Поэтический текст из книги Александры Петровой "Вид на жительство", которую я когда-то случайно нашел на книжном развале в "Проекте ОГИ" (помните такое?). Непростой для артикуляции и не короткий текст, который можно представить поставленным на сцене Робертом Уилсоном, не расстающимся со сборником пьес Бертольта Брехта.А кто бы мог написать к этому спектаклю музыку?
Темнеет. Смердяков натягивает лопнувшую струну. Неприбранная Фортуна в закутке прикладывается к вину. Стряпает у жаровни. Капли пота ползут по гриму. В трактир постепенно заходят прогуливающиеся по Риму. Впереди долгая ночь. Захожу и я. Выпить и превозмочь.
Гитара не строит. Он пробует пальцы в прелюде. Сползаются пьяные люди, ощупывают темноту.
О, она тоже нечистая, как отношенье между мной и предметом. Между мной и предметом любви.
Связь, бегущую по проводам, рвет непогода. В нашей – помехи невыравненных скоростей. Выпьем-ка лучше за навык складывать чемоданы, а потом их вовсе не разбирать.
Осенний ветер подтянет к открытой раме ворох старых билетов: вылет в двенадцать, прибытие в пять. Глянь-ка, вот они полетели, что твои голуби у Сан-Пьетро.
Смердяков, откашлявшись, затягивает неаполитанскую, старая тоже ему подпевает: про карий глаз, разлуку-зиму, про то, что не успел... Ах, фата, ты аляповата. Зачем мешаешь слезы к Риму, мне доктор не велел.
Хор странниц:
Судьба – это душный запах портьеры, пыль плюшевых стульев. Постоянство пространства хуже холеры и погубительней пьянства.
Хор странниц справа заглушает другой, Хор пьяниц неопределенного пола:
Шартрез, Ширин, Охотничья, Грозвино. Поедем в Брянск, в Царское, хоть на Марс. Все равно.
(Серафимы и ангелы толпятся у касс, поглядывают тяжело.)
Нам бесклассовый, пожалуйста, билет. Да, дорога нам известна прекрасно. Как и всякая, она выведет в Рим. В этом смысле, судьба решается единогласно.
Красной Армии бойцы уходят за границы дозволенного им.
Прорвутся два, а то и один. Матрос. Звать, наверное, Саня. Тот, кто там его встретит, поцелует взасос, в шелковой вымоет бане, обует, оденет и на обратный билет выдаст денег: Хочешь, езжай, голубчик, ты теперь легкий, без родины. И свободен.
Зажигают плошки. Звон стекла. Ухает откупоренная бутылка. В наступившей тишине слышно чавканье. На вилки наматывается сужающееся пространство. Лишь по углам затаилось испуганное постоянство.
Фортуна нервничает. Смердяков бормочет заговоры против фальши. Кто-то резко включает свет. Смердяков узнает: это тот самый банщик. Все посетители поднимаются с мест, выходят за ним. Садятся на мотороллеры. Шум моторов.
Смердяков и Фортуна остаются одни. Старые куклы, брошенные выросшими детьми в гулких комнатах. Выставленные у окон трактира их лица, отдаляясь, фарфорово светятся в блеске фар. Но надо бежать. Квартал охватывает пожар.
Это время наше горит. У него высокое РОЭ, воспалена его плевра. Пред тобою оно вырастет грозно и неизменно из желтеющей тьмы, погоняющей дальше армию мотоциклистов, двухголово сидящую в седлах.
Мчи, детвора двадцать первого века, ведь и я твой покорный калека. Если и есть мне наставник, это только движенье.
Поэтический текст из книги Александры Петровой "Вид на жительство", которую я когда-то случайно нашел на книжном развале в "Проекте ОГИ" (помните такое?). Непростой для артикуляции и не короткий текст, который можно представить поставленным на сцене Робертом Уилсоном, не расстающимся со сборником пьес Бертольта Брехта.А кто бы мог написать к этому спектаклю музыку?
Темнеет. Смердяков натягивает лопнувшую струну. Неприбранная Фортуна в закутке прикладывается к вину. Стряпает у жаровни. Капли пота ползут по гриму. В трактир постепенно заходят прогуливающиеся по Риму. Впереди долгая ночь. Захожу и я. Выпить и превозмочь.
