим философским проблемам, где-то должны обнаружиться элементы эклектики. Так, например, в некоторых своих рассуждениях он близок к Платону, но в других тяготеет к номинализму. И все-таки если смотреть в целом – это классический правый мыслитель, который в последние 100 лет очень резко просел в цитировании. Что логично, так как в ХХ веке доминировал левый дискурс.

Из статьи «Правые и левые в философии».

Моральные истины существуют независимо от мнения людей, потому что они проистекают из естественных фактов? Или, напротив, мораль — это что-то слишком странное для нашего мира? В новом выпуске подкаста вместе с Андреем Леманом говорим о моральном натурализме. Согласно этой позиции в метаэтике, мораль является естественным явлением и может быть исследована эмпирически. Обсуждаем широкий спектр связанных тем, включая этику отношения к котам, моральный паразитизм Макгинна и концепцию гомеостатических кластеров Бойда.

https://youtu.be/XAfsWneXD-s

Релятивизм — это способ быть нигде, утверждая, что находишься в равной мере везде.

Донна Харауэй

Постструктурализм тесно связан со своим идейным предшественником и визави – структурализмом. Кратко поясним, что под ним понимается в данном случае. Слово «структура» – одно из опорных понятий системного анализа. В сущности, любой разговор в терминах системы предполагает наличие элементов и связей, где структура – это вся совокупность связей без элементов, то есть тот каркас, в который встраивается нечто, становясь элементом. Надеюсь вы заметили, что здесь уже появляется интерпретация сути происходящего: можно считать важными элементы, а связи вторичными, а можно наоборот делать акцент на структуре и связях. Например, кто-то считает, что группа людей в ходе совместной жизни в итоге выработает какие-то связи и отношения, но их эссенциальные достоинства – вроде характера, опыта, воспитания – будут влиять на характер связей.

Структуралист мыслит иначе: неважно, кто именно попадёт в позицию правителя, слуги или раба. Сама так сказать инфраструктура (из ритуалов, ожиданий, быта и смыслов) трансформирует личное под конфигурацию системы. В таком ракурсе люди способны придумывать вариации (добрый правитель, хитрый слуга, жёстокий раб), но не могут уйти от самой матрицы, в которой неизбежно существуют некоторые устойчивые позиции. Иными словами, позиции и отношения пред-существуют индивидам, а сам выбор почти всегда строго бинарен (мужчина/женщина, женат/холост, господин/слуга) и, само собой, поддерживает воспроизводство структуры.

Из статьи «Постструктурализм».

Рассуждая о распределении ресурсов, Джон Локк оговаривал необходимость справедливого ограничения в их присвоении. Впоследствии мысль британского философа оказала сильное влияние на современную этику и политическую философию. «Оговорку Локка» интерпретировали и анализировали Роберт Нозик и Дэвид Готье, как и множество других философов, пытавшихся понять, может ли исключительное владение ресурсом быть справедливым? В своей статье Константин Морозов помогает разобраться с различными трактовками оговорки Локка и тем, какие ответы они дают на поставленный вопрос.

Утверждая свою анонимную диктатуру, «люди» следят за всяким выбивающимся исключением и уравнивают бытийные возможности человеческого существования. Поэтому основной чертой «неподлинного существования» является некая унифицирующая усреднённость: «быть как все» и не высовываться. Отказ от решительной готовности жить свою собственную жизнь выражается в порабощении анонимностью «людей» (dasman), задающих рамку внутренней самоцензуре и регламентирующей повседневное поведение всех и каждого.

Эта безликая всеприсутствующая анонимность «людей» размечает траектории толкования мира, ценностей, регламентирует порядок развлечений, интересов и траекторий профессионального роста. При этом происходит нивелировка и ускользает возможность иного, того подлинно собственного, которое, по мысли Хайдеггера, выходит в «просвет экзистенции» из дымовой завесы «диктатуры других». Движение к подлинному существованию отличается «наибольшей высотой и полнотой, потому что «жизнь в своем предельном подъеме произрастает на почве обычной и естественной жизни» [SZ, § 27]. Стремление к исключительности и героизация подлинного существования противопоставляется обычному мещанству «неподлинного существования», затерянного в безликой бездумности и конформизме «людей».

