В детстве, в Стамбуле, они с Ипек всегда хотели, чтобы снега было побольше: снег пробуждал в них ощущение того, что жизнь — прекрасна и скоротечна, и заставлял их чувствовать, что на самом деле, несмотря на всю враждебность, люди симпатизируют друг другу, и что вселенная и время — широки, а мир человека — узок. Поэтому, когда шел снег, люди прижимались друг к другу. Снег словно бы прикрывал собой злобу, алчность, вражду и сближал людей.
*
Орхан Памук "Снег"
*
Орхан Памук "Снег"
Если оглянуться назад в поисках предпосылок сегодняшнего раскола между Россией и Европой, чья глубина и непримиримость для многих стали неожиданностью, то становится очевидно, что назревали они давно и с обеих сторон. Что касается Европы, одним из тех, кто уже в 2010-ые писал об ожесточении европейских правящих кругов был французский социолог Эммануэль Тодд, утверждавший, что на смену наивному оптимизму 1990-ых в Европе пришло куда более воинственное нетерпимое мышление, одной из основ которого является враждебность к России, причем основанная не только и не столько на внешнеполитических разногласиях, сколько на каких-то глубинных и иррациональных импульсах.
*
"Надвигается кризис, меняется доминирующая идеология. Типичное мышление 90-ых заключалось в воспевании свободной торговли, евро, демократии, дружбы народов и пацифизма. Сегодня от последнего мало что сохранилось. Элиты охвачены беспокойством, ощущают собственное бессилие перед лицом происходящих в мире потрясений, ищут козлов отпущения и все больше тяготеют к войнам. Европа озлобляется. Нам постоянно рассказывают о ксенофобии простолюдинов, но, пытаясь понять причины неприязни к России со стороны наших элит, я пришел к выводу, что именно для них характерна определенная ксенофобия - в форме русофобии.
Повсеместно возрождаются мстительность, бескомпромиссность, воинственность, поиск виноватых... Возвращаются старые обиды. Различные нации Европы охвачены реваншизмом. В начале 21-го века Швеция демонстрирует, что она все еще не простила России ликвидацию ее Балтийской империи в 18-ом веке. Поляки до сих пор пытаются заставить русских заплатить за свой собственный исторический провал, когда те смогли построить мощное государство, а Польша растворилась в анархии Liberum Veto. Мы вернулись в 18-ый век. Европа движется вперед... в прошлое.
Россия - не только Путин, но вся Россия как таковая – воспринимается как монстр, исходя из антропологических критериев, которые не имеют ничего общего с геополитикой. Всё, что делают или заявляют русские, воспринимается как деяния сатаны, как непременная ложь. При этом сами себя мы считаем образчиком нормальности. Но истина в том, что сам западный мир, и более всего те страны, что первыми построили демократию - Франция, Англия и США объяты хаосом и лихорадкой.
Запад охвачен странным ощущением бессилия. Опросы показывают, что граждане наиболее секуляризованных стран страдают от ощущения пустоты...
Кажется, что европейские демократии воспроизводят регрессивную социально-экономическую траекторию США. Америка – это последняя из великих мировых систем, опирающихся на идеологию. Эта идеология гласит, что коллектив - ничто, а индивидуум - всё. И, как ни парадоксально, это является их коллективной верой. Это полная инверсия советской идеологии, для которой коллективное было всем, а индивидуальное - ничем. Как одна, так и другая догма саморазрушительны. Меня поражает истовая вера в эту идеологию, наивная и абсурдная вера в рынок, который все регулирует.
Нам нужно попытаться понять, почему англосаксонский мир, навязавший всему миру правила свободной торговли и глобализации, больше и сам не может выносить последствия реализации своих ценностей. Как будто тяготы, вызванные неолиберальными практиками, стали нестерпимы.
Я давно изучаю взаимосвязь между традиционными семейными структурами разных стран и политическими идеологиями. Российский коммунизм я рассматривал как идеологическое отражение расширенной русской крестьянской семьи, а английский либерализм - нуклеарной английской семьи. Я считал, что ультралиберализм неприменим к континентальной Европе, но совместим с антропологическим гипериндивидуализмом Америки и Англии. Однако сегодня я вижу, что даже для них ультралиберализм невыносим, нежизнеспособен и разрушителен. Общество без коллективной интеграции и коллективной безопасности немыслимо. Индивид не существует сам по себе. Он может полноценно существовать только в обществе, где действуют механизмы солидарности. Если мы отрицаем, вытесняем эти потребности, то они возвращаются в худшей форме: расовых предубеждений, милитаризации, войны.»
*
"Надвигается кризис, меняется доминирующая идеология. Типичное мышление 90-ых заключалось в воспевании свободной торговли, евро, демократии, дружбы народов и пацифизма. Сегодня от последнего мало что сохранилось. Элиты охвачены беспокойством, ощущают собственное бессилие перед лицом происходящих в мире потрясений, ищут козлов отпущения и все больше тяготеют к войнам. Европа озлобляется. Нам постоянно рассказывают о ксенофобии простолюдинов, но, пытаясь понять причины неприязни к России со стороны наших элит, я пришел к выводу, что именно для них характерна определенная ксенофобия - в форме русофобии.
Повсеместно возрождаются мстительность, бескомпромиссность, воинственность, поиск виноватых... Возвращаются старые обиды. Различные нации Европы охвачены реваншизмом. В начале 21-го века Швеция демонстрирует, что она все еще не простила России ликвидацию ее Балтийской империи в 18-ом веке. Поляки до сих пор пытаются заставить русских заплатить за свой собственный исторический провал, когда те смогли построить мощное государство, а Польша растворилась в анархии Liberum Veto. Мы вернулись в 18-ый век. Европа движется вперед... в прошлое.
Россия - не только Путин, но вся Россия как таковая – воспринимается как монстр, исходя из антропологических критериев, которые не имеют ничего общего с геополитикой. Всё, что делают или заявляют русские, воспринимается как деяния сатаны, как непременная ложь. При этом сами себя мы считаем образчиком нормальности. Но истина в том, что сам западный мир, и более всего те страны, что первыми построили демократию - Франция, Англия и США объяты хаосом и лихорадкой.
Запад охвачен странным ощущением бессилия. Опросы показывают, что граждане наиболее секуляризованных стран страдают от ощущения пустоты...
Кажется, что европейские демократии воспроизводят регрессивную социально-экономическую траекторию США. Америка – это последняя из великих мировых систем, опирающихся на идеологию. Эта идеология гласит, что коллектив - ничто, а индивидуум - всё. И, как ни парадоксально, это является их коллективной верой. Это полная инверсия советской идеологии, для которой коллективное было всем, а индивидуальное - ничем. Как одна, так и другая догма саморазрушительны. Меня поражает истовая вера в эту идеологию, наивная и абсурдная вера в рынок, который все регулирует.
Нам нужно попытаться понять, почему англосаксонский мир, навязавший всему миру правила свободной торговли и глобализации, больше и сам не может выносить последствия реализации своих ценностей. Как будто тяготы, вызванные неолиберальными практиками, стали нестерпимы.
Я давно изучаю взаимосвязь между традиционными семейными структурами разных стран и политическими идеологиями. Российский коммунизм я рассматривал как идеологическое отражение расширенной русской крестьянской семьи, а английский либерализм - нуклеарной английской семьи. Я считал, что ультралиберализм неприменим к континентальной Европе, но совместим с антропологическим гипериндивидуализмом Америки и Англии. Однако сегодня я вижу, что даже для них ультралиберализм невыносим, нежизнеспособен и разрушителен. Общество без коллективной интеграции и коллективной безопасности немыслимо. Индивид не существует сам по себе. Он может полноценно существовать только в обществе, где действуют механизмы солидарности. Если мы отрицаем, вытесняем эти потребности, то они возвращаются в худшей форме: расовых предубеждений, милитаризации, войны.»
«Мюнхенский синдром»
Мюнхенское соглашение 1938 года стало рекуррентной исторической параллелью у многих европейских комментаторов российско-украинского конфликта. «Постыдный дух Мюнхена» изобличается фактически каждый раз, когда кто-либо из политиков ставит под вопрос стратегию оказания безусловной военной помощи Киеву или реалистичность целей, обозначенных украинским руководством. В последние несколько месяцев эти обвинения несколько поутихли, сохранившись в речах самых неутомимых сторонников Киева, таких как знаменитый философ и активист Бернар-Анри Леви, который в ноябре выпустил уже третий фильм об Украине и призывает не поддаваться «искушению компромисса и примирения», к которым, как он считает, всё больше склоняются уставшие от войны европейцы.
Надо сказать, что упоминания о «мюнхенском синдроме» изрядно раздражают многих политиков, которые считают, что подобые обвинения являются в первую очередь довольно грубым (хотя и весьма эффективным) способом заткнуть рот всем несогласным.
Обвинения в «мюнхенском соглашательстве» совершенно неуместны, и исторические параллели с этим периодом необоснованны, заявлял например бывший министр иностранных дел Франции Юбер Ведрин. По его словам, изобличение "нового Мюнхена" или "нового Гитлера" – это своего рода «ретроактивный исторический катарсис» для Европы, но любители подобной риторики «не дают никаких ключей к решению проблемы, а их морализм сродни крайнему цинизму». Ведрин называет этот подход Irreal Politik.
Крайне резко осудил «одержимость Мюнхеном» и «стремление повсюду видеть новых Гитлеров» бывший советник президента Саркози Анри Гено. «Изобличать дух Мюнхена – это новый клич западной «партии войны». Подобные умонастроения привели к тому, что несколько лет назад мы развязали военный конфликт с Башаром Асадом, который нам не угрожал, а не с ИГИЛ, который объявил нам войну. Мы должны бороться с террористами, с наркоторговцами, которые стреляют на наших улицах, и с теми проявлениями насилия, которые напрямую направлены против нас. Но мы не делаем этого», - сожалеет Гено.
