Пост для себя. Долго думал, стоит ли его здесь оставлять, но это все-таки дневник.
В понедельник вечером узнал, что умер мой вгиковский преподаватель по «Истории зарубежного кино» Валерий Николаевич Турицын. И, честно говоря, весь вчерашний тоскливый день я проходил прибитым, постоянно возвращаясь к этой вести.
Когда половина преподавателей (к моменту поступления) на твоей кафедре перешагнула возрастной порог в 70 (а то и 80 лет), ты прекрасно понимаешь, что никто не вечен. Но В.Н., сколько бы тот на парах не жаловался на здоровье (и, в целом, безнадегу), казался вечным вопреки.
Вопреки, неторопливо, он приходил в университет. Особенно, в это время года. «Москва оказалась не готова к зиме», каждый раз говорил он, когда появлялись первые сугробы. И это был знак постоянства. Такого же постоянства, как любовь В.Н. к кино и к своей супруге о которой он неустанно вспоминал на парах.
По кино В.Н. ненавязчиво пересказывал свою жизнь. И хорошее, и плохое. С самого детства. Например, как с родителями ушел с х/ф «Кубанские казаки», потому что на экране была еда, а в жизни — нет.
Однако, это не был образ какого-нибудь архаичного архивиста, упрямо зацикленного на Эйзенштейне. В.Н. нежно любил кино во всем его вековом многообразии. Конечно, все равно полагая жизненно необходимым задержаться в немой эпохе на год с лишним учебы. Тогда, временами это было утомительно, сейчас это меня часто выручает в работе. Равно, как только со временем я оценил боль В.Н. по уходу из обихода пленки.
Я за многое ему благодарен. Он считал, что в кино должна быть тайна, объясняя разницу между ранним Звягинцевым и поздним. Почему-то эта простая мысль (с его интонацией), мне очень запомнилась и я сам, со временем, невольно стал к ней возвращаться.
Наверное, так это и работает. Передача опыта. В.Н. теперь нет, а фраза осталась.
Свой предмет, не нарушая принципа исторической ценности, В.Н. использовал для того, чтобы показывать кино, которое искренне любил (единственно верный путь). На его же просмотрах я увидел многие фильмы, которые потом вошли в сотню моих любимых — «Диллинджер мертв», «На последнем дыхании» (ремейк), «Толпа», «Ветер», «Сноровка… и как ее приобрести» (помню, как офигел, что смотрю секс-комедию во ВГИКе). Это лишь те названия, что вспомнились сразу.
Непривычно легко потом было писать курсовые — все про того же Феррери или американский «На последнем дыхании». Наверное, потому что, по любви.
В.Н. много говорил, что современное кино загибается. Однако, исправно его смотрел. Хвалил «Одержимость» Шазелла. И, что меня особенно умилило, называл забавным «Молодого Годара» Хазанавичуса. Опять же, что вспомнил с ходу.
Любовь к кино у В.Н. будто бы была мерилом хорошего человека. Или, хотя бы, мерилом справедливости твоего нахождения в стенах ВГИКа.
Помню, курсе на втором, в перерыве между лекцией и просмотром, В.Н., между делом, решил переговорить со мной и моей подругой Викторией. Зачин беседы он объяснил фразой — «Вы милые и кино любите». Это было сказано так искренне, что каждый раз когда я потом слышал о В.Н. — я вспоминал именно эту сцену. На ней этот текст и закончу.
А Москва и в этот раз непременно окажется не готова к зиме.
Пост для себя. Долго думал, стоит ли его здесь оставлять, но это все-таки дневник.
В понедельник вечером узнал, что умер мой вгиковский преподаватель по «Истории зарубежного кино» Валерий Николаевич Турицын. И, честно говоря, весь вчерашний тоскливый день я проходил прибитым, постоянно возвращаясь к этой вести.
Когда половина преподавателей (к моменту поступления) на твоей кафедре перешагнула возрастной порог в 70 (а то и 80 лет), ты прекрасно понимаешь, что никто не вечен. Но В.Н., сколько бы тот на парах не жаловался на здоровье (и, в целом, безнадегу), казался вечным вопреки.
