Господи, я расскажу Тебе о первой любви — не так, как пишут в книгах, а так, как она жила в нас. Без красивых фраз. Без гарантий. Только так, как Ты видел её изнутри, когда мы ещё не понимали, что Ты рядом.
Ты помнишь, Господи, как Саша впервые заметил Катю? Это было не в саду под цветущей яблоней, а в школьном коридоре, где пахло краской и мокрыми куртками. Она уронила учебник, он нагнулся поднять — и вдруг увидел, что у неё на руке шрам от ожога. Маленький, белесый. И почему-то именно это запомнил: не её смех (хотя он любил её смех), а эту отметину. Как будто в ней была какая-то правда, которую он должен был разгадать.
А потом — Ты ведь видел? — эти глупые, прекрасные ритуалы. Он «случайно» оказывался у её парты, когда она решала задачу по алгебре. Она «забывала» учебник на подоконнике, зная, что он зайдёт в класс последним. Они не целовались, не признавались — они просто существовали в одном пространстве, как две планеты на одной орбите, боясь приблизиться, чтобы не разрушить всё.
И самое странное, Господи: они даже не думали о будущем. Для них «навсегда» было завтрашним днём, когда он передаст ей записку через одноклассника, а она сомнёт её в кармане, но не выбросит.
Ты видел, как однажды он подарил ей камешек? Не гладкий, не красивый — просто кусок гранита с дороги. Она положила его в коробку из-под конфет и хранила три года. Потом потеряла при переезде. Но в тот момент этот камень значил больше, чем кольцо.
Господи, почему первая любовь такая нелепая и такая святая? Почему в ней нет ничего важного, но без неё всё кажется пустым? Почему мы помним не поцелуи, а вот это:
— как она морщила нос, когда читала; — как он терял голос, когда говорил с ней; — как они молча сидели на остановке, даже когда автобус уже уехал.
Ты создал это. Ты знал, что это будет больно. Ты знал, что они вырастут, разойдутся, забудут. Но Ты всё равно подарил им эти дни — не для счастья, а для того, чтобы они узнали: сердце бьётся не только для крови. Оно бьётся для чего-то ещё.
А потом — Ты видел? — она вышла замуж за другого. Он женился. И когда их дети спросят: «А ты кого-нибудь любил до мамы/папы?», они улыбнутся и скарятся: «Да нет, это же детские глупости».
Господи, я расскажу Тебе о первой любви — не так, как пишут в книгах, а так, как она жила в нас. Без красивых фраз. Без гарантий. Только так, как Ты видел её изнутри, когда мы ещё не понимали, что Ты рядом.
Ты помнишь, Господи, как Саша впервые заметил Катю? Это было не в саду под цветущей яблоней, а в школьном коридоре, где пахло краской и мокрыми куртками. Она уронила учебник, он нагнулся поднять — и вдруг увидел, что у неё на руке шрам от ожога. Маленький, белесый. И почему-то именно это запомнил: не её смех (хотя он любил её смех), а эту отметину. Как будто в ней была какая-то правда, которую он должен был разгадать.
А потом — Ты ведь видел? — эти глупые, прекрасные ритуалы. Он «случайно» оказывался у её парты, когда она решала задачу по алгебре. Она «забывала» учебник на подоконнике, зная, что он зайдёт в класс последним. Они не целовались, не признавались — они просто существовали в одном пространстве, как две планеты на одной орбите, боясь приблизиться, чтобы не разрушить всё.
И самое странное, Господи: они даже не думали о будущем. Для них «навсегда» было завтрашним днём, когда он передаст ей записку через одноклассника, а она сомнёт её в кармане, но не выбросит.
Ты видел, как однажды он подарил ей камешек? Не гладкий, не красивый — просто кусок гранита с дороги. Она положила его в коробку из-под конфет и хранила три года. Потом потеряла при переезде. Но в тот момент этот камень значил больше, чем кольцо.
Господи, почему первая любовь такая нелепая и такая святая? Почему в ней нет ничего важного, но без неё всё кажется пустым? Почему мы помним не поцелуи, а вот это:
— как она морщила нос, когда читала; — как он терял голос, когда говорил с ней; — как они молча сидели на остановке, даже когда автобус уже уехал.
Ты создал это. Ты знал, что это будет больно. Ты знал, что они вырастут, разойдутся, забудут. Но Ты всё равно подарил им эти дни — не для счастья, а для того, чтобы они узнали: сердце бьётся не только для крови. Оно бьётся для чего-то ещё.
А потом — Ты видел? — она вышла замуж за другого. Он женился. И когда их дети спросят: «А ты кого-нибудь любил до мамы/папы?», они улыбнутся и скарятся: «Да нет, это же детские глупости».
Но Ты-то знаешь правду, Господи.
Аминь.
BY Виктор Куприянчук
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
READ MORE At the start of 2018, the company attempted to launch an Initial Coin Offering (ICO) which would enable it to enable payments (and earn the cash that comes from doing so). The initial signals were promising, especially given Telegram’s user base is already fairly crypto-savvy. It raised an initial tranche of cash – worth more than a billion dollars – to help develop the coin before opening sales to the public. Unfortunately, third-party sales of coins bought in those initial fundraising rounds raised the ire of the SEC, which brought the hammer down on the whole operation. In 2020, officials ordered Telegram to pay a fine of $18.5 million and hand back much of the cash that it had raised. The next bit isn’t clear, but Durov reportedly claimed that his resignation, dated March 21st, was an April Fools’ prank. TechCrunch implies that it was a matter of principle, but it’s hard to be clear on the wheres, whos and whys. Similarly, on April 17th, the Moscow Times quoted Durov as saying that he quit the company after being pressured to reveal account details about Ukrainians protesting the then-president Viktor Yanukovych. The regulator said it had received information that messages containing stock tips and other investment advice with respect to selected listed companies are being widely circulated through websites and social media platforms such as Telegram, Facebook, WhatsApp and Instagram. Anastasia Vlasova/Getty Images
from us