Со своей стороны Пьер Леллуш бывший госсекретарь Франции по европейским делам, считает, что если уж и вспоминать о Мюнхене, то «истинные мюнхенцы - это те, кто манил Украину перспективой членства в НАТО (которую Киев поспешил закрепить в своей конституции), прекрасно зная, что в случае необходимости Запад не бросит свои армии на ее защиту».
«Переговоры о статусе Украины не должны быть табуированной темой, и поднимать этот вопрос - отнюдь не "постыдное мюнхенство". После Второй мировой войны было решено дать такой статус Австрии или Финляндии, и именно это позволило предотвратить риск военного конфликта и мирно принять их в ЕС. Прискорбно, что мы отказались сделать то же самое с Украиной по чисто идеологическим соображения. Сегодня мы платим за этот отказ крайне высокую цену, и в первую очередь – она сама», пишет Леллуш .
*
Figaro Vox 19.02.2023 ; Figaro Vox, 20.10. 2023 ; Politique Internationale, N 175
Мюнхенское соглашение 1938 года стало рекуррентной исторической параллелью у многих европейских комментаторов российско-украинского конфликта. «Постыдный дух Мюнхена» изобличается фактически каждый раз, когда кто-либо из политиков ставит под вопрос стратегию оказания безусловной военной помощи Киеву или реалистичность целей, обозначенных украинским руководством. В последние несколько месяцев эти обвинения несколько поутихли, сохранившись в речах самых неутомимых сторонников Киева, таких как знаменитый философ и активист Бернар-Анри Леви, который в ноябре выпустил уже третий фильм об Украине и призывает не поддаваться «искушению компромисса и примирения», к которым, как он считает, всё больше склоняются уставшие от войны европейцы.
Надо сказать, что упоминания о «мюнхенском синдроме» изрядно раздражают многих политиков, которые считают, что подобые обвинения являются в первую очередь довольно грубым (хотя и весьма эффективным) способом заткнуть рот всем несогласным.
Обвинения в «мюнхенском соглашательстве» совершенно неуместны, и исторические параллели с этим периодом необоснованны, заявлял например бывший министр иностранных дел Франции Юбер Ведрин. По его словам, изобличение "нового Мюнхена" или "нового Гитлера" – это своего рода «ретроактивный исторический катарсис» для Европы, но любители подобной риторики «не дают никаких ключей к решению проблемы, а их морализм сродни крайнему цинизму». Ведрин называет этот подход Irreal Politik.
Крайне резко осудил «одержимость Мюнхеном» и «стремление повсюду видеть новых Гитлеров» бывший советник президента Саркози Анри Гено. «Изобличать дух Мюнхена – это новый клич западной «партии войны». Подобные умонастроения привели к тому, что несколько лет назад мы развязали военный конфликт с Башаром Асадом, который нам не угрожал, а не с ИГИЛ, который объявил нам войну. Мы должны бороться с террористами, с наркоторговцами, которые стреляют на наших улицах, и с теми проявлениями насилия, которые напрямую направлены против нас. Но мы не делаем этого», - сожалеет Гено.
Со своей стороны Пьер Леллуш бывший госсекретарь Франции по европейским делам, считает, что если уж и вспоминать о Мюнхене, то «истинные мюнхенцы - это те, кто манил Украину перспективой членства в НАТО (которую Киев поспешил закрепить в своей конституции), прекрасно зная, что в случае необходимости Запад не бросит свои армии на ее защиту».
«Переговоры о статусе Украины не должны быть табуированной темой, и поднимать этот вопрос - отнюдь не "постыдное мюнхенство". После Второй мировой войны было решено дать такой статус Австрии или Финляндии, и именно это позволило предотвратить риск военного конфликта и мирно принять их в ЕС. Прискорбно, что мы отказались сделать то же самое с Украиной по чисто идеологическим соображения. Сегодня мы платим за этот отказ крайне высокую цену, и в первую очередь – она сама», пишет Леллуш .
*
Figaro Vox 19.02.2023 ; Figaro Vox, 20.10. 2023 ; Politique Internationale, N 175
"Неуклюжая самодеятельность, производящая на европейцев самое удручающее впечатление" - так охарактеризовал недавнее голосование ЕС по украинскому вопросу главредактор международной рубрики Фигаро, которому этот "невообразимый сценарий" напомнил сериал 1980-ых Pause café, где добросердечный завуч, адепт мягких воспитательных методов, приглашает на кофе нерадивых учеников.
В роли завуча выступил Шольц, в роли нерадивого ученика - Орбан, пока остальной "класс" из 26 хороших европейских учеников быстро решил поставленную задачу. С помощью этой "беспрецедентной в истории Европы уловки, которую Шольц похоже позаимствовал из учебных пособий эпохи ГДР, ЕС обошел препятствие в виде вето Венгрии и добился необходимого единогласия, пишет Фигаро. -
Однако, глядя на эту творческую самодеятельность, у европейцев складывается крайне неприятное ощущение, что ЕС функционирует благодаря каким-то уловкам и подтасовкам и что на сегодняшний день - это фактически единственный способ избежать паралича."
https://www.lefigaro.fr/vox/monde/adhesion-de-l-ukraine-a-l-ue-bricolage-europeen-20231215
В роли завуча выступил Шольц, в роли нерадивого ученика - Орбан, пока остальной "класс" из 26 хороших европейских учеников быстро решил поставленную задачу. С помощью этой "беспрецедентной в истории Европы уловки, которую Шольц похоже позаимствовал из учебных пособий эпохи ГДР, ЕС обошел препятствие в виде вето Венгрии и добился необходимого единогласия, пишет Фигаро. -
Однако, глядя на эту творческую самодеятельность, у европейцев складывается крайне неприятное ощущение, что ЕС функционирует благодаря каким-то уловкам и подтасовкам и что на сегодняшний день - это фактически единственный способ избежать паралича."
https://www.lefigaro.fr/vox/monde/adhesion-de-l-ukraine-a-l-ue-bricolage-europeen-20231215
Le Figaro
Adhésion de l’Ukraine à l’UE: «Un bricolage européen»
L’ÉDITORIAL DU FIGARO - On voit mal comment l’UE pourrait intégrer le pays tant qu’il est en guerre et ses frontières contestées.
1/4
Homo Sovieticus
Человек Просвещения
***
"Русская революция странным образом легко и непринужденно укладывается в общечеловеческую историческую эволюцию, имеет в ней точное определенное место, есть в известном смысле ее логическое завершение.
Весь идейный ее материал, который, правда, она перерабатывает по своему, заимствован с Запада; социализм и республиканизм, атеизм и нигилизм — все эти мотивы, которые, по мнению мыслителей, прежде утверждавших своеобразие России, казались абсолютно чуждыми русскому народу, заимствованы с Запада.
Русская революция во всем ее неповторимо-национальном своеобразии выразила или осуществила нечто, все равно, положительное или отрицательное, что имеет какое-то кардинальное значение в судьбе общеевропейского человечества и — в национальном преломлении — выявила нынешнее состояние его духа, в известном смысле объяснило ему его путь. Русская смута есть смута общеевропейская, и мы русские, пережившие и осмыслившие ее, в известной степени чувствуем себя теперь экспертами и признанными диагностами болезни Европы.
«Героическая ярость» мятежного пантеизма Джордано Бруно живет в вульгарной ярости социалистической революции, вдохновенная мечта Леонардо да Винчи об овладении тайнами природы, о власти человеческого разума над ней, в старческой выродившейся форме звучит в глупых речах об «электрификации», как источнике спасения человечества; юношеская утопия неистового Кампанеллы о «солнечном государстве», о вселенском царстве, управляемом единой властью, которая рационально строит его хозяйственную и социальную жизнь — эта утопия продолжает жить в мечте об интернационале. Последний отголосок роскошного, упоенного мирской красотой, буйства людей ренессанса еще звучит в безобразном и хаотическом буйстве русского мужика, опрокинувшего все преграды старого мира; и мрачный огонь угрюмого религиозного фанатизма Кальвина и английских пуритан разгорелся в адское пламя революционного фанатизма, творящего оргии человеческого жертвоприношения в подвалах русских «чрезвычаек».
Русская революция есть историческое reductio ad absurdum, экспериментальное изобличение неправды идеала самочинного устроения жизни, руководившего человечеством за все последние века. В ее лице совершается крушение вавилонской башни, которая строилась человечеством в течение четырех веков. Путь, на который человечество вступило с эпохи ренессанса и реформации, пройден до последнего конца; «новая история» кончается на наших глазах. И начинается какая-то подлинно «новейшая история», какая-то совершенно иная эпоха."
*
Семён Франк, "Религиозно-исторический смысл русской революции", 1924
Homo Sovieticus
Человек Просвещения
***
"Русская революция странным образом легко и непринужденно укладывается в общечеловеческую историческую эволюцию, имеет в ней точное определенное место, есть в известном смысле ее логическое завершение.
Весь идейный ее материал, который, правда, она перерабатывает по своему, заимствован с Запада; социализм и республиканизм, атеизм и нигилизм — все эти мотивы, которые, по мнению мыслителей, прежде утверждавших своеобразие России, казались абсолютно чуждыми русскому народу, заимствованы с Запада.
Русская революция во всем ее неповторимо-национальном своеобразии выразила или осуществила нечто, все равно, положительное или отрицательное, что имеет какое-то кардинальное значение в судьбе общеевропейского человечества и — в национальном преломлении — выявила нынешнее состояние его духа, в известном смысле объяснило ему его путь. Русская смута есть смута общеевропейская, и мы русские, пережившие и осмыслившие ее, в известной степени чувствуем себя теперь экспертами и признанными диагностами болезни Европы.
«Героическая ярость» мятежного пантеизма Джордано Бруно живет в вульгарной ярости социалистической революции, вдохновенная мечта Леонардо да Винчи об овладении тайнами природы, о власти человеческого разума над ней, в старческой выродившейся форме звучит в глупых речах об «электрификации», как источнике спасения человечества; юношеская утопия неистового Кампанеллы о «солнечном государстве», о вселенском царстве, управляемом единой властью, которая рационально строит его хозяйственную и социальную жизнь — эта утопия продолжает жить в мечте об интернационале. Последний отголосок роскошного, упоенного мирской красотой, буйства людей ренессанса еще звучит в безобразном и хаотическом буйстве русского мужика, опрокинувшего все преграды старого мира; и мрачный огонь угрюмого религиозного фанатизма Кальвина и английских пуритан разгорелся в адское пламя революционного фанатизма, творящего оргии человеческого жертвоприношения в подвалах русских «чрезвычаек».