Вопреки, неторопливо, он приходил в университет. Особенно, в это время года. «Москва оказалась не готова к зиме», каждый раз говорил он, когда появлялись первые сугробы. И это был знак постоянства. Такого же постоянства, как любовь В.Н. к кино и к своей супруге о которой он неустанно вспоминал на парах.
По кино В.Н. ненавязчиво пересказывал свою жизнь. И хорошее, и плохое. С самого детства. Например, как с родителями ушел с х/ф «Кубанские казаки», потому что на экране была еда, а в жизни — нет.
Однако, это не был образ какого-нибудь архаичного архивиста, упрямо зацикленного на Эйзенштейне. В.Н. нежно любил кино во всем его вековом многообразии. Конечно, все равно полагая жизненно необходимым задержаться в немой эпохе на год с лишним учебы. Тогда, временами это было утомительно, сейчас это меня часто выручает в работе. Равно, как только со временем я оценил боль В.Н. по уходу из обихода пленки.
Я за многое ему благодарен. Он считал, что в кино должна быть тайна, объясняя разницу между ранним Звягинцевым и поздним. Почему-то эта простая мысль (с его интонацией), мне очень запомнилась и я сам, со временем, невольно стал к ней возвращаться.
Наверное, так это и работает. Передача опыта. В.Н. теперь нет, а фраза осталась.
Свой предмет, не нарушая принципа исторической ценности, В.Н. использовал для того, чтобы показывать кино, которое искренне любил (единственно верный путь). На его же просмотрах я увидел многие фильмы, которые потом вошли в сотню моих любимых — «Диллинджер мертв», «На последнем дыхании» (ремейк), «Толпа», «Ветер», «Сноровка… и как ее приобрести» (помню, как офигел, что смотрю секс-комедию во ВГИКе). Это лишь те названия, что вспомнились сразу.
Непривычно легко потом было писать курсовые — все про того же Феррери или американский «На последнем дыхании». Наверное, потому что, по любви.
В.Н. много говорил, что современное кино загибается. Однако, исправно его смотрел. Хвалил «Одержимость» Шазелла. И, что меня особенно умилило, называл забавным «Молодого Годара» Хазанавичуса. Опять же, что вспомнил с ходу.
Любовь к кино у В.Н. будто бы была мерилом хорошего человека. Или, хотя бы, мерилом справедливости твоего нахождения в стенах ВГИКа.
Помню, курсе на втором, в перерыве между лекцией и просмотром, В.Н., между делом, решил переговорить со мной и моей подругой Викторией. Зачин беседы он объяснил фразой — «Вы милые и кино любите». Это было сказано так искренне, что каждый раз когда я потом слышал о В.Н. — я вспоминал именно эту сцену. На ней этот текст и закончу.
А Москва и в этот раз непременно окажется не готова к зиме.
But the Ukraine Crisis Media Center's Tsekhanovska points out that communications are often down in zones most affected by the war, making this sort of cross-referencing a luxury many cannot afford. Two days after Russia invaded Ukraine, an account on the Telegram messaging platform posing as President Volodymyr Zelenskiy urged his armed forces to surrender. Telegram was co-founded by Pavel and Nikolai Durov, the brothers who had previously created VKontakte. VK is Russia’s equivalent of Facebook, a social network used for public and private messaging, audio and video sharing as well as online gaming. In January, SimpleWeb reported that VK was Russia’s fourth most-visited website, after Yandex, YouTube and Google’s Russian-language homepage. In 2016, Forbes’ Michael Solomon described Pavel Durov (pictured, below) as the “Mark Zuckerberg of Russia.” So, uh, whenever I hear about Telegram, it’s always in relation to something bad. What gives? Ukrainian forces have since put up a strong resistance to the Russian troops amid the war that has left hundreds of Ukrainian civilians, including children, dead, according to the United Nations. Ukrainian and international officials have accused Russia of targeting civilian populations with shelling and bombardments.
from it
