С днем Великой Победы!
Помним. Гордимся. Благодарим.

Когда началась война мне исполнилось пять лет. Жили мы тогда под Ленинградом на 61 километре по железной дороге. Мой отец по профессии был столяр. Он мог один сделать из дерева все: рамы, двери и даже мебель. В 1941 году он как раз строил дом для нашей семьи. Работа шла полным ходом, когда началась война… Отца сразу призвали в армию. Мы с мамой остались жить в доме моего деда, 1861 года рождения.

В один из июньских вечеров мы сумерничали с мамой у освященного закатным солнцем окна. Я хорошо помню этот вечер. Отец приехал неожиданно, его отпустили на пару часов попрощаться с семьей. Маме хотелось проводить его до станции, но времени было в обрез и, чтобы он успел на поезд в Ленинград, мы попрощались в поле. До сих пор помню, как пройдя несколько шагов по тропинке, он оглянулся и помахал нам рукой. Больше я своего папу никогда не видел.

Мой отец воевал на Ленинградском фронте, в феврале 1942 года он был ранен и лежал в госпитале в блокадном Ленинграде. Рана не была очень тяжелой, но голод помешал ему выжить. Всё это мы узнали гораздо позже.

Уже в августе 1941 в нашу деревню вошли немцы и расположились на постой в домах ее жителей. Началась наша жизнь в оккупации. Время шло, приближалась зима, запасов продуктов и дров было недостаточно.

Немцы с трудом переживали нашу русскую зиму. В первую же зиму они начали разбирать на дрова сруб нашего недостроенного дома. Маме сообщили соседи, и она успела прибежать и уговорить немецких солдат остановиться, они сняли только стропила. После войны мама продала этот сруб дома, и мы на эти деньги смогли купить корову. Корова была маленькая, но очень молочная, её звали Малютка. В послевоенное время эта корова нас прокормила: мы продавали излишки молока в колхоз.

Да, русских морозов немецкие солдаты очень боялись. Однажды в наш дом вошли немцы и отобрали у дедушки валенки, тулуп и шапку. Больше морозов немцы боялись только отправки на Ленинградский фронт.

В 1943 году, когда немцы поняли, что Ленинград им не взять, они начали угонять трудоспособных жителей на запад. Нас с мамой увезли в ноябре 1943 года вначале в Литву, а затем в феврале 1944 года в Германию. Везли нас в товарных вагонах до города Людвигсхафен, это в западной Германии на границе с Францией. Дорога была долгой, и меня, мальчишку, удивляли всякие невиданные ранее вещи. Например, подземные переходы под железнодорожными путями на станциях, европейские вагоны с отдельными входами в каждое купе.

Не знаю откуда, но мы знали, нас будут распределять на работу к немцам. Нас высадили из вагонов со своим небольшим скарбом и поставили всех в одну линию, чтобы можно было нас лучше рассмотреть. Вдоль шеренги проходили немцы, в основном пожилого возраста, которые выбирали себе работников.

Маму со мной выбрала немка среднего возраста со злым и надменным лицом. И мы снова долго ехали, оказалось, что она выбрала нас работать не на себя, а на своих пожилых родственников. Мы попали в семью из трех человек: муж с женой и их родственник. Они владели несколькими виноградниками, расположенными рядом с селом на холмах. В хозяйстве также было несколько свиней, разная птица и пара лошадей. Кроме нас у них уже работали двое военнопленных — француз и поляк. Хозяева были старыми людьми, поэтому всю работу по дому и скотине выполняли эти двое.

Основная работа была на виноградниках. Каждый день всех работников из деревни на подводах, запряженных лошадьми, везли на виноградники. Днем привозили обедать, а потом снова на работу. Меня работать не заставляли. День начинался с общего завтрака: мы сидели за одним столом с хозяевами. Хозяйка вставала очень рано и готовила на всех семерых еду. Собирая нас на работу, она с собой давала бутерброды и бутылку со слабым виноградным напитком.

Хозяйка была молчаливая, трудолюбивая женщина. Зимой в очень холодные дни она заранее укладывала нам с мамой в постель плоскую металлическую грелку с горячей водой. Это ведь был юг Германии, и у них не было отопления. Нас удивляла ее забота. Особенно изменилось их отношение, когда они с мужем узнали, что мы из Ленинграда, и мамин муж воюет на Ленинградском фронте.

Оказалось, что незадолго до нашего приезда они получили сообщение о смерти на Ленинградском фронте своего единственного сына. Немка плакала, вытирая лицо фартуком, и проклинала войну: «Кому она нужна, эта война, мы потеряли своего сына. Вы не знаете, что с вашим мужем! Зачем нам все это!».

Прожив в Германии несколько месяцев, я уже хорошо говорил на немецком языке. Рядом с нами жили родственники хозяев, с их сыном я подружился. Мальчика звали Пент. Мы вместе гуляли, он показывал окрестности, рассказывал о своей жизни.