Русская революция есть историческое reductio ad absurdum, экспериментальное изобличение неправды идеала самочинного устроения жизни, руководившего человечеством за все последние века. В ее лице совершается крушение вавилонской башни, которая строилась человечеством в течение четырех веков. Путь, на который человечество вступило с эпохи ренессанса и реформации, пройден до последнего конца; «новая история» кончается на наших глазах. И начинается какая-то подлинно «новейшая история», какая-то совершенно иная эпоха."
*
Семён Франк, "Религиозно-исторический смысл русской революции", 1924
2/4
Homo Sovieticus
Человек Просвещения
*
Мания образования. Начиная с Петра Великого российским обществом стала овладевать идея образования широких слоев населения. В 19 веке она приняла характер социальной мании. В образовании стали видеть панацею от всех бед и путь к счастливой жизни.
Революция 1917 года расчистила все препятствия на этом пути и добавила новые колоссальные стимулы к образованию. Новое общество потребовало многих миллионов людей, образованных не только в смысле начального образования, необходимого для массы рабочих и мелких служащих, но и в смысле среднего и высшего образования, необходимого для стремительно растущего слоя механиков, инженеров, врачей, учителей, ученых и т.д. Начался буквально ураганный процесс роста образованности общества. Он встал на свои собственные ноги, приобрел способность самоусиления и сам стал одним из основных источников прогресса. В истории человечества не было ничего подобного, что можно было бы сравнить с этим. Страна превратилась не только в сплошную стройку, но и в сплошную школу, техникум, училище, институт, университет. И основой этого урагана образования стала средняя школа.
Школа довоенных годов. У меня с детства возникло представление о том, что в мире существует нечто чистое, светлое, святое. Сначала воплощением этих представлений был некий религиозный Храм. Но религия была смертельно ранена. Храм был разрушен. А потребность в таком Храме осталась. И такой Храм для меня нашелся сам собой: школа.
Наша московская школа была уже обычной для тех лет. Не могу сказать, что такими были все школы. Но таких было много, настолько много, что их выпускниками покрывалась бОльшая часть потребностей высшего и специального среднего образования. Кроме того, моя школа во многих отношениях была характерным явлением сталинской эпохи, гораздо более характерным, чем репрессии и ГУЛАГ.
Мои школьные годы были голодными. Минимум продуктов питания можно было получить только по карточкам. В школе дети из самых бедных семей получали бесплатный завтрак, а прочие могли кое-что покупать по сниженным ценам в буфете. Для меня эти школьные завтраки были весьма серьезным подкреплением. Были они, конечно, убогими. Но в дополнение к тому, что мне удавалось съесть дома, они сохранили мне жизнь. В школе мне также выдавали иногда ордера на одежду и обувь — особые бумажки с печатями, по которым я мог очень дешево купить рубашку, ботинки или брюки в особых магазинах. Несколько раз мне выдавали рубашки и обувь бесплатно. В школе постоянно организовывали всякого рода экскурсии — в зоопарк, в ботанический сад, в планетарий, в многочисленные музеи. Был драматический кружок, кружок рисования, музыки, танцев, рукоделия. Были спортивные кружки — гимнастики, плавания, лыж, шашек и шахмат.
Уровень преподавания в школе был чрезвычайно высоким. Я думаю, что к концу тридцатых годов советская школа в той ее части, в какую входила наша школа, достигла кульминационного пункта. Школьный учитель еще оставался по традиции одной из самых почетных фигур общества. Учителя были высококвалифицированными и энтузиастами своего предмета. И нравственный их уровень был очень высоким: они служили образцом для молодежи.
У нас в школе особенно хорошо преподавали математику и литературу. И очень многие ученики стали одержимы ими. Я был в их числе. Литература, наряду с математикой, считалась у нас основным предметом. Помимо произведений, положенных по программе, учителя заставляли нас читать массу дополнительных книг. Да нас и заставлять не надо было: чтение было основным элементом культурного и вообще свободного времяпровождения. Мы читали постоянно и в огромном количестве.
Значительную часть нашей духовной жизни составляла дореволюционная русская литература. Мы основательно изучали, конечно, произведения советских писателей. Причем мы не просто читали их. Мы вели бесконечные разговоры на темы их произведений и о достоинствах этих произведений. Это было, возможно, потому, что мы прочитывали все их произведения.
Homo Sovieticus
Человек Просвещения
*
Мания образования. Начиная с Петра Великого российским обществом стала овладевать идея образования широких слоев населения. В 19 веке она приняла характер социальной мании. В образовании стали видеть панацею от всех бед и путь к счастливой жизни.
Революция 1917 года расчистила все препятствия на этом пути и добавила новые колоссальные стимулы к образованию. Новое общество потребовало многих миллионов людей, образованных не только в смысле начального образования, необходимого для массы рабочих и мелких служащих, но и в смысле среднего и высшего образования, необходимого для стремительно растущего слоя механиков, инженеров, врачей, учителей, ученых и т.д. Начался буквально ураганный процесс роста образованности общества. Он встал на свои собственные ноги, приобрел способность самоусиления и сам стал одним из основных источников прогресса. В истории человечества не было ничего подобного, что можно было бы сравнить с этим. Страна превратилась не только в сплошную стройку, но и в сплошную школу, техникум, училище, институт, университет. И основой этого урагана образования стала средняя школа.
Школа довоенных годов. У меня с детства возникло представление о том, что в мире существует нечто чистое, светлое, святое. Сначала воплощением этих представлений был некий религиозный Храм. Но религия была смертельно ранена. Храм был разрушен. А потребность в таком Храме осталась. И такой Храм для меня нашелся сам собой: школа.
Наша московская школа была уже обычной для тех лет. Не могу сказать, что такими были все школы. Но таких было много, настолько много, что их выпускниками покрывалась бОльшая часть потребностей высшего и специального среднего образования. Кроме того, моя школа во многих отношениях была характерным явлением сталинской эпохи, гораздо более характерным, чем репрессии и ГУЛАГ.
Мои школьные годы были голодными. Минимум продуктов питания можно было получить только по карточкам. В школе дети из самых бедных семей получали бесплатный завтрак, а прочие могли кое-что покупать по сниженным ценам в буфете. Для меня эти школьные завтраки были весьма серьезным подкреплением. Были они, конечно, убогими. Но в дополнение к тому, что мне удавалось съесть дома, они сохранили мне жизнь. В школе мне также выдавали иногда ордера на одежду и обувь — особые бумажки с печатями, по которым я мог очень дешево купить рубашку, ботинки или брюки в особых магазинах. Несколько раз мне выдавали рубашки и обувь бесплатно. В школе постоянно организовывали всякого рода экскурсии — в зоопарк, в ботанический сад, в планетарий, в многочисленные музеи. Был драматический кружок, кружок рисования, музыки, танцев, рукоделия. Были спортивные кружки — гимнастики, плавания, лыж, шашек и шахмат.
Уровень преподавания в школе был чрезвычайно высоким. Я думаю, что к концу тридцатых годов советская школа в той ее части, в какую входила наша школа, достигла кульминационного пункта. Школьный учитель еще оставался по традиции одной из самых почетных фигур общества. Учителя были высококвалифицированными и энтузиастами своего предмета. И нравственный их уровень был очень высоким: они служили образцом для молодежи.
У нас в школе особенно хорошо преподавали математику и литературу. И очень многие ученики стали одержимы ими. Я был в их числе. Литература, наряду с математикой, считалась у нас основным предметом. Помимо произведений, положенных по программе, учителя заставляли нас читать массу дополнительных книг. Да нас и заставлять не надо было: чтение было основным элементом культурного и вообще свободного времяпровождения. Мы читали постоянно и в огромном количестве.
Значительную часть нашей духовной жизни составляла дореволюционная русская литература. Мы основательно изучали, конечно, произведения советских писателей. Причем мы не просто читали их. Мы вели бесконечные разговоры на темы их произведений и о достоинствах этих произведений. Это было, возможно, потому, что мы прочитывали все их произведения.
Такого внимательного и жадного до чтения массового читателя, какой появился в России в тридцатые годы, история литературы наверно, еще не знала.
Хотя мы основательно изучали русскую литературу и историю, мы не становились националистами. Нам всячески прививалось интернационалистское самосознание. И на многих из нас (в моем окружении — на большинство) более сильное влияние фактически оказывала западноевропейская культура и история. Это было продолжение традиции, возникшей еще в прошлые века, очень сильно развившейся в 19 веке и достигшей высочайшего уровня именно в послереволюционные годы. Причем читали эти сокровища мировой литературы люди всех слоев, возрастов и уровней образования. И не только художественную литературу, но и исторические книги, научно-популярные, книги о культуре, социально-политические. Одним словом, многие из нас вырастали с самосознанием людей западных, с величайшим уважением к западной цивилизации. Подчеркиваю, с уважением, а не с тем холуйским низкопоклонством, которое стало формироваться позднее и по другим каналам. Это низкопоклонство потом затмило наше уважение, сохранявшее достоинство и гордость людей советских.
*
Александр Зиновьев
Русский эксперимент, 1995
Хотя мы основательно изучали русскую литературу и историю, мы не становились националистами. Нам всячески прививалось интернационалистское самосознание. И на многих из нас (в моем окружении — на большинство) более сильное влияние фактически оказывала западноевропейская культура и история. Это было продолжение традиции, возникшей еще в прошлые века, очень сильно развившейся в 19 веке и достигшей высочайшего уровня именно в послереволюционные годы. Причем читали эти сокровища мировой литературы люди всех слоев, возрастов и уровней образования. И не только художественную литературу, но и исторические книги, научно-популярные, книги о культуре, социально-политические. Одним словом, многие из нас вырастали с самосознанием людей западных, с величайшим уважением к западной цивилизации. Подчеркиваю, с уважением, а не с тем холуйским низкопоклонством, которое стало формироваться позднее и по другим каналам. Это низкопоклонство потом затмило наше уважение, сохранявшее достоинство и гордость людей советских.
