Рейн - чудесная река,
Хоть не очень широка.
Берега полны вином,
Полон пивом каждый дом,
Замки видны вдалеке,
Немки бродят налегке,
Ждут прекрасных женихов
И гоняют пастухов.
Скалы мрачные висят,
Немцы гадостью дымят,
Лёрлей нежная сидит
И печально так глядит,
Как победная Денкмаль
Кулаком грозит французу
И Термаль пускает в Узу.
Блок. 6 июня 1897 года.
Хоть не очень широка.
Берега полны вином,
Полон пивом каждый дом,
Замки видны вдалеке,
Немки бродят налегке,
Ждут прекрасных женихов
И гоняют пастухов.
Скалы мрачные висят,
Немцы гадостью дымят,
Лёрлей нежная сидит
И печально так глядит,
Как победная Денкмаль
Кулаком грозит французу
И Термаль пускает в Узу.
Блок. 6 июня 1897 года.
От меня вечор Леила
Равнодушно уходила.
Я сказал: "Постой, куда?"
А она мне возразила:
"Голова твоя седа".
Я насмешнице нескромной
Отвечал: "Всему пopa!
То, что было мускус темный,
Стало нынче камфора".
Но Леила неудачным
Посмеялася речам
И сказала: "Знаешь сам:
Сладок мускус новобрачным,
Камфора годна гробам".
А.С. Пушкин. 1836 г.
Равнодушно уходила.
Я сказал: "Постой, куда?"
А она мне возразила:
"Голова твоя седа".
Я насмешнице нескромной
Отвечал: "Всему пopa!
То, что было мускус темный,
Стало нынче камфора".
Но Леила неудачным
Посмеялася речам
И сказала: "Знаешь сам:
Сладок мускус новобрачным,
Камфора годна гробам".
А.С. Пушкин. 1836 г.
Сегодня выпал день хороший:
С утра осенний дождик льет.
Теряя в слякоти калоши,
Идет по улицам народ.
Туман висит у самых кровель,
Густой и белый, словно чад.
И с гулом падающих бревен
В Москве зенитки не стучат.
Конечно, вечером сегодня
Не вспыхнет ни одна звезда!
И, расхрабрившись, точно ходят
По расписанью поезда.
Бранить погоду нет причины, -
Остались немцы на мели.
Недаром выбрились мужчины
И дамы брови подвели.
В трамвае слышатся остроты,
Друг друга бабы не честят.
Всем ясно: вражьи самолеты
Сегодня к нам не прилетят!
Д.Б. Кедрин. 27 октября 1941 год.
С утра осенний дождик льет.
Теряя в слякоти калоши,
Идет по улицам народ.
Туман висит у самых кровель,
Густой и белый, словно чад.
И с гулом падающих бревен
В Москве зенитки не стучат.
Конечно, вечером сегодня
Не вспыхнет ни одна звезда!
И, расхрабрившись, точно ходят
По расписанью поезда.
Бранить погоду нет причины, -
Остались немцы на мели.
Недаром выбрились мужчины
И дамы брови подвели.
В трамвае слышатся остроты,
Друг друга бабы не честят.
Всем ясно: вражьи самолеты
Сегодня к нам не прилетят!
Д.Б. Кедрин. 27 октября 1941 год.
После стольких лет
Я пришел назад,
Но изгнанник я,
И за мной следят.
- Я ждала тебя
Столько долгих дней!
Для любви моей
Расстоянья нет.
- В стороне чужой
Жизнь прошла моя,
Как умчалась жизнь,
Не заметил я.
- Жизнь моя была
Сладостною мне,
Я ждала тебя,
Видела во сне.
Смерть в дому моем
И в дому твоем,-
Ничего, что смерть,
Если мы вдвоем.
Гумилёв. 1921 г.
Я пришел назад,
Но изгнанник я,
И за мной следят.
- Я ждала тебя
Столько долгих дней!
Для любви моей
Расстоянья нет.
- В стороне чужой
Жизнь прошла моя,
Как умчалась жизнь,
Не заметил я.
- Жизнь моя была
Сладостною мне,
Я ждала тебя,
Видела во сне.
Смерть в дому моем
И в дому твоем,-
Ничего, что смерть,
Если мы вдвоем.
Гумилёв. 1921 г.
«Мыс Доброй Надежды»
Провижу день. Падут большевики,
Как падают прогнившие стропила.
Окажется, что конные полки
Есть просто историческая сила.
Окажется, что красную звезду
Срывают тем же способом корявым,
Как в девятьсот осьмнадцатом году
Штандарт с короной и орлом двуглавым.
Возможно все на свете пережить,
Невольные и вольные бесстыдства.
Всего отведать и всего вкусить,
Хотя бы только ради любопытства.
Пусть трижды повторяется стезя,
И дедов сны пускай приснятся внуку.
Но только скуку вынести нельзя,
Тупую и торжественную скуку!
А между тем уже грядет она,
Российская, дебелая, тупая.
Такая, как в былые времена,
Во времена Батыя и Мамая.
Придет и станет каяться в грехах
Смиренно, унизительно и кротко,
И захлебнется в прозе и в стихах
По поводу любого околотка.
Она найдет своих профессоров,
Чтобы воспеть парад кавалерийский,
Открыть, что зад московских кучеров
Не просто зад, а древневизантийский.
И прибегут из разных заграниц
Любители по-своему развлечься,
И упадут всеподданнейше ниц
С единственным желанием - посечься.
Дон Аминадо. 1926 год.
Провижу день. Падут большевики,
Как падают прогнившие стропила.
Окажется, что конные полки
Есть просто историческая сила.