Однажды на берегу реки мы срезали тонкие прутья, и я научил Пента делать свистульки. Довольные, мы вернулись с прогулки, и Пент с гордостью показал свою свистульку и срезанные прутья отцу. Вместо похвалы отец выхватил срезанные прутья и отхлестал ими Пента. Меня не тронул. И объяснил потом, что у них все должны бережно относиться к каждому кустику, каждому дереву.

Со временем над деревней все чаще стали пролетать самолеты. Они вели прицельный обстрел и по жилым домам, и по виноградникам.

Однажды, когда мы с мамой работали на винограднике, начался один из таких обстрелов. Самолеты специально делали низкий вираж, пролетая над полями, где работали люди. Пульки ложились в нескольких сантиметрах от нас, оставляя в песке маленькие кратеры. Мы с мамой только крепче прижимались к земле и друг к другу. Было страшно. Кругом крики, ржание испуганных лошадей, везущих груженые виноградом подводы. Лошади пугались и, несмотря на установленные на колесах тормоза, тащили телеги в разные стороны, опрокидывая всё на своем пути. И так было постоянно.

Мама не знала, где будет для меня безопаснее, дома или с ней на виноградниках.

Ещё хорошо помню, как было страшно, когда самолеты тучей, нескончаемым потоком, застилая небо от края до края, летели над нашим городком, я думаю, в сторону Берлина.

К самому концу нашего пребывания, территорию нашей деревни уже захватили американцы. Убегающие немцы пробегали по деревне и бросали оружие. Их было очень много, помню горы всякого оружия прямо посередине улиц.

И вот наконец, победа. Дошли слухи, что из соседних деревень уже увезли всех домой. В ожидании время тянулось медленно, и вот, наконец, приехали за нами.

Дорога домой была тяжелой, и длилась она, как казалось, бесконечно долго. Вначале нас погрузили на большие специальные грузовики с открытым верхом и повезли в сторону советской зоны, где затем передали советским военным. Далее на полуторках повезли к нашей границе. Вот там уже на нашей территории у городка Белая церковь нас выгрузили.

Недалеко от станции на большом поле к тому времени скопилось уже очень много народа. Люди сидели, лежали прямо на земле. Их было так много, что нельзя было охватить взглядом. Мы с мамой там чуть не потеряли друг друга. Я очень хотел пить и просил маму принести воды. Она пошла раздобыть где-нибудь воду. Но тут началась сильная гроза, полил проливной дождь, и, хотя мама отошла недалеко, она потеряла ориентир и не могла меня найти в этой толпе. Какие-то добрые люди, чудом запомнившие нас, помогли маме найти меня. Так мы и сидели с ней под дождем, мокрые, но счастливые, что вместе. Уже потом оттуда нас в теплушках по железной дороге повезли в сторону Ленинграда.

Станция, на которой мы жили, была небольшая, и поезд не должен был на ней останавливаться. Но оказалось, что в нашем составе очень много жителей из этой местности, и им как-то удалось уговорить машиниста сделать короткую остановку.

Когда мы выпрыгнули из вагона, то среди встречающих поезд людей, увидели своих родных. Они встречали все проходящие поезда. Но радость встречи была омрачена известием о том, что мой папа на фронте погиб. Подробности маме рассказала ее сестра, в дни блокады она работала медсестрой в госпитале.

Для меня это очень тяжелые воспоминания. Каждый год 9 мая мы ходим на Пискаревское кладбище, чтобы почтить память моего отца. Подходим к плите, на которой написано «1942 год», и кладем цветы. Ему было 36 лет. Вечная память защитникам!

Моё время для чтения — после укладывания ребёнка. Но читать рядом с сопящим малышом про массовые захоронения младенцев выше моих сил. Но я вернулась наутро и осилила. И остальные репортажи осилю. Как такое осилил сам автор — не знаю.

Если вы ещё не видели этот спецпроект Георгия, читайте по чуть-чуть, не в омут с головой. А то можно задохнуться, захлебнуться, онеметь. Но читайте обязательно.

https://www.group-telegram.com/darkzotovland/4984

Знаете эти модные пацанские прощания «понял-принял», «обнял-приподнял»?

Как водится, все пацаны чёткие, но некоторые чётче:

Человек-паук:
Обнял-приподнял, в паутине извалял

Кинг-конг:
Обнял-приподнял, раздавил-не понял

Арнольд Шварценеггер: Понял-принял, ноу проблемо, вычеркнул

Сара Коннор:
Обняла-приподняла, если ты не кусок говметалла

Патрик Суэйзи:
Обнял-приподнял, покружил-поставил

Обнял-приподнял, спину надорвал-упал, лежал-стонал, симулировал. Неймар

Джейсон Стэтхэм: Обнял-приподнял, поцеловал, покружил, на место положил, накормил, пошутил, философии отвалил

Адриано Челентано: Обниманто-целованто, в постели укращанто
...

Чак Норрис: Добро.