*
Александр Зиновьев
Русский эксперимент, 1995
3/4
Homo Sovieticus
Человек Просвщения
*
Средний советский человек — читатель газет и журналов (каждая семья их выписывала едва ли не десятками) — знал по именам западных президентов и профсоюзных лидеров, живо сочувствовал забастовщикам, чернокожим, безработным, отличался впечатляющей "классовой осведомленностью" мирового масштаба. В этом смысле его внутренняя идентификация с советской "мировой империей", со сверхдержавой, всюду имеющей свои позиции и интересы, не была вымученной. По-марксистски выстроенная классовая идентичность делала советского человека личностью всемирно-исторической, умеющей всюду находить деятельных единомышленников — "братьев по классу".
Однако (...) реальные исторические типы не строятся на основе примитивного формационного детерминизма — как порождение одномерной классовой, идеологической и иной «сущности». Советского человека от подобной одномерности спасало его классическое культурное наследие, в первую очередь — литературно-художественное. Сплошная грамотность — не загадка, ее можно внедрить, затратив соответствующие силы и средства. Загадка состоит в том, как она была использована "советским человеком" на глубоком личностном уровне. Научившиеся читать могут поглощать бесчисленные комиксы, детективы и «супердетективы», "маленькие тексты с большими картинками". Все это мы видим на примере американской массовой культуры, сегодня заполонившей мир. Труднее объяснить тот факт, что юноши и девушки, усвоившие грамотность в первом поколении, стали читать Пушкина, Толстого, Достоевского — уровень, на Западе относимый к элитарному.
Как объяснить тот факт, что миллионы провинциальных девушек-подростков идентифицировали себя с Татьяной Лариной, а миллионы юношей — с Печориным и Онегиным? Усилиями идеологии этого объяснить нельзя — она, напротив, выставляла свои заграждения вокруг данных типов, дотошно разъясняя их классовую ограниченность. Но нация «провела» идеологию: она совершила прорыв к родной классике, воспользовавшись всеми возможностями нового идеологического строя: его массовыми библиотеками, массовыми тиражами книг, массовыми формами культуры, клубами и центрами самодеятельности, где "дети из народа" с достойной удивления самоуверенностью примеряли на себя костюмы байронических героев и рефлектирующих "лишних людей". Если сравнить это с типичным чтивом американского массового "потребителя культуры", контраст будет потрясающим.
На одной стороне — многомиллионные тиражи, то есть массовая идентификация читающей молодежи с людьми дворянской культуры, наделенными сложными страстями и потрясающим чувством достоинства. На другой — бесконечные «мисс» из пригорода и из социальных низов, нежданно встречающие богатого жениха-красавца. Шикарный автомобиль, много долларов и якобы сентиментальные слезы «золушки», призванные свидетельствовать о чистоте сердца и умилении, но упрямо свидетельствующие об экстазах сугубо потребительского типа.
Кто знает, каким бы оказался типичный советский человек, не случись его не совсем идеологически запланированной встречи с высочайшими образцами родной национальной классики. После этого трудно однозначно отвечать на вопрос, кто действительно создал новую национальную общность— советский народ: массово тиражируемая новая марксистская идеология или не менее массово тиражируемая и вдохновенно читаемая литературная классика. Где, в самом деле, вырос советский человек: на фабрике, в переполненных коммунальных квартирах, в системе политучебы или— в дворянской усадьбе, где мучились мировыми вопросами герои Пушкина, Лермонтова, Достоевского, Чехова, Толстого?
Те, кто сегодня называет его «люмпеном» и «маргиналом», исполненным "классовой зависти" к богатым, злостно игнорируют тот факт, что Пушкин посвятил всю нацию в дворянское достоинство: его чувство свободы и чувство чести стало национальным достоянием...
Почему после революции народ практически мгновенно дорос до литературной классики, стал вровень с нею как читатель, зажегся ее проблесками, ее нравственными и мировоззренческими коллизиями?
Homo Sovieticus
Человек Просвщения
*
Средний советский человек — читатель газет и журналов (каждая семья их выписывала едва ли не десятками) — знал по именам западных президентов и профсоюзных лидеров, живо сочувствовал забастовщикам, чернокожим, безработным, отличался впечатляющей "классовой осведомленностью" мирового масштаба. В этом смысле его внутренняя идентификация с советской "мировой империей", со сверхдержавой, всюду имеющей свои позиции и интересы, не была вымученной. По-марксистски выстроенная классовая идентичность делала советского человека личностью всемирно-исторической, умеющей всюду находить деятельных единомышленников — "братьев по классу".
Однако (...) реальные исторические типы не строятся на основе примитивного формационного детерминизма — как порождение одномерной классовой, идеологической и иной «сущности». Советского человека от подобной одномерности спасало его классическое культурное наследие, в первую очередь — литературно-художественное. Сплошная грамотность — не загадка, ее можно внедрить, затратив соответствующие силы и средства. Загадка состоит в том, как она была использована "советским человеком" на глубоком личностном уровне. Научившиеся читать могут поглощать бесчисленные комиксы, детективы и «супердетективы», "маленькие тексты с большими картинками". Все это мы видим на примере американской массовой культуры, сегодня заполонившей мир. Труднее объяснить тот факт, что юноши и девушки, усвоившие грамотность в первом поколении, стали читать Пушкина, Толстого, Достоевского — уровень, на Западе относимый к элитарному.
Как объяснить тот факт, что миллионы провинциальных девушек-подростков идентифицировали себя с Татьяной Лариной, а миллионы юношей — с Печориным и Онегиным? Усилиями идеологии этого объяснить нельзя — она, напротив, выставляла свои заграждения вокруг данных типов, дотошно разъясняя их классовую ограниченность. Но нация «провела» идеологию: она совершила прорыв к родной классике, воспользовавшись всеми возможностями нового идеологического строя: его массовыми библиотеками, массовыми тиражами книг, массовыми формами культуры, клубами и центрами самодеятельности, где "дети из народа" с достойной удивления самоуверенностью примеряли на себя костюмы байронических героев и рефлектирующих "лишних людей". Если сравнить это с типичным чтивом американского массового "потребителя культуры", контраст будет потрясающим.
На одной стороне — многомиллионные тиражи, то есть массовая идентификация читающей молодежи с людьми дворянской культуры, наделенными сложными страстями и потрясающим чувством достоинства. На другой — бесконечные «мисс» из пригорода и из социальных низов, нежданно встречающие богатого жениха-красавца. Шикарный автомобиль, много долларов и якобы сентиментальные слезы «золушки», призванные свидетельствовать о чистоте сердца и умилении, но упрямо свидетельствующие об экстазах сугубо потребительского типа.
Кто знает, каким бы оказался типичный советский человек, не случись его не совсем идеологически запланированной встречи с высочайшими образцами родной национальной классики. После этого трудно однозначно отвечать на вопрос, кто действительно создал новую национальную общность— советский народ: массово тиражируемая новая марксистская идеология или не менее массово тиражируемая и вдохновенно читаемая литературная классика. Где, в самом деле, вырос советский человек: на фабрике, в переполненных коммунальных квартирах, в системе политучебы или— в дворянской усадьбе, где мучились мировыми вопросами герои Пушкина, Лермонтова, Достоевского, Чехова, Толстого?
Те, кто сегодня называет его «люмпеном» и «маргиналом», исполненным "классовой зависти" к богатым, злостно игнорируют тот факт, что Пушкин посвятил всю нацию в дворянское достоинство: его чувство свободы и чувство чести стало национальным достоянием...
Почему после революции народ практически мгновенно дорос до литературной классики, стал вровень с нею как читатель, зажегся ее проблесками, ее нравственными и мировоззренческими коллизиями?
Простой ответ на этот вопрос: потому что советская "культурная революция" обеспечила сплошную грамотность — явно не достаточен. И даже более сложный ответ, опирающийся на теорию вертикальной мобильности, не вскрывает всей тайны. Да, в самом деле, народ в новое время обращается к письменной культуре с двойным запросом. С одной стороны, она должна его развлекать, заполняя и цивилизуя новый массовый досуг. С другой стороны, образование начинает работать как мощное подспорье "демократии равенства": люди из народа, пробившиеся к просвещению, улучшают свои социальные шансы и осуществляют "плебейский реванш" на частном уровне, без коллективных переворотов и революций. С этой точки зрения советская образовательная система была самой демократической в мире и в самом деле интегрировала нацию: если образование, а вслед за ним и соответствующее социально-профессиональное передвижение действительно доступно каждому, то эмпирически схватываемые социальные различия не смущают и не обескураживают: они оцениваются как временные и преодолимые. Но ведь здесь речь идет преимущественно о "социально полезном" знании, потребление которого можно рассматривать как инвестицию или как экономически измеримый интеллектуальный капитал.
А зачем нужна литературная классика, приобщение к которой нельзя рассматривать как инвестицию в личный профессиональный рост и социальную мобильность?
Надо сказать, сам этот вопрос обретает смысл и актуальность перед лицом нового "либерального дискурса", навязывающего всем нам свои прагматические критерии. В советское время его не задавали: экзистенциальная самоценность культуры ни у кого не вызывала сомнений.
*
Александр Панарин
Кем же был советский человек? Век стратегической нестабильности. 2003
А зачем нужна литературная классика, приобщение к которой нельзя рассматривать как инвестицию в личный профессиональный рост и социальную мобильность?
Надо сказать, сам этот вопрос обретает смысл и актуальность перед лицом нового "либерального дискурса", навязывающего всем нам свои прагматические критерии. В советское время его не задавали: экзистенциальная самоценность культуры ни у кого не вызывала сомнений.