Из статьи «Девальвация подлинности: история одного разочарования».

Эзопов язык может быть рассмотрен не просто как специфический художественный прием, но как модус существования. Не просто умение предполагать, что подумает Другой, облеченной властью и правом на насилие, но навык одновременно говорить и разрешенное, и запретное. Он предполагает двоемыслие, и «двусуществование»: быть в мире и подпольной правды, и официального языка. Иначе говоря, эзопов язык — это определенная партитура роли. Это почти театральное выступление, в котором человек выражает свои мысли словами драматурга, умершего сотни лет назад. Тональность, в рамках которой человек пишет свою мелодию.

В недавно изданном тексте «Эзопов язык в русской литературе» Лев Лосев предполагает более узкое понимание этой практики. Он называет эзопов язык метастилем, обосновывая это тем, что «эзоповский прием состоит в контрасте текста художественного произведения, то есть уже стилистически организованного, с более крупным по масштабу контекстом социально-идеологической ситуации, контекстом, в котором все рассматриваемое произведение, или даже вся литература в целом, являются лишь одной из составных частей». Иначе говоря, эта практика стоит на пересечении мира искусства и мира истории.

Амбивалентность — ещё одна важная черта эзопова языка в понимании Лосева. Один и тот же прием в произведении выполняет роль и политического намека, и составной части стиля. Подчеркнем этот момент: эзопов язык одновременно выполняет несколько функций и может быть атрибутирован как автору в литературоведческом смысле, так и в биографическом. В первом случае мы говорим о поэтике конкретного художника, особенностях его подхода. К примеру, если бы в романе герои переговаривались намеками и иносказаниями. Во втором случае речь идет уже о конкретном человеке и его судьбе. Здесь эзопов язык может быть вынужденной мерой для заработка денег, или особым видом политического высказывания. От успеха применения эзопова языка может зависеть судьба не только произведения, но и человека.

Из статьи «На что (не) способен эзопов язык?».

Субъект достижений, по Хану, активно эксплуатирует себя и доводит до выгорания, исчерпав в конечном итоге все внутренние ресурсы, но до последнего верит, что он «может больше» и ему нужно еще сильнее напрячься, чтобы стать более успешным и счастливым. Внутренне это похоже на «жизнь на пределе», когда люди в социальных сетях регулярно в итоге сетуют, что они «не вывозят». Однако принципиально ничего не меняется. В атомизированном обществе вынужденных «предпринимателей самих себя» репрессивное поведение заставляет быть более продуктивным с сопутствующей приватизацией стресса, перфекционизмом и гиперответственностью: любые неудачи по этой логике должны лишь стимулировать с большим энтузиазмом двигаться дальше.

Хан настаивает на том, что субъект достижений ведет войну с самим собой, когда верит в безграничность собственных возможностей и принимает очередную порцию насилия в отношении самого себя в качестве неизбежной платы за возможный успех.

Из статьи «Психополитика и нейрональное насилие».

Обосновывая теории или собственные воззрения, мы ищем то, что свидетельствует в их пользу. Но что именно может быть свидетельством? Как оценивать ссылки на то, что человеку дано в непосредственном опыте? И можно ли доверять свидетельствам со слов других? Алексей Кардаш рассказывает о том, какими бывают свидетельства и как их осмысляют в современной эпистемологии.

Как Плотин повлиял на западную философию и христианство? В чем состояла его идея трех ипостасей? Откуда берется Единое и множественность Ума? И является ли философия заметками на полях Пифагора, а не Платона? В нашем новом подкасте, расширенная версия которого уже доступна на Бусти и Патреоне, говорим о Плотине с экспертами по античной философии — Дмитрием Бугаем и Андреем Нечаевым.

Друзья, поскольку этот выпуск является частью уже второго сезона нашего подкаста, то до конца этой недели он доступен по минимальной подписке, а после будет доступен по базовой.

