Telegram Group & Telegram Channel
#стихи_девяностых_годов

Поэтический текст из книги Александры Петровой "Вид на жительство", которую я когда-то случайно нашел на книжном развале в "Проекте ОГИ" (помните такое?). Непростой для артикуляции и не короткий текст, который можно представить поставленным на сцене Робертом Уилсоном, не расстающимся со сборником пьес Бертольта Брехта.А кто бы мог написать к этому спектаклю музыку?


Темнеет. Смердяков натягивает лопнувшую струну.
Неприбранная Фортуна в закутке прикладывается к вину.
Стряпает у жаровни. Капли пота ползут по гриму.
В трактир постепенно заходят прогуливающиеся по Риму.
Впереди долгая ночь.
Захожу и я. Выпить и превозмочь.

Гитара не строит. Он пробует пальцы в прелюде.
Сползаются пьяные люди,
ощупывают темноту.

О, она тоже нечистая,
как отношенье между мной и предметом.
Между мной и предметом любви.

Связь, бегущую по проводам, рвет непогода.
В нашей – помехи невыравненных скоростей.
Выпьем-ка лучше за навык складывать чемоданы,
а потом их вовсе не разбирать.

Осенний ветер подтянет к открытой раме ворох старых билетов:
вылет в двенадцать, прибытие в пять.
Глянь-ка, вот они полетели, что твои голуби у Сан-Пьетро.

Смердяков, откашлявшись, затягивает неаполитанскую,
старая тоже ему подпевает:
про карий глаз, разлуку-зиму,
про то, что не успел...
Ах, фата, ты аляповата.
Зачем мешаешь слезы к Риму,
мне доктор не велел.

Хор странниц:

Судьба – это душный запах портьеры,
пыль плюшевых стульев.
Постоянство пространства
хуже холеры
и погубительней пьянства.

Хор странниц справа заглушает другой,
Хор пьяниц неопределенного пола:

Шартрез, Ширин, Охотничья, Грозвино.
Поедем в Брянск, в Царское, хоть на Марс.
Все равно.

(Серафимы и ангелы толпятся у касс,
поглядывают тяжело.)

Нам бесклассовый, пожалуйста, билет.
Да, дорога нам известна прекрасно.
Как и всякая, она выведет в Рим.
В этом смысле, судьба решается единогласно.

Красной Армии бойцы уходят за границы
дозволенного им.

Прорвутся два, а то и один.
Матрос.
Звать, наверное, Саня.
Тот, кто там его встретит, поцелует взасос,
в шелковой вымоет бане,
обует, оденет
и на обратный билет выдаст денег:
Хочешь, езжай, голубчик,
ты теперь легкий, без родины. И свободен.

Зажигают плошки. Звон стекла.
Ухает откупоренная бутылка.
В наступившей тишине слышно чавканье.
На вилки наматывается сужающееся пространство.
Лишь по углам затаилось испуганное постоянство.

Фортуна нервничает. Смердяков бормочет заговоры против фальши.
Кто-то резко включает свет.
Смердяков узнает: это тот самый банщик.
Все посетители поднимаются с мест, выходят за ним.
Садятся на мотороллеры. Шум моторов.

Смердяков и Фортуна остаются одни.
Старые куклы, брошенные выросшими детьми
в гулких комнатах.
Выставленные у окон трактира
их лица, отдаляясь, фарфорово светятся в блеске фар.
Но надо бежать. Квартал охватывает пожар.

Это время наше горит.
У него высокое РОЭ,
воспалена его плевра.
Пред тобою
оно вырастет грозно и неизменно
из желтеющей тьмы,
погоняющей дальше
армию мотоциклистов,
двухголово сидящую в седлах.

Мчи, детвора двадцать первого века,
ведь и я твой покорный калека.
Если и есть мне наставник,
это только движенье.



group-telegram.com/wrmtrc2022/201
Create:
Last Update:

#стихи_девяностых_годов

Поэтический текст из книги Александры Петровой "Вид на жительство", которую я когда-то случайно нашел на книжном развале в "Проекте ОГИ" (помните такое?). Непростой для артикуляции и не короткий текст, который можно представить поставленным на сцене Робертом Уилсоном, не расстающимся со сборником пьес Бертольта Брехта.А кто бы мог написать к этому спектаклю музыку?


Темнеет. Смердяков натягивает лопнувшую струну.
Неприбранная Фортуна в закутке прикладывается к вину.
Стряпает у жаровни. Капли пота ползут по гриму.
В трактир постепенно заходят прогуливающиеся по Риму.
Впереди долгая ночь.
Захожу и я. Выпить и превозмочь.