*
Александр Панарин
Кем же был советский человек? Век стратегической нестабильности. 2003
Время дипломатии
Жерар Аро: «Западный момент» истории человечества завершается. На наших глазах возникает мир великих держав, которым предстоит определить новый баланс сил, подобный тому, что существовал в Европе до 1914 года. При этом, у государств, которым придется находить способы сосуществования, нет общего языка, традиций или видения мира... Все это придется изобретать заново. Сегодня, как никогда, мир нуждается в талантливых дипломатах, чья неблагодарная, малозаметная но незаменимая работа призвана восстановить мир и сделать его долгосрочным.
*
Ultima Ratio Regum – последний довод королей – эти слова были отлиты на пушках армии Людовика XIV по повелению кардинала Ришелье, с тех пор служат напоминанием о том, что силовое решение должно оставаться самым крайним средством, допустимым лишь тогда, когда были опробованы и исчерпаны все прочие. Сам Людовик об этом часто забывал, но данный девиз должен фигурировать на самом видном месте в каждом учебнике по международным отношениям.
Цель любой внешней политики должна заключаться в том, чтобы – насколько это возможно - избежать применения оружия. Мы всегда должны держать военный план на столе, иногда демонстративно, но делать все возможное, чтобы избежать необходимости прибегать к нему. И это не значит быть «мюнхенцем» ! Напротив, это значит быть готовым к худшему - войне, как бы вы ее ни называли, - зная при этом, что это всегда чудовищное решение из-за потерь и убытков, из-за травм, которые она оставит, из-за непредвиденных рисков. Необходимая война - только война оборонительная.
Хорошая политика реализма - это политика мира. Об этом нам напоминают неудачи Америки в Ираке и Афганистане и увязание Франции в Сахеле.
В этой ситуации нам как никогда нужны дипломаты - не только для заключения международных конвенций, полных благих намерений, но редко выполняемых; не только для управления громоздкой европейской машиной, но и для ведения переговоров.
Да, для переговоров с собеседниками, которые не разделяют ни наших интересов, ни наших ценностей; для переговоров, которые не преследуют высоких целей и не следуют абстрактным принципам, а которые достигают частичных, временных и неидеальных компромиссов.
Не потому - что нужно отказаться от морали, а в перую очередь потому, что навязывать ценности странам, которым они чужды, чаще всего невозможно, поскольку история, география и культура определяют узкие границы того, что то или иное общество считает приемлемым или нет. Ирак и Афганистан были тому примером... Во-вторых - потому, что баланс сил ограничивает наше влияние на внутреннее развитие крупных держав. И наконец - потому, что любое правительство должно учитывать широкий спектр интересов своей страны.
Мы должны обратиться к дипломатам - но не для того, чтобы спасти мир, а для того, чтобы не допустить его погружения в насилие, которое, согласно Гоббсу, является естественным состоянием человека. Мы должны понять, что на пути к достижению этой скромной цели дипломат столкнется с выражением страха, интересов и чести, и ему придется учитывать их, а не пытаться отбросить как ненужные (что привело бы к провалу).
Наконец, мы должны признать, что цель дипломатии – не стремление к абсолютному благу, а готовность принять меньшее зло. Глядя на то, что произошло в Ираке после американского вторжения в 2003 году и в Сирии после начала гражданской войны в 2011 году, разве не очевидно, что есть вещи и похуже диктатуры? Мы, западные люди, инстинктивно отвергаем эту мысль, и все же... Да, внешняя политика иногда означает принятие крайне неприятного, чтобы избежать невыносимого.
Эти доводы остаются без внимания, потому что они очень далеки от установок нашего времени. Постоянный поток кадров о происходящем в диктатурах и те страсти, которые эти кадры вызывают в социальных сетях, заставляют требовать немедленной реакции. Любое промедление расценивается как трусость и попустительство. Эмоции заменяют рациональные доводы.
Жерар Аро: «Западный момент» истории человечества завершается. На наших глазах возникает мир великих держав, которым предстоит определить новый баланс сил, подобный тому, что существовал в Европе до 1914 года. При этом, у государств, которым придется находить способы сосуществования, нет общего языка, традиций или видения мира... Все это придется изобретать заново. Сегодня, как никогда, мир нуждается в талантливых дипломатах, чья неблагодарная, малозаметная но незаменимая работа призвана восстановить мир и сделать его долгосрочным.
*
Ultima Ratio Regum – последний довод королей – эти слова были отлиты на пушках армии Людовика XIV по повелению кардинала Ришелье, с тех пор служат напоминанием о том, что силовое решение должно оставаться самым крайним средством, допустимым лишь тогда, когда были опробованы и исчерпаны все прочие. Сам Людовик об этом часто забывал, но данный девиз должен фигурировать на самом видном месте в каждом учебнике по международным отношениям.
Цель любой внешней политики должна заключаться в том, чтобы – насколько это возможно - избежать применения оружия. Мы всегда должны держать военный план на столе, иногда демонстративно, но делать все возможное, чтобы избежать необходимости прибегать к нему. И это не значит быть «мюнхенцем» ! Напротив, это значит быть готовым к худшему - войне, как бы вы ее ни называли, - зная при этом, что это всегда чудовищное решение из-за потерь и убытков, из-за травм, которые она оставит, из-за непредвиденных рисков. Необходимая война - только война оборонительная.
Хорошая политика реализма - это политика мира. Об этом нам напоминают неудачи Америки в Ираке и Афганистане и увязание Франции в Сахеле.
В этой ситуации нам как никогда нужны дипломаты - не только для заключения международных конвенций, полных благих намерений, но редко выполняемых; не только для управления громоздкой европейской машиной, но и для ведения переговоров.
Да, для переговоров с собеседниками, которые не разделяют ни наших интересов, ни наших ценностей; для переговоров, которые не преследуют высоких целей и не следуют абстрактным принципам, а которые достигают частичных, временных и неидеальных компромиссов.
Не потому - что нужно отказаться от морали, а в перую очередь потому, что навязывать ценности странам, которым они чужды, чаще всего невозможно, поскольку история, география и культура определяют узкие границы того, что то или иное общество считает приемлемым или нет. Ирак и Афганистан были тому примером... Во-вторых - потому, что баланс сил ограничивает наше влияние на внутреннее развитие крупных держав. И наконец - потому, что любое правительство должно учитывать широкий спектр интересов своей страны.
Мы должны обратиться к дипломатам - но не для того, чтобы спасти мир, а для того, чтобы не допустить его погружения в насилие, которое, согласно Гоббсу, является естественным состоянием человека. Мы должны понять, что на пути к достижению этой скромной цели дипломат столкнется с выражением страха, интересов и чести, и ему придется учитывать их, а не пытаться отбросить как ненужные (что привело бы к провалу).
Наконец, мы должны признать, что цель дипломатии – не стремление к абсолютному благу, а готовность принять меньшее зло. Глядя на то, что произошло в Ираке после американского вторжения в 2003 году и в Сирии после начала гражданской войны в 2011 году, разве не очевидно, что есть вещи и похуже диктатуры? Мы, западные люди, инстинктивно отвергаем эту мысль, и все же... Да, внешняя политика иногда означает принятие крайне неприятного, чтобы избежать невыносимого.
Эти доводы остаются без внимания, потому что они очень далеки от установок нашего времени. Постоянный поток кадров о происходящем в диктатурах и те страсти, которые эти кадры вызывают в социальных сетях, заставляют требовать немедленной реакции. Любое промедление расценивается как трусость и попустительство. Эмоции заменяют рациональные доводы.
Но именно благодаря сдержанности, эмпатии, бесстрастному анализу расстановки сил, знанию истории и пониманию того каков груз, возложенный историей на те или иные государства, дипломат находит в себе силы бороться со страстями или предрассудками, чтобы попытаться внести минимум рациональности в управление международными отношениями. Борьба здесь идет не между добром и злом, а между национальными интересами, которые необходимо как-то примирить.
Это неблагодарная задача. Человеческое безумство в любой момент может возобладать в погоне за миражом, развеять который может только оружие... Когда бушуют страсти, дипломату остается только ждать когда придет его время, когда его неизбежно призовут исправлять ошибки, допущенные другими.
Однако, подобно Сизифу, дипломат всех времен и народов обречен неустанно пытаться избежать худшего, того худшего, что люди носят в себе и лелеют, особенно когда им удается замаскировать его под мораль и закон.
Давайте никогда не забывать о том, что, за исключением редких случаев, истинная мораль - это мир.
*
Gérard Araud, Histoires diplomatiques, 2023.
Это неблагодарная задача. Человеческое безумство в любой момент может возобладать в погоне за миражом, развеять который может только оружие... Когда бушуют страсти, дипломату остается только ждать когда придет его время, когда его неизбежно призовут исправлять ошибки, допущенные другими.
Однако, подобно Сизифу, дипломат всех времен и народов обречен неустанно пытаться избежать худшего, того худшего, что люди носят в себе и лелеют, особенно когда им удается замаскировать его под мораль и закон.
Давайте никогда не забывать о том, что, за исключением редких случаев, истинная мораль - это мир.
*
Gérard Araud, Histoires diplomatiques, 2023.
Верный маленький солдат Макронии
«Макрон выбрал младшего из своих клонов», «Макрон Junior», «верный маленький солдат Макронии» – заголовки сегодняшних газет подчеркивают «верноподданнический» характер самого юного из птенцов гнезда Макрона - Габриэля Атталя, назначенного вчера на смену непопулярной Элизабет Борн и ставшего самым молодым премьер-министром в истории Франции. «Если у других членов правительства было политическое прошлое до прихода к власти Эммануэля Макрона, то это не мой случай, я обязан ему абсолютно всем", - заявил недавно сам Атталь в интервью Le Parisien.
Почему выбор президента пал именно на Атталя ? По словам большинства комментаторов, одной из важнейших причин является вера в то, что молодой талантливый коммуникатор будет способен эффективно противостоять популярному и еще более молодому лидеру «Национального объединения» - Жордану Барделла.