Гитара не строит. Он пробует пальцы в прелюде. Сползаются пьяные люди, ощупывают темноту.
О, она тоже нечистая, как отношенье между мной и предметом. Между мной и предметом любви.
Связь, бегущую по проводам, рвет непогода. В нашей – помехи невыравненных скоростей. Выпьем-ка лучше за навык складывать чемоданы, а потом их вовсе не разбирать.
Осенний ветер подтянет к открытой раме ворох старых билетов: вылет в двенадцать, прибытие в пять. Глянь-ка, вот они полетели, что твои голуби у Сан-Пьетро.
Смердяков, откашлявшись, затягивает неаполитанскую, старая тоже ему подпевает: про карий глаз, разлуку-зиму, про то, что не успел... Ах, фата, ты аляповата. Зачем мешаешь слезы к Риму, мне доктор не велел.
Хор странниц:
Судьба – это душный запах портьеры, пыль плюшевых стульев. Постоянство пространства хуже холеры и погубительней пьянства.
Хор странниц справа заглушает другой, Хор пьяниц неопределенного пола:
Шартрез, Ширин, Охотничья, Грозвино. Поедем в Брянск, в Царское, хоть на Марс. Все равно.
(Серафимы и ангелы толпятся у касс, поглядывают тяжело.)
Нам бесклассовый, пожалуйста, билет. Да, дорога нам известна прекрасно. Как и всякая, она выведет в Рим. В этом смысле, судьба решается единогласно.
Красной Армии бойцы уходят за границы дозволенного им.
Прорвутся два, а то и один. Матрос. Звать, наверное, Саня. Тот, кто там его встретит, поцелует взасос, в шелковой вымоет бане, обует, оденет и на обратный билет выдаст денег: Хочешь, езжай, голубчик, ты теперь легкий, без родины. И свободен.
Зажигают плошки. Звон стекла. Ухает откупоренная бутылка. В наступившей тишине слышно чавканье. На вилки наматывается сужающееся пространство. Лишь по углам затаилось испуганное постоянство.
Фортуна нервничает. Смердяков бормочет заговоры против фальши. Кто-то резко включает свет. Смердяков узнает: это тот самый банщик. Все посетители поднимаются с мест, выходят за ним. Садятся на мотороллеры. Шум моторов.
Смердяков и Фортуна остаются одни. Старые куклы, брошенные выросшими детьми в гулких комнатах. Выставленные у окон трактира их лица, отдаляясь, фарфорово светятся в блеске фар. Но надо бежать. Квартал охватывает пожар.
Это время наше горит. У него высокое РОЭ, воспалена его плевра. Пред тобою оно вырастет грозно и неизменно из желтеющей тьмы, погоняющей дальше армию мотоциклистов, двухголово сидящую в седлах.
Мчи, детвора двадцать первого века, ведь и я твой покорный калека. Если и есть мне наставник, это только движенье.
BY Смерть студента
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
However, the perpetrators of such frauds are now adopting new methods and technologies to defraud the investors. The Dow Jones Industrial Average fell 230 points, or 0.7%. Meanwhile, the S&P 500 and the Nasdaq Composite dropped 1.3% and 2.2%, respectively. All three indexes began the day with gains before selling off. DFR Lab sent the image through Microsoft Azure's Face Verification program and found that it was "highly unlikely" that the person in the second photo was the same as the first woman. The fact-checker Logically AI also found the claim to be false. The woman, Olena Kurilo, was also captured in a video after the airstrike and shown to have the injuries. Overall, extreme levels of fear in the market seems to have morphed into something more resembling concern. For example, the Cboe Volatility Index fell from its 2022 peak of 36, which it hit Monday, to around 30 on Friday, a sign of easing tensions. Meanwhile, while the price of WTI crude oil slipped from Sunday’s multiyear high $130 of barrel to $109 a pop. Markets have been expecting heavy restrictions on Russian oil, some of which the U.S. has already imposed, and that would reduce the global supply and bring about even more burdensome inflation. Telegram, which does little policing of its content, has also became a hub for Russian propaganda and misinformation. Many pro-Kremlin channels have become popular, alongside accounts of journalists and other independent observers.
from us
