Латиноамериканская антропология

Латинская Америка даже сегодня часто воспринимается среди нелатиноамериканских антропологов больше как «поле» для исследований, чем как источник антропологической мысли.

И этому есть свое объяснение, все-таки антропология родилась именно как наука колониальная. Люди «цивилизованные», то есть захватившие власть на новых для них территориях, изучали людей «диких», «нецивилизованных», «варваров». Да, сегодня ведутся дебаты, насколько этнографы/антропологи были собственно агентами колониальной власти, помогавшими ей понять коренное население для лучшей его эксплуатации, а насколько его адвокатами, предупреждающими чрезмерное насилие со стороны власти своей разъяснительной работой.

Но так или иначе, есть регионы, которые и по сей день воспринимаются как колыбель научной мысли, а есть те, которые воспринимаются скорее как источник объектов приложения этой мысли (хоть сегодня эти «объекты» и называют повсеместно «субъектами»).

Латинская Америка, несомненно, регион последнего типа. Несмотря на то, что сегодняшний научный дискурс перенасыщен словом «деколонизация», не иссякает поток западных и даже российских исследователей в джунгли Амазонки, пампу, Анды или еще куда-нибудь «подальше», где как ожидается, «объекты» ждут собственного открытия или описания иноземными «экспертами».

Я встречала исследователей, которые, едва владея испанским (или португальским) языком приезжали изучать какое-нибудь местное «экзотическое» племя, желательно подальше от «цивилизации». Необычные названия таких племен как будто становятся трофеем этнографа, который следуя по тропе отцов (и матерей)-основателей антропологии, уехал далеко от дома, чтобы открыть для себя и других новое диковинное сообщество.

Когда эти сообщества не оправдывают ожиданий "экспертов", например, потому что тоже носят одежду, сшитую в Китае, не строят свои «традиционные» «жилища» или едят не то, что положено, они маркируются как «утратившие» свою культуру и свою «аутентичность».

Из вышесказанного рождается несколько важных вопросов.

Первый – о праве коренных народов на историю. Ходим ли мы сами в «традиционных» лаптях и кичках, едим ли пареную репу? Удивляемся ли мы тому, что финны не живут в «традиционных жилищах» или что итальянцы используют смартфоны? В то же время условные «индейцы» окружены таким количеством мифов, что от них ожидается ровно это - отсутствие истории, и как будто даже, времени. Сохранение «традиционного» и «подлинного». Вопрос: сохранения для чего и для кого? Не для «цивилизованного» ли человека, который это «откроет» и опишет? Получается, что одни человеки «развиваются», а другие – «утрачивают традиционный уклад жизни», хм…

Второй вопрос – насколько сегодня, в казалось бы «деколонизованной» антропологии, идет диалог на равных с академическим сообществом исследуемого региона? Насколько он ощущается как необходимый?

Есть и еще один вопрос, совсем простой и даже «стыдный». А что, собственно, привлекает исследователя, летящего, плывущего и едущего за тридевять земель, именно в этих «племенах» и «народностях», чья повседневность ему чужда и чей язык он едва понимает? Откуда берутся все эти описанные выше нереалистичные ожидания от незнакомых людей, живущих в незнакомом месте и непонятных обстоятельствах?

Ответы будут у всех разными, но неизменно в них будет то, что можно назвать словом «экзотизация». Это такая дополнительная линза, которой нет, когда мы смотрим на то, как петербуржцы ходят в поликлинику к врачу, и которая появляется, когда мы смотрим на то, как некие условные отаваленьос ходят к шаману. Именно экзотизирующий взгляд на других людей рождает множество фантазий, связанных с инаковостью. Это могут быть фантазии про особую «индейскую» мудрость, особые «тела», или как раз про «аутентичность» и «отсутствие цивилизации». Насколько экзотизирующий взгляд свойственен современной российской антропологии? А западной? А латиноамериканской?