«Дуэль Барделла-Атталь станет главным политическим матчем 2024 года», «Атталь – орудие против Национального объединения». «Назначение Габриэля Атталя в Матиньон можно трактовать как первый шаг подготовки к выборам в Европарламент. Делая ставку на молодость и смелость молодого премьера, Эммануэль Макрон явно готовит двойную дуэль между им самим и Марин Ле Пен, с одной стороны, и Атталем и Барделла - с другой, пишут представители Национального объединения, уверенные в способности своего весьма популярного лидера противостоять молодому макроновскому аппаратчику.
Наконец лево-либеральная «Либерасьон» приветствует факт открытого гомосексуализма нового премьера. Выбор на высшие должности представителей меньшинств и тот факт, что их сексуальная ориентация больше не вызывает фактически никакой реакции в обществе, бесспорно свидетельствует о том, что страна движется в правильном направлении, пишет газета.
Ну а комментаторы французских соцсетей вспоминают в связи с этим назначением миньонов Генриха III.
Миньон (mignon — малыш, крошка, милашка) — обозначение фаворита высокопоставленной особы, своеобразная формализованная институция, сохраняющаяся в течение всего XVI и части XVII столетия.
Миньоны при дворе выполняли роль, среднюю между советниками, стражниками и членами свиты. Больше всего в истории прославились миньоны Генриха III, увековеченные Дюма (весьма вольно обращавшегося с историческими фактами). Преданные королю молодые люди шокировали двор своими дерзкими проделками, шумными застольями и амурными похождениями. Ходили слухи, что король состоит с ними в любовной связи, однако документальных подтверждений этому не существует. Постоянным объектом насмешек служили «женоподобные» наряды миньонов и их непомерная заносчивость. Король, готовый исполнить любой каприз своих любимчиков, одаривал их титулами и землями, что вызывало гнев и у дворян, и у простого народа. В «Осени средневековья» Йохан Хейзинга писал, что это отношение являлось видоизменением традиции феодального вассалитета, перерождавшегося в новые абсолютистские отношения.
Сравнение Атталя с миньонами любопытно не в силу его нетрадиционной ориентации (в случае миньонов она была надуманной – об этом пишет и Хейзинга), но потому что суть отношения – это выражаемая вассальная преданность и безусловная лояльность личности. Еще в начале первого срока Макрона отмечалось, что окружение президента демонстрирует особую преданность первому лицу не в силу его функции, а в силу его «гения». « Потрясающий, невероятный, уникальный » – отзывались о президенте приближенные.
Это неудивительно, ведь партия «Республика, вперед!» (переименованная в «Возрождение») была скроена под Макрона и возникла как его группа поддержки, а не как идейное движение. Многие из депутатов были полными новичками в политике, не знакомыми с работой парламента и не имеющими принципиальных политических воззрений. Единственное, что объединяло членов фракции «Республика, вперед!» - это, по признанию ряда самих депутатов, которых прозвали «ходоки» (marcheurs), личная преданность Эммануэлю Макрону.
Это отсутствие политического стержня, идейных принципов и оппортунизм характерны и для Габриэля Атталя.
«Макрон выбрал младшего из своих клонов», «Макрон Junior», «верный маленький солдат Макронии» – заголовки сегодняшних газет подчеркивают «верноподданнический» характер самого юного из птенцов гнезда Макрона - Габриэля Атталя, назначенного вчера на смену непопулярной Элизабет Борн и ставшего самым молодым премьер-министром в истории Франции. «Если у других членов правительства было политическое прошлое до прихода к власти Эммануэля Макрона, то это не мой случай, я обязан ему абсолютно всем", - заявил недавно сам Атталь в интервью Le Parisien.
Почему выбор президента пал именно на Атталя ? По словам большинства комментаторов, одной из важнейших причин является вера в то, что молодой талантливый коммуникатор будет способен эффективно противостоять популярному и еще более молодому лидеру «Национального объединения» - Жордану Барделла.
«Дуэль Барделла-Атталь станет главным политическим матчем 2024 года», «Атталь – орудие против Национального объединения». «Назначение Габриэля Атталя в Матиньон можно трактовать как первый шаг подготовки к выборам в Европарламент. Делая ставку на молодость и смелость молодого премьера, Эммануэль Макрон явно готовит двойную дуэль между им самим и Марин Ле Пен, с одной стороны, и Атталем и Барделла - с другой, пишут представители Национального объединения, уверенные в способности своего весьма популярного лидера противостоять молодому макроновскому аппаратчику.
Наконец лево-либеральная «Либерасьон» приветствует факт открытого гомосексуализма нового премьера. Выбор на высшие должности представителей меньшинств и тот факт, что их сексуальная ориентация больше не вызывает фактически никакой реакции в обществе, бесспорно свидетельствует о том, что страна движется в правильном направлении, пишет газета.
Ну а комментаторы французских соцсетей вспоминают в связи с этим назначением миньонов Генриха III.
Миньон (mignon — малыш, крошка, милашка) — обозначение фаворита высокопоставленной особы, своеобразная формализованная институция, сохраняющаяся в течение всего XVI и части XVII столетия.
Миньоны при дворе выполняли роль, среднюю между советниками, стражниками и членами свиты. Больше всего в истории прославились миньоны Генриха III, увековеченные Дюма (весьма вольно обращавшегося с историческими фактами). Преданные королю молодые люди шокировали двор своими дерзкими проделками, шумными застольями и амурными похождениями. Ходили слухи, что король состоит с ними в любовной связи, однако документальных подтверждений этому не существует. Постоянным объектом насмешек служили «женоподобные» наряды миньонов и их непомерная заносчивость. Король, готовый исполнить любой каприз своих любимчиков, одаривал их титулами и землями, что вызывало гнев и у дворян, и у простого народа. В «Осени средневековья» Йохан Хейзинга писал, что это отношение являлось видоизменением традиции феодального вассалитета, перерождавшегося в новые абсолютистские отношения.
Сравнение Атталя с миньонами любопытно не в силу его нетрадиционной ориентации (в случае миньонов она была надуманной – об этом пишет и Хейзинга), но потому что суть отношения – это выражаемая вассальная преданность и безусловная лояльность личности. Еще в начале первого срока Макрона отмечалось, что окружение президента демонстрирует особую преданность первому лицу не в силу его функции, а в силу его «гения». « Потрясающий, невероятный, уникальный » – отзывались о президенте приближенные.
Это неудивительно, ведь партия «Республика, вперед!» (переименованная в «Возрождение») была скроена под Макрона и возникла как его группа поддержки, а не как идейное движение. Многие из депутатов были полными новичками в политике, не знакомыми с работой парламента и не имеющими принципиальных политических воззрений. Единственное, что объединяло членов фракции «Республика, вперед!» - это, по признанию ряда самих депутатов, которых прозвали «ходоки» (marcheurs), личная преданность Эммануэлю Макрону.
Это отсутствие политического стержня, идейных принципов и оппортунизм характерны и для Габриэля Атталя.
После самого молодого премьер-министра, у Франции самый молодой министр иностранных дел Пятой Республики. Бывший спутник жизни нового премьера Габриэля Атталя, Стефан Сежурне (38 лет) - также и один из самых неопытных глав почтенного ведомства на набережной Орсэ. Верный сподвижник Макрона с 2014 года, Сежурне занимал с 2017 пост советника президента, был депутатом Европарламента и главой парламентской группы Renew, а с 2022 - председателем правящей партии «Возрождение». Назначение на пост главы МИДа, похоже, стало для него неожиданностью; максимум, на что рассчитывал Сежурне, предпочитающий держаться в тени, – это карьера в европейских органах власти, пишут источники, близкие к министру.
Для большинства наблюдателей очевидно, что это назначение - очередной шаг по «захвату» внешнеполитического ведомства президентом. С момента своего избрания в 2017 году Эммануэль Макрон постоянно стремился полностью подмять под себя Кэ д’Орсэ, чего не было при его предшественниках.
Хотя в Пятой Республике президент традиционно имеет решающее слово во внешней политике, лидеры страны как правило оставляли достаточно большую свободу своим министрам и ставили во главе ведомства почтенных опытных дипломатов (благо, их хватало). Сам Макрон, хотя и совершенно «вампиризировал МИД с 2017 и принимал фактически все важные решения самостоятельно» (francetvinfo), все таки назначал на этот значимый пост дипломатов с серьезным послужным списком, будь то Жан-Ив Ле Дриан или Катрин Колонна.
Кстати, идею создания международной коалиции против Хамас Эммануэль Макрон выдвинул, даже не поставив Колонна в известность (впрочем, идея очень быстро сошла на нет).
Как полагают обозреватели, «нетипичный профиль» Стефана Сежурне вряд ли порадует сотрудников Кэ д’Орсэ, которые уже были изрядно встревожены реформой дипломатического корпуса, затеянной Макроном в 2022 году и вызвавшей резкую критику множества дипломатов.
Собственно назначение Сежурне – в некотором роде последовательная реализация реформы, суть которой состоит в том, чтобы облегчить доступ к дипломатии для более широкого числа госслужащих, не имеющих дипломатического опыта.
Заступая на должность 12 января Сежурне произнес вполне дежурную «брюссельскую» речь : "Наша миссия - обеспечить более безопасный мир для нас и наших детей. Предотвратить войну – то есть гарантировать вашу безопасность. Помогать Украине - значит обеспечить победу демократии над тоталитаризмами. Вести переговоры по климатическим соглашениям – чтобы гарантировать ваше будущее. Содействовать справедливой внешней торговле – чтобы гарантировать ваши рабочие места. Строительство Европы - гарантия будущего для нашей страны и наших детей».
После чего новый министр немедленно отправился в Киев, где заявил, что «Украина была и остается приоритетом Франции». На что многочисленные комментаторы французских соцсетей отреагировали, осадив министра : «хорошо бы, чтобы приоритетом французских политиков была и оставалась Франция».
Для большинства наблюдателей очевидно, что это назначение - очередной шаг по «захвату» внешнеполитического ведомства президентом. С момента своего избрания в 2017 году Эммануэль Макрон постоянно стремился полностью подмять под себя Кэ д’Орсэ, чего не было при его предшественниках.