Окажется, что красную звезду
Срывают тем же способом корявым,
Как в девятьсот осьмнадцатом году
Штандарт с короной и орлом двуглавым.
Возможно все на свете пережить,
Невольные и вольные бесстыдства.
Всего отведать и всего вкусить,
Хотя бы только ради любопытства.
Пусть трижды повторяется стезя,
И дедов сны пускай приснятся внуку.
Но только скуку вынести нельзя,
Тупую и торжественную скуку!
А между тем уже грядет она,
Российская, дебелая, тупая.
Такая, как в былые времена,
Во времена Батыя и Мамая.
Придет и станет каяться в грехах
Смиренно, унизительно и кротко,
И захлебнется в прозе и в стихах
По поводу любого околотка.
Она найдет своих профессоров,
Чтобы воспеть парад кавалерийский,
Открыть, что зад московских кучеров
Не просто зад, а древневизантийский.
И прибегут из разных заграниц
Любители по-своему развлечься,
И упадут всеподданнейше ниц
С единственным желанием - посечься.
Дон Аминадо. 1926 год.
В степи, покрытой пылью бренной
Сидел и плакал человек.
А мимо шел Творец Вселенной.
Остановившись, он изрек:
«Я друг униженных и бедных,
Я всех убогих берегу,
Я знаю много слов заветных.
Я есмь твой Бог. Я все могу.
Меня печалит вид твой грустный,
Какой бедою ты тесним?»
И человек сказал: «Я — русский»,
И Бог заплакал вместе с ним.
Н. А. Зиновьев. 2007.
На иллюстрации: И.И. Симонов. "Венок России". 1997 год.
Сидел и плакал человек.
А мимо шел Творец Вселенной.
Остановившись, он изрек:
«Я друг униженных и бедных,
Я всех убогих берегу,
Я знаю много слов заветных.
Я есмь твой Бог. Я все могу.
Меня печалит вид твой грустный,
Какой бедою ты тесним?»
И человек сказал: «Я — русский»,
И Бог заплакал вместе с ним.
Н. А. Зиновьев. 2007.
На иллюстрации: И.И. Симонов. "Венок России". 1997 год.
Моей России больше нет.
Россия может только сниться,
Как благотворный тихий свет,
Который перестал струиться.
Советским людям будет жаль
Навек исчезнувшего света.
Россия станет, как Грааль
Иль Атлантида для поэта.
Мы проиграли не войну,
Мы не сраженье проиграли,
А ту чудесную страну,
Что мы Россией называли.
А.Е. Величковский 1952 год.
На иллюстрации: Георгий Кичигин. "Моя Атлантида". 2010 год.
Россия может только сниться,
Как благотворный тихий свет,
Который перестал струиться.
Советским людям будет жаль
Навек исчезнувшего света.
Россия станет, как Грааль
Иль Атлантида для поэта.
Мы проиграли не войну,
Мы не сраженье проиграли,
А ту чудесную страну,
Что мы Россией называли.
А.Е. Величковский 1952 год.
На иллюстрации: Георгий Кичигин. "Моя Атлантида". 2010 год.
Я шел в раздумье среди скал.
Внезапно ворон застонал.
Другой сказал, махнув крылом:
— Где нынче мы обед найдем?
— Лежит здесь рыцарь меж берез.
Об этом знает только пес,
Хозяйский сокол да жена,
Собой прекрасна и умна.
— Но пес охотится в лесах,
А сокол — в синих небесах,
Жена милуется с другим...
Сегодня славно поедим.
— Ты грудь проклюнешь до костей,
Я выпью синеву очей.
А этой прядью золотой
гнездо обложим мы с тобой.
— Оплакать рыцаря хотят,
но он отыщется навряд:
Лишь ветры будут вечно дуть
В его обглоданную грудь.
Шотландская баллада.
Внезапно ворон застонал.
Другой сказал, махнув крылом:
— Где нынче мы обед найдем?
— Лежит здесь рыцарь меж берез.
Об этом знает только пес,
Хозяйский сокол да жена,
Собой прекрасна и умна.
— Но пес охотится в лесах,
А сокол — в синих небесах,
Жена милуется с другим...
Сегодня славно поедим.
— Ты грудь проклюнешь до костей,
Я выпью синеву очей.
А этой прядью золотой
гнездо обложим мы с тобой.
— Оплакать рыцаря хотят,
но он отыщется навряд:
Лишь ветры будут вечно дуть
В его обглоданную грудь.
Шотландская баллада.
Не подвигались стрелки «мозера».
И ЗИС, казалось, в землю врос.
И лишь летело мимо озера
Шоссе с откоса на откос.
От напряжения, от страха ли -
Шофёр застыл, чугунным став,
А за спиной снаряды крякали,
На полсекунды опоздав.
Прижавшись к дверце липкой прядкою,
Чтобы шофёру не мешать,
Фельдъегерь всхлипывал украдкою
И вновь переставал дышать.
И из виска, совсем беззвучная,
Темно-вишнёвая на цвет,
Текла, текла струя сургучная
На штемпелёванный пакет.
П.Н. Шубин. Харбин. Действующая армия. Август 1945 г.
И ЗИС, казалось, в землю врос.
И лишь летело мимо озера
Шоссе с откоса на откос.
От напряжения, от страха ли -
Шофёр застыл, чугунным став,
А за спиной снаряды крякали,
На полсекунды опоздав.
Прижавшись к дверце липкой прядкою,
Чтобы шофёру не мешать,
Фельдъегерь всхлипывал украдкою
И вновь переставал дышать.
И из виска, совсем беззвучная,
Темно-вишнёвая на цвет,
Текла, текла струя сургучная
На штемпелёванный пакет.
П.Н. Шубин. Харбин. Действующая армия. Август 1945 г.