Все эти вопросы, к слову, остро стоят сегодня в современной латиноамериканской антропологической мысли.

www.group-telegram.com/us/latam_antropo.com/18

426 viewsedited  Mar 5 at 15:55

Латинская Америка даже сегодня часто воспринимается среди нелатиноамериканских антропологов больше как «поле» для исследований, чем как источник антропологической мысли.

И этому есть свое объяснение, все-таки антропология родилась именно как наука колониальная. Люди «цивилизованные», то есть захватившие власть на новых для них территориях, изучали людей «диких», «нецивилизованных», «варваров». Да, сегодня ведутся дебаты, насколько этнографы/антропологи были собственно агентами колониальной власти, помогавшими ей понять коренное население для лучшей его эксплуатации, а насколько его адвокатами, предупреждающими чрезмерное насилие со стороны власти своей разъяснительной работой.

Но так или иначе, есть регионы, которые и по сей день воспринимаются как колыбель научной мысли, а есть те, которые воспринимаются скорее как источник объектов приложения этой мысли (хоть сегодня эти «объекты» и называют повсеместно «субъектами»).

Латинская Америка, несомненно, регион последнего типа. Несмотря на то, что сегодняшний научный дискурс перенасыщен словом «деколонизация», не иссякает поток западных и даже российских исследователей в джунгли Амазонки, пампу, Анды или еще куда-нибудь «подальше», где как ожидается, «объекты» ждут собственного открытия или описания иноземными «экспертами».

Я встречала исследователей, которые, едва владея испанским (или португальским) языком приезжали изучать какое-нибудь местное «экзотическое» племя, желательно подальше от «цивилизации». Необычные названия таких племен как будто становятся трофеем этнографа, который следуя по тропе отцов (и матерей)-основателей антропологии, уехал далеко от дома, чтобы открыть для себя и других новое диковинное сообщество.

Когда эти сообщества не оправдывают ожиданий "экспертов", например, потому что тоже носят одежду, сшитую в Китае, не строят свои «традиционные» «жилища» или едят не то, что положено, они маркируются как «утратившие» свою культуру и свою «аутентичность».

Из вышесказанного рождается несколько важных вопросов.

Первый – о праве коренных народов на историю. Ходим ли мы сами в «традиционных» лаптях и кичках, едим ли пареную репу? Удивляемся ли мы тому, что финны не живут в «традиционных жилищах» или что итальянцы используют смартфоны? В то же время условные «индейцы» окружены таким количеством мифов, что от них ожидается ровно это - отсутствие истории, и как будто даже, времени. Сохранение «традиционного» и «подлинного». Вопрос: сохранения для чего и для кого? Не для «цивилизованного» ли человека, который это «откроет» и опишет? Получается, что одни человеки «развиваются», а другие – «утрачивают традиционный уклад жизни», хм…

Второй вопрос – насколько сегодня, в казалось бы «деколонизованной» антропологии, идет диалог на равных с академическим сообществом исследуемого региона? Насколько он ощущается как необходимый?

Есть и еще один вопрос, совсем простой и даже «стыдный». А что, собственно, привлекает исследователя, летящего, плывущего и едущего за тридевять земель, именно в этих «племенах» и «народностях», чья повседневность ему чужда и чей язык он едва понимает? Откуда берутся все эти описанные выше нереалистичные ожидания от незнакомых людей, живущих в незнакомом месте и непонятных обстоятельствах?

Ответы будут у всех разными, но неизменно в них будет то, что можно назвать словом «экзотизация». Это такая дополнительная линза, которой нет, когда мы смотрим на то, как петербуржцы ходят в поликлинику к врачу, и которая появляется, когда мы смотрим на то, как некие условные отаваленьос ходят к шаману. Именно экзотизирующий взгляд на других людей рождает множество фантазий, связанных с инаковостью. Это могут быть фантазии про особую «индейскую» мудрость, особые «тела», или как раз про «аутентичность» и «отсутствие цивилизации». Насколько экзотизирующий взгляд свойственен современной российской антропологии? А западной? А латиноамериканской?

Все эти вопросы, к слову, остро стоят сегодня в современной латиноамериканской антропологической мысли.

BY Латиноамериканская антропология