Хотя в Пятой Республике президент традиционно имеет решающее слово во внешней политике, лидеры страны как правило оставляли достаточно большую свободу своим министрам и ставили во главе ведомства почтенных опытных дипломатов (благо, их хватало). Сам Макрон, хотя и совершенно «вампиризировал МИД с 2017 и принимал фактически все важные решения самостоятельно» (francetvinfo), все таки назначал на этот значимый пост дипломатов с серьезным послужным списком, будь то Жан-Ив Ле Дриан или Катрин Колонна.
Кстати, идею создания международной коалиции против Хамас Эммануэль Макрон выдвинул, даже не поставив Колонна в известность (впрочем, идея очень быстро сошла на нет).
Как полагают обозреватели, «нетипичный профиль» Стефана Сежурне вряд ли порадует сотрудников Кэ д’Орсэ, которые уже были изрядно встревожены реформой дипломатического корпуса, затеянной Макроном в 2022 году и вызвавшей резкую критику множества дипломатов.
Собственно назначение Сежурне – в некотором роде последовательная реализация реформы, суть которой состоит в том, чтобы облегчить доступ к дипломатии для более широкого числа госслужащих, не имеющих дипломатического опыта.
Заступая на должность 12 января Сежурне произнес вполне дежурную «брюссельскую» речь : "Наша миссия - обеспечить более безопасный мир для нас и наших детей. Предотвратить войну – то есть гарантировать вашу безопасность. Помогать Украине - значит обеспечить победу демократии над тоталитаризмами. Вести переговоры по климатическим соглашениям – чтобы гарантировать ваше будущее. Содействовать справедливой внешней торговле – чтобы гарантировать ваши рабочие места. Строительство Европы - гарантия будущего для нашей страны и наших детей».
После чего новый министр немедленно отправился в Киев, где заявил, что «Украина была и остается приоритетом Франции». На что многочисленные комментаторы французских соцсетей отреагировали, осадив министра : «хорошо бы, чтобы приоритетом французских политиков была и оставалась Франция».
Юбер Ведрин : Фигура "великого переговорщика" скорее всего исчезнет
*
В январе во Франции вышел в свет сборник «Великие дипломаты» под редакцией бывшего министра иностранных дел страны Юбера Ведрина. Книга посвящена «двадцати мэтрам международных отношений, которые изменили мир, - от Мазарини до Лаврова» (последний, названный российским Талейраном, – единственный из двадцати, до сих пор живущий). Главная мысль книги - необходимость возрождения искусства переговоров, которым «столь блестяще владели великие умы, воплощавшие мощь своей страны или сопротивление».
*
- Как за последние годы изменилась профессия дипломата?
Ю. Ведрин - Она не просто изменилась, она полностью трансформировалась. Причины тому – и экономическая глобализация, и новые способы коммуникации, и появление огромного числа саммитов и сетей. Необходимо различать профессию посла, который представляет свою страну, и профессию переговорщика, который часто, но не всегда, является профессиональным дипломатом. Переговорщик должен четко представлять себе, чего он хочет добиться, на какие уступки он готов пойти - в зависимости от полученных директив - и какой будет реакция общественного мнения. Он также должен знать, чего добивается его визави и насколько широки его возможности для маневра. (...)
Долгое время роль «великого переговорщика» выполнял министр иностранных дел или очень ограниченная группа людей. Теперь все усложнилось.
(...)
Хотя переговоры ведутся сегодня постоянно, во всех областях и во всех возможных конфигурациях, фигура "великих переговорщиков" скорее всего исчезнет, потому что условия, в которых осуществляется политика в целом и дипломатия в частности, радикально изменились. Политики хронически страдают от нехватки времени, нехватки зрелости, нехватки самообладания, чрезмерного давления.
Роль министров иностранных дел делается менее значимой из-за роста требований «прозрачности» и давления общественного мнения. Демократии превратились в диктатуры общественного мнения, и политики мечутся во все стороны, пытаясь угнаться за трендами.
Лидеры, то есть дословно те, кто ведёт за собой, превращаются в «фолловеров», влекомых другими силами. Этим в значительной степени объясняется исчезновение "великих переговорщиков", а также, как мы сегодня говорим, «великих нарративов», которые ими использовались.
Когда я возглавлял Кэ д'Орсэ, я стремился к тому, чтобы оно было «диспетчерской вышкой» международных отношений страны; для этого я поддерживал регулярные связи с другими министерствами. В наших интересах - иметь сильный МИД, который согласовывает различные переговоры, которая ведет страна.
Но проблема в том, что МИДу был сильно урезан бюджет. Это приводит к закрытию французских институтов, прекращению стипендиальных программ и т. д. - с катастрофическими последствиями. Для поддержания авторитета и влияния Франции за рубежом нам необходимо вернуть себе материальные ресурсы, и недавно решение об увеличении бюджета наконец было принято.
- Можно ли сказать, что 1990-е годы, время после распада СССР, были «скобкой», временной паузой, в Вестфальской эре господства национальных государств?
Ю. Ведрин - Наша эпоха больше не является Вестфальской хотя бы потому, что число международных игроков серьезно выросло. Что было временным явлением - так это типичная для 1990-ых вера европейцев в то, что мир стал пост-трагическим и пост-историческим...
Реальный мир сильно отличается от того восприятия мира, которое сложилось у многих представителей европейских элит после "конца истории", но реальность настигает их. Мышление Киссинджера отнюдь не устарело. Другие портреты, представленные в книге, также весьма поучительны: Питт, Кауниц, Дизраэли, Шуазёль, Верженн и другие дипломаты XIX и XX веков.
*
В январе во Франции вышел в свет сборник «Великие дипломаты» под редакцией бывшего министра иностранных дел страны Юбера Ведрина. Книга посвящена «двадцати мэтрам международных отношений, которые изменили мир, - от Мазарини до Лаврова» (последний, названный российским Талейраном, – единственный из двадцати, до сих пор живущий). Главная мысль книги - необходимость возрождения искусства переговоров, которым «столь блестяще владели великие умы, воплощавшие мощь своей страны или сопротивление».
*
- Как за последние годы изменилась профессия дипломата?
Ю. Ведрин - Она не просто изменилась, она полностью трансформировалась. Причины тому – и экономическая глобализация, и новые способы коммуникации, и появление огромного числа саммитов и сетей. Необходимо различать профессию посла, который представляет свою страну, и профессию переговорщика, который часто, но не всегда, является профессиональным дипломатом. Переговорщик должен четко представлять себе, чего он хочет добиться, на какие уступки он готов пойти - в зависимости от полученных директив - и какой будет реакция общественного мнения. Он также должен знать, чего добивается его визави и насколько широки его возможности для маневра. (...)
Долгое время роль «великого переговорщика» выполнял министр иностранных дел или очень ограниченная группа людей. Теперь все усложнилось.
(...)
Хотя переговоры ведутся сегодня постоянно, во всех областях и во всех возможных конфигурациях, фигура "великих переговорщиков" скорее всего исчезнет, потому что условия, в которых осуществляется политика в целом и дипломатия в частности, радикально изменились. Политики хронически страдают от нехватки времени, нехватки зрелости, нехватки самообладания, чрезмерного давления.
Роль министров иностранных дел делается менее значимой из-за роста требований «прозрачности» и давления общественного мнения. Демократии превратились в диктатуры общественного мнения, и политики мечутся во все стороны, пытаясь угнаться за трендами.
Лидеры, то есть дословно те, кто ведёт за собой, превращаются в «фолловеров», влекомых другими силами. Этим в значительной степени объясняется исчезновение "великих переговорщиков", а также, как мы сегодня говорим, «великих нарративов», которые ими использовались.
Когда я возглавлял Кэ д'Орсэ, я стремился к тому, чтобы оно было «диспетчерской вышкой» международных отношений страны; для этого я поддерживал регулярные связи с другими министерствами. В наших интересах - иметь сильный МИД, который согласовывает различные переговоры, которая ведет страна.
Но проблема в том, что МИДу был сильно урезан бюджет. Это приводит к закрытию французских институтов, прекращению стипендиальных программ и т. д. - с катастрофическими последствиями. Для поддержания авторитета и влияния Франции за рубежом нам необходимо вернуть себе материальные ресурсы, и недавно решение об увеличении бюджета наконец было принято.
- Можно ли сказать, что 1990-е годы, время после распада СССР, были «скобкой», временной паузой, в Вестфальской эре господства национальных государств?
Ю. Ведрин - Наша эпоха больше не является Вестфальской хотя бы потому, что число международных игроков серьезно выросло. Что было временным явлением - так это типичная для 1990-ых вера европейцев в то, что мир стал пост-трагическим и пост-историческим...
Реальный мир сильно отличается от того восприятия мира, которое сложилось у многих представителей европейских элит после "конца истории", но реальность настигает их. Мышление Киссинджера отнюдь не устарело. Другие портреты, представленные в книге, также весьма поучительны: Питт, Кауниц, Дизраэли, Шуазёль, Верженн и другие дипломаты XIX и XX веков.
Вспомнилось, что в стихотворении "Ленинградским детям" Корней Чуковский говорил как раз о 2024 году. Стало любопытно, удостоилось ли 80-летие снятия блокады хоть какой-то заметки во франкоязычной прессе. Оказалось - нет, 27 января 2024 года ни одной статьи этой теме посвящено не было. Неделю назад блокаде Ленинграда посвятила материал газета французских коммунистов "Юманитэ". Чуть ранее франко-германский телеканал Arte выпустил документальный фильм "Ленинград - голоса памяти". Вероятно, это уже больше, чем в Праге, Гааге и Кракове...
***
Или тогда же, — в две тысячи двадцать
четвертом году; –
На лавочку сядете в Летнем саду.
Или не в Летнем саду, а в каком-нибудь
маленьком скверике
В Новой Зеландии или в Америке,
— Всюду, куда б ни заехали вы, всюду,
везде, одинаково,
Жители Праги, Гааги, Парижа, Чикаго
и Кракова –
На вас молчаливо укажут
И тихо, почтительно скажут:
«Он был в Ленинграде… во время
осады…
В те годы… вы знаете… в годы
… блокады»
И снимут пред вами шляпы.