В эпистемологии есть известный аргумент о ясновидении, выдвинутый Лоуренсом Бонжуром. Предлагается представить человека, который верно определяет, кто выиграет на выборах. Не так уж важно, получается ли это у него всегда или только в 90% случаев – важно то, что по условиям мысленного эксперимента можно точно зафиксировать, что он не просто угадывает. Спросив напрямую, мы услышим, что причина его верных предсказаний – ясновидение. Точно так же, как зрение нам даёт в целом верную информацию об окружающем мире, так и ясновидение, по словам нашего менталиста, даёт ему верную информацию о победителях выборов. Мысленный эксперимент ставит нас перед вполне ясной дилеммой. Что для нас является более предпочтительным – грубый факт когнитивного успеха ясновидящего или сомнительная природа процесса, приводящего к этому успеху?

Непосредственные свидетельства – это такая вещь, которой мы охотно пользуемся в индивидуальном порядке, но когда их предоставляет кто-то другой в качестве аргумента, то у нас возникает бесконечное количество поводов для сомнения. В конечном счете, если бы ясновидящим из примера были бы вы, то стали бы вы сомневаться в своей способности, которая надежно приводит вас к истинам, только потому, что эта способность кажется странной на фоне ординарных когнитивных процессов? Аналогичная диспропорция сохраняется и в случае с существующими и вполне обычными непосредственными свидетельствами – для вас очевидно, что именно вы видели, но не для того, кому вы хотите эту очевидность передать словами.

Из статьи «Какими бывают свидетельства?».

Забавную версию скептицизма можно найти у Роберта Нозика в небольшой статье «Выдумка» («Fiction»). Там он создает персонажа «Роберта Нозика», который знает о том, что он вымышленный персонаж и рассуждает о том, насколько разнятся вымышленные миры художественной литературы и мир реальный. Фундаментальное сходство обнаруживается в том, что отношения между персонажем «Робертом Нозиком» и автором Робертом Нозиком подобны отношению между верующим и богом-создателем. Ввиду этого можно заметить, что если у Декарта наличие христианского Бога позволяет избежать скептицизма, то Нозик находит исток для скептицизма в самом отношении творца и творения. В конце этой статьи Нозик-автор даёт комментарий, в котором рассуждает о том, что мы, читатели, будем воспринимать его текст как философское эссе или художественный рассказ в зависимости от того, что он скажет. Поскольку автора произведения можно сравнить с Богом, то Нозик ставит интересный вопрос, а определился ли Бог с тем, будет ли мир персонажа «Роберта Нозика» вымышленным или реальным? Получается не только любопытная скептическая загадка конкретно для теистов, но интересная комбинация сценария в духе мозгов в бочке с проблемой Юма, согласно которой нет логического способа доказать стабильность законов природы в будущем. Иначе говоря, по Нозику, нет логического способа доказать, что Бог (творец) определился с тем, будет ли его творение действительностью или выдумкой.

Из статьи «Скептицизм одной комнаты».

Современный человек привык воспринимать время как ресурс, которым нужно только суметь распорядиться. Но так ли безобидна эта метафора? Почему попытки тратить своё время исключительно рационально мешают свободному течению жизни? И как всё это связано с культом ностальгии? Иван Кудряшов и Алексей Соловьев рассуждают о том, как наше отношение ко времени создало культуру суеты.

Почему пацифист Бертран Рассел допускал возможность оправданной ядерной войны? На каких основаниях современные пацифисты считают те или иные проявления насилия недопустимыми? И что отличает насилие от агрессии и принуждения? Об этом и многом другом говорим с Василом и Константином Морозовым.

https://youtu.be/VsFgwJr4S-M?si=EQsBXYiXAuy23KWs

Что такое означаемое и означающее? Как Ролан Барт использовал эти концепты для анализа современных мифов? Почему Жак Лакан считал, что нужно рассматривать именно цепочки означающих, а не соотношение означающего с означаемым? И чем является господское означающее? Вместе с Иваном Кудряшовым обсуждает эти и другие вопросы в новом выпуске нашего подкаста, расширенная версия которого уже доступна на Бусти и Патреоне.