Минутка высокого искусства🌚

Странное это ощущение.
В жизни мне всегда чего-то не хватало. Новой игрушки, той самой книги с картинками, выпуска любимого журнала, потерянных друзей, дня на подготовку к экзамену, смелости для нужных слов (и мыслей), времени, силы воли, настроения, чувств, эмоций, прошлого, настоящего, будущего, любимых людей, в конце концов. А даже если люди были, не хватало той любви и внимания, которую они могли мне дать. А даже когда хватало, то..

И всегда казалось, что только бы получить вот это, только это, и я точно была бы счастливой.
Но каждый раз "только это" оказывались дальше и дальше, за манящей туманной дымкой. Шаг, ещё шаг, только бы дотянуться, получить, и я обязательно буду счастливой. Всё ещё впереди, счастье будет, только вот...

И вот я впервые в жизни почувствовала себя самой счастливой в мире.
Сегодня.
Стоя у Сашкиной могилки вместе с близкими мне людьми.

И это счастье совсем другое, чем то, за туманной пеленой. Оно не про чувства, а, кажется, про полноту: когда у тебя всё есть, вне зависимости от того, что есть и есть ли оно.

И никаких туманов, просто ясный неяркий день.
Тихий спокойный свет.

Светит.

Ну и о том, почему мне все сложнее и сложнее даже просто разговаривать с теми, кто нос воротит от реальности.

Я была здесь 4 месяца назад. Отмеченной на фото части не было.

Это они за нас так.

Сапун-гора. Ключевой пункт освобождения Севастополя в 1944.
Сколько же у нас здесь (и в Севастополе, и в России в целом) мест великого подвига, невероятно.

Всё-таки оставлю это здесь, хоть это и больное.
На кладбище сегодня попала на похороны. Капитан второго ранга, воин Александр. Оркестр моряков – помню "Журавли" и гимн Севастополя. Это было в нижней части, которая с флагами, а я стояла в верхней, где строят мемориал, стояла и прижимала к себе цветы, как прижимают к себе ребёнка, когда хотят его защитить.

Да, я хотела бы чтобы этого не было, ничего этого не было, и все матери и отцы оставались со своими сыновьями, жёны – с мужьями, и маленькая восьмилетняя Ангелина не клала на могилу рисунок "Мой папа – герой". Я выложила его здесь и сразу удалила, потому что это слишком.
Да, я хотела бы, чтобы всего этого не было.
Но её папа – герой, и он поднимает наше время на свои плечи. И маленькая Ангелина поднимает его, это время человеческое, раздробленное, расстроенное, как забытый инструмент, рассохшееся без любви.
Не потому ли их – столько, что надо очень, очень много любви, чтобы наше время снова соединилось в Господе и ожило? Мертвая вода, Живая вода...

Чем я могу им помочь?
В Севастополе – убирать траву и мусор с их могил.
В Москве – приходить на волонтёрку почаще.
На Соловках – молиться за них и за их родных. Вот и весь мой труд, вся моя маленькая любовь.
Правы были древнерусские летописцы с их простым и ясным, как капли росы на рассвете, "по грехам нашим пришли воевать нас".
Нам очень, очень не хватает любви, а значит, в том, что её так много приходится отдавать не мне, есть и моя вина.

А потом я нашла потерянную медаль в придорожной пыли, и долго стояла, сжимая её в руке. Чья она – только что похороненного бойца? Кого-то из его сослуживцев? Кого-то из военно-морского оркестра? Будут ли её искать и куда её лучше отнести?
Вот, я стояла среди крестов и флагов и думала, а медаль горела в моей руке, и этот огонь оставлял за собой пепел, из которого рождается феникс.

Я знаю, чего мне бы точно не хотелось: вернуться к себе до 22 года. Не то что бы я стала лучше, нет, речь не об этом. Но, кажется, я понемногу учусь возвращаться из пепла.
Каждый раз возвращаться и не верить смерти, потому что последнее слово больше не за ней.
Значит, и я ещё могу отдавать свою любовь, а это уже история про Свет.
Последнее слово – за Ним.

И каждый – мой, с тех пор как ты
Открыл дорогу в междумирье.
И так до боли, до беды,
До горькой тихости воды,
До звона слов, до ветра в крыльях.

До звёздной россыпи в глазах,
Когда и видеть бы не видел,
Как рвётся сердце, бьётся флаг,
Играют гимн на всех ветрах,
И плачет матерь над могилой.

Здесь шаг – то шаг не по земле,
А по любви и сквозь молчанье.
И я иду, и где бы мне,
Когда бы, как бы, – на войне –
Остановиться и причалить.

Но ветер, ветер, ты могуч,
И снова крылья, снова парус.
Среди изломов, горя, круч –
Лети, лети. То компас; путь
Сквозь боль и свет, и смерть, и радость.