Гитара не строит. Он пробует пальцы в прелюде.
Сползаются пьяные люди,
ощупывают темноту.

О, она тоже нечистая,
как отношенье между мной и предметом.
Между мной и предметом любви.

Связь, бегущую по проводам, рвет непогода.
В нашей – помехи невыравненных скоростей.
Выпьем-ка лучше за навык складывать чемоданы,
а потом их вовсе не разбирать.

Осенний ветер подтянет к открытой раме ворох старых билетов:
вылет в двенадцать, прибытие в пять.
Глянь-ка, вот они полетели, что твои голуби у Сан-Пьетро.

Смердяков, откашлявшись, затягивает неаполитанскую,
старая тоже ему подпевает:
про карий глаз, разлуку-зиму,
про то, что не успел...
Ах, фата, ты аляповата.
Зачем мешаешь слезы к Риму,
мне доктор не велел.

Хор странниц:

Судьба – это душный запах портьеры,
пыль плюшевых стульев.
Постоянство пространства
хуже холеры
и погубительней пьянства.

Хор странниц справа заглушает другой,
Хор пьяниц неопределенного пола:

Шартрез, Ширин, Охотничья, Грозвино.
Поедем в Брянск, в Царское, хоть на Марс.
Все равно.

(Серафимы и ангелы толпятся у касс,
поглядывают тяжело.)

Нам бесклассовый, пожалуйста, билет.
Да, дорога нам известна прекрасно.
Как и всякая, она выведет в Рим.
В этом смысле, судьба решается единогласно.

Красной Армии бойцы уходят за границы
дозволенного им.

Прорвутся два, а то и один.
Матрос.
Звать, наверное, Саня.
Тот, кто там его встретит, поцелует взасос,
в шелковой вымоет бане,
обует, оденет
и на обратный билет выдаст денег:
Хочешь, езжай, голубчик,
ты теперь легкий, без родины. И свободен.

Зажигают плошки. Звон стекла.
Ухает откупоренная бутылка.
В наступившей тишине слышно чавканье.
На вилки наматывается сужающееся пространство.
Лишь по углам затаилось испуганное постоянство.

Фортуна нервничает. Смердяков бормочет заговоры против фальши.
Кто-то резко включает свет.
Смердяков узнает: это тот самый банщик.
Все посетители поднимаются с мест, выходят за ним.
Садятся на мотороллеры. Шум моторов.

Смердяков и Фортуна остаются одни.
Старые куклы, брошенные выросшими детьми
в гулких комнатах.
Выставленные у окон трактира
их лица, отдаляясь, фарфорово светятся в блеске фар.
Но надо бежать. Квартал охватывает пожар.

Это время наше горит.
У него высокое РОЭ,
воспалена его плевра.
Пред тобою
оно вырастет грозно и неизменно
из желтеющей тьмы,
погоняющей дальше
армию мотоциклистов,
двухголово сидящую в седлах.

Мчи, детвора двадцать первого века,
ведь и я твой покорный калека.
Если и есть мне наставник,
это только движенье.

BY Смерть студента

❌Photos not found?❌Click here to update cache.


Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260

Share with your friend now:
group-telegram.com/wrmtrc2022/201

View MORE
Open in Telegram


Telegram | DID YOU KNOW?

Date: |

Unlike Silicon Valley giants such as Facebook and Twitter, which run very public anti-disinformation programs, Brooking said: "Telegram is famously lax or absent in its content moderation policy." Crude oil prices edged higher after tumbling on Thursday, when U.S. West Texas intermediate slid back below $110 per barrel after topping as much as $130 a barrel in recent sessions. Still, gas prices at the pump rose to fresh highs. Telegram was co-founded by Pavel and Nikolai Durov, the brothers who had previously created VKontakte. VK is Russia’s equivalent of Facebook, a social network used for public and private messaging, audio and video sharing as well as online gaming. In January, SimpleWeb reported that VK was Russia’s fourth most-visited website, after Yandex, YouTube and Google’s Russian-language homepage. In 2016, Forbes’ Michael Solomon described Pavel Durov (pictured, below) as the “Mark Zuckerberg of Russia.” And indeed, volatility has been a hallmark of the market environment so far in 2022, with the S&P 500 still down more than 10% for the year-to-date after first sliding into a correction last month. The CBOE Volatility Index, or VIX, has held at a lofty level of more than 30. Stocks closed in the red Friday as investors weighed upbeat remarks from Russian President Vladimir Putin about diplomatic discussions with Ukraine against a weaker-than-expected print on U.S. consumer sentiment.
from ms


Telegram Смерть студента
FROM American