Недавно выложила здесь историю про голубой балкон в центре Севастополя. В неофициальных городских группах прочитала потом, что это была гидроизоляция, после которой балкон планировалось снова покрасить в белый. Так как ремонт дома ОКН намечен на 2046 (!) год, владельцы квартиры решили позаботиться о нём сами.

Как говорится, за что купила, за то продаю (лучше б не покупала, да). В любом случае, баллюстрада теперь белоснежная, я проверяла :)

В общем, после новых территорий, Севаса, да и вообще Крыма и юга России ощущение именно такое.

Последнее время читаю серию книг Дмитрия Емца, в которой иносказательно (и довольно точно) рассказывается о внутренней жизни христианина.
Это фэнтези, не буду углубляться. Пожалуй, больше всего меня зацепило, как автор изображает соприкосновение нашей реальности и реальности Божиего мира (привет Льюису).

В книгах, чтобы попасть в мир Божией любви, нужно "нырнуть": на крылатом коне взлететь высоко в небеса и, преодолевая сомнения и страхи, полностью доверившись коню и тому, к чему (Кому) ты стремишься, направить коня в пике до самой земли и глубже. Буквально нырнуть сквозь землю.
Если смог, преодолел, доверился, то в момент нырка приобретаешь нездешнюю плотность, становишься по-настоящему реальным (привет финалу "Последней битвы"), и видишь весь свой привычный мир вокруг как плоскую декорацию, картонку, которая настолько проста и плоска, что не может тебя задержать. Но это – если достиг этого состояния или хотя бы взмолился о нём. Или кто-то взмолился за тебя всей своей любовью. Иначе – разобьешься о свой картонный мир, сам оставаясь в такой же плоскости.

Очень близкое ощущение я испытала в последней поездке в Севастополь.

На этот раз мы ехали туда на машине, а возвращались через новые территории. На поезде всё это не так заметно: сел в Москве, а вышел уже в Севастополе и не очень-то разглядел путь. Здесь же видно, как меняется дорога на пути к югу.

Чем южнее – тем больше встречается военных машин, машин волонтёров с прикреплённым на них РЭБом, плакатов "Спасибо воинам" в придорожных кафе и просто.. ощущения настоящей жизни.
В самом Севастополе жизнь тоже живая: много раненых, это стало обычным. В городских группах, официальных и нет, часты объявления о погибших, рассказы о помощи воинам и жителям той зоны. Вечерние звуки Города давно далеки от романтичного напева цикад и птиц. Сам Город наполнен, хоть и недостаточно, укрытиями, которые активно расставляли после прошлогоднего взрыва ATACMS над пляжем. Многое можно ещё перечислять, и всё это сплетается в узор настоящей жизни, в бытие живой реальности.
Новые территории живые, что полуразрушенный Мариуполь (по окраинам выстроены новые кварталы и огромное здание ФМБА, в центре активно идёт восстановление разрушенных домов, но пока лишь в центре), что чистые и целые дома других районов. Неважно, что именно, всё дышит настоящим: транспорт на дороге, блокпосты, таблички о минах в полях.

В Ростове нас вёз таксист, по совместительству оказавшийся раненым снайпером, проходящим лечение и собирающимся вернуться обратно.
На М4 мы махали военным колоннам, а нам махали в ответ. Обгоняли смешных волонтеров в тельняшках и рассматривали РЭБы, прикрепленные к их машинам. Вот они сидят в машине, смеются, и не скажешь, что они бывают в тех местах, где порой приходится просто удирать по темноте и разбитой дороге на скорости 150 от летящего за тобой дрона. Потому и РЭБ наверху. Это даёт больше шансов вернуться и вот так смеяться, сидя в своей подраздолбанной теми дорогами машинке.

И всё это – естественное, настоящее, искреннее. Но вот всё ближе Москва, и всё меньше становится признаков этой реальности, пока они не уходят совсем. Даже в московские паблики заглядываешь, а там сплошное "открыли парк, реставрируют станцию метро, а вот такие развлечения ждут вас на выходных". Что, серьёзно? Это всё? Нет в Москве ни своих героев, ни своих погибших, ни мощных центров волонтёрки, где трудятся день и ночь, ни историй любви и веры среди войны?
Сплошные декорации. Картонный мир.

И дело вовсе не в удалённости от юга. По прошлой работе я много была в группах самых разных городов нашей России-матушки, и часто встречала упоминания о тех, кто погиб, о тех, кто совершил подвиг, о том, как взрослые и дети в городе помогают фронту.
Но не в Москве.
Не в Москве.

Поняла, почему последний год словно воздуха не хватает и дышится только среди волонтёров и воинов. Они реальны, остальное сейчас – рисованный картон, о который, тем не менее, так просто разбиться. И я сама картон, когда отвлекаюсь и забываю.

Да, так.
Но всё же есть Реальность, и есть возможность её касаться.
За то спасибо.