1944
***
Или тогда же, — в две тысячи двадцать
четвертом году; –
На лавочку сядете в Летнем саду.
Или не в Летнем саду, а в каком-нибудь
маленьком скверике
В Новой Зеландии или в Америке,
— Всюду, куда б ни заехали вы, всюду,
везде, одинаково,
Жители Праги, Гааги, Парижа, Чикаго
и Кракова –
На вас молчаливо укажут
И тихо, почтительно скажут:
«Он был в Ленинграде… во время
осады…
В те годы… вы знаете… в годы
… блокады»
И снимут пред вами шляпы.
1944
По итогам почти двух лет войны глава французского Института международных отношений
Тьерри де Монбриаль говорит (долго и обстоятельно) о ее последствиях и просчётах сторон, в первую очередь ЕС.
***
Война, которой не должно было случиться, уже имеет глобальные последствия и совсем не те, что казались нам очевидными после первых поражений России : она грозит обернуться глубоким кризисом для Европейского союза.
Уже давно ясно, что она ускорила трансформацию международной системы как таковой. Характерной чертой новой конфигурации является тенденция западных стран и, в меньшей степени, некоторых государств Азиатско-Тихоокеанского региона определять себя как модель для народов, «стремящихся к демократии», и гарантов для стран «демократии достигших». Интервенция, начатая 24 февраля 2022 года, также реанимировала Атлантический альянс, который по оценке Макрона 2019 г., "находился в коме"; открыла перспективы еще одного масштабного расширения Европейского союза и привела к октазу от нейтралитета Финляндии и Швеции.
Чтобы понять общую реакцию на войну Европейского союза – которая была до сих пор довольно слаженной - необходимо осознать, что, будучи бессилен, ЕС не имел никакой свободы действия (...)
Позиция Европы (в большей степени, чем позиция американцев) - это крестовый поход за демократию под эгидой США, с использованием единственных 4 инструментов, имеющихся в распоряжении ЕС: умножение пакетов санкций против России; поставки оружия, даже если это означает истощение собственных запасов; финансовая помощь Украине; и, наконец, обещание расширить Союз....
...
В отношениях между западными странами и Россией с момента распада СССР катастрофически не хватало искренней готовности обеих сторон перестраивать систему коллективной безопасности таким образом, чтобы обеспечить подлинные "разрядку, понимание и сотрудничество" между бывшими противниками.
...
После восстановления "вертикали власти" Кремль стал все чаще выступать против Запада, обвиняя его в приближении НАТО к границам России и в попытках повсеместно навязать свое видение мира - на деле стремление к экономическому господству и избирательному толкованию международного права. Приняв решение о начале "специальной военной операции" 24 февраля 2022 года, Владимир Путин нарушил табу на нерушимость границ (которое, кстати, возникло недавно). Он ошибся, рассчитывая на молниеносную победу над Украиной, но спустя два года весы, похоже, склоняются в его пользу.
Россия смирилась с перспективой затяжной войны, которую власти считают вполне вероятной, и ставит на обессиливание противника и усталось союзников. Ее духовные силы позволяют России выстоять перед лицом испытаний. Страна продолжает существовать и оказывать влияние на мировые дела. В свое время Барак Обама упустил возможность промолчать, низведя Россию до статуса региональной державы.
Возможно, война в Украине продлится еще долго... Многое будет зависеть от того, как будет развиваться поддержка Украины со стороны США после выборов в ноябре 2024 года. Но что бы ни случилось, американцы сегодня кажутся главными экономическими бенефициарами кризиса: речь идет не только об укреплении Атлантического альянса под их руководством, но и в значительном увеличении их сравнительного преимущества в энергетической сфере, после того как европейцы перестали (официально) импортировать нефть и газ из России. Стоимость энергии в Соединенных Штатах теперь в три раза ниже, чем в Европе. И, несмотря на усилия Европы по реиндустриализации, американцы значительно опережают ее и в этой области... Но, главная проблема Европы состоит в том, что 27 нынешних членов ЕС представляют собой культурно и экономически разрозненное образование, которое до сих пор не переварило масштабное расширение, случившееся после распада СССР.
Причислять себя к демократии недостаточно для создания общей идентичности.
Тьерри де Монбриаль говорит (долго и обстоятельно) о ее последствиях и просчётах сторон, в первую очередь ЕС.
***
Война, которой не должно было случиться, уже имеет глобальные последствия и совсем не те, что казались нам очевидными после первых поражений России : она грозит обернуться глубоким кризисом для Европейского союза.
Уже давно ясно, что она ускорила трансформацию международной системы как таковой. Характерной чертой новой конфигурации является тенденция западных стран и, в меньшей степени, некоторых государств Азиатско-Тихоокеанского региона определять себя как модель для народов, «стремящихся к демократии», и гарантов для стран «демократии достигших». Интервенция, начатая 24 февраля 2022 года, также реанимировала Атлантический альянс, который по оценке Макрона 2019 г., "находился в коме"; открыла перспективы еще одного масштабного расширения Европейского союза и привела к октазу от нейтралитета Финляндии и Швеции.
Чтобы понять общую реакцию на войну Европейского союза – которая была до сих пор довольно слаженной - необходимо осознать, что, будучи бессилен, ЕС не имел никакой свободы действия (...)
Позиция Европы (в большей степени, чем позиция американцев) - это крестовый поход за демократию под эгидой США, с использованием единственных 4 инструментов, имеющихся в распоряжении ЕС: умножение пакетов санкций против России; поставки оружия, даже если это означает истощение собственных запасов; финансовая помощь Украине; и, наконец, обещание расширить Союз....
...
В отношениях между западными странами и Россией с момента распада СССР катастрофически не хватало искренней готовности обеих сторон перестраивать систему коллективной безопасности таким образом, чтобы обеспечить подлинные "разрядку, понимание и сотрудничество" между бывшими противниками.
...
После восстановления "вертикали власти" Кремль стал все чаще выступать против Запада, обвиняя его в приближении НАТО к границам России и в попытках повсеместно навязать свое видение мира - на деле стремление к экономическому господству и избирательному толкованию международного права. Приняв решение о начале "специальной военной операции" 24 февраля 2022 года, Владимир Путин нарушил табу на нерушимость границ (которое, кстати, возникло недавно). Он ошибся, рассчитывая на молниеносную победу над Украиной, но спустя два года весы, похоже, склоняются в его пользу.
Россия смирилась с перспективой затяжной войны, которую власти считают вполне вероятной, и ставит на обессиливание противника и усталось союзников. Ее духовные силы позволяют России выстоять перед лицом испытаний. Страна продолжает существовать и оказывать влияние на мировые дела. В свое время Барак Обама упустил возможность промолчать, низведя Россию до статуса региональной державы.
Возможно, война в Украине продлится еще долго... Многое будет зависеть от того, как будет развиваться поддержка Украины со стороны США после выборов в ноябре 2024 года. Но что бы ни случилось, американцы сегодня кажутся главными экономическими бенефициарами кризиса: речь идет не только об укреплении Атлантического альянса под их руководством, но и в значительном увеличении их сравнительного преимущества в энергетической сфере, после того как европейцы перестали (официально) импортировать нефть и газ из России. Стоимость энергии в Соединенных Штатах теперь в три раза ниже, чем в Европе. И, несмотря на усилия Европы по реиндустриализации, американцы значительно опережают ее и в этой области... Но, главная проблема Европы состоит в том, что 27 нынешних членов ЕС представляют собой культурно и экономически разрозненное образование, которое до сих пор не переварило масштабное расширение, случившееся после распада СССР.
Причислять себя к демократии недостаточно для создания общей идентичности.
Le Figaro
Deux ans après, les mauvais comptes de la guerre d’Ukraine
La guerre qui n'aurait pas dû avoir lieu a déjà des conséquences mondiales : loin des illusions entretenues par les premiers échecs russes, elle menace de se solder par une crise profonde de l'Union européenne.
Политическая неоднородность ЕС делает маловероятным отказ государств-членов от суверенитета, который был бы необходим, например, для того, чтобы обеспечить Союзу общую бюджетную политику, ... и тем более подлинную внешнюю политику, неотделимую от действительно общей оборонной политики.
Одним из очевидных последствий войны на Украине будет глубокая трансформация ЕС. Идеи его отцов-основателей похоронены. Не думаю, что Европа избежит подъема национализмов, который мы наблюдаем повсеместно. Если после Brexit другие государства-члены не отделились, так это потому, что сочли это невыгодным в краткосрочной и среднесрочной перспективе. И потому - что Британия не достигла больших успехов после выхода из ЕС.
Но через десять или двадцать лет может произойти все, что угодно. В конце концов, война на Украине войдет в историю тем, что, осмелившись нарушить табу, Путин вновь задействовал принцип Клаузевица "война - это продолжение политики другими средствами". После того как международное право было попрано, причем не только русскими (вспомним 1999 и 2003 годы), в ближайшее время оно, скорее всего, будет нарушаться еще больше, чем до 24 февраля, тем более, что баланс сил в рамках Совбеза ООН все чаще ставится под вопрос. Вторжение России в Украину стало концом эпохи...
Еще одно табу остается пока нерушимым: табу на применение ядерного оружия. Есть опасение, что однажды и оно будет нарушено - и не обязательно Россией.
Великие державы XXI века, начиная с Соединенных Штатов и Китая, осознают эти реалии на фоне все ускоряющейся технологической революции. Но члены Европейского союза, впавшие в летаргию после 1945 года и деколонизации, утратили трагическое видение истории. Они ищут новую парадигму для ЕС, не желая отказываться от демократических принципов, но им придется заново учиться реализму в международной политике. Через какие испытания им придется пройти, чтобы усвоить этот урок ?
https://www.lefigaro.fr/international/deux-ans-apres-les-mauvais-comptes-de-la-guerre-d-ukraine-20240203
Одним из очевидных последствий войны на Украине будет глубокая трансформация ЕС. Идеи его отцов-основателей похоронены. Не думаю, что Европа избежит подъема национализмов, который мы наблюдаем повсеместно. Если после Brexit другие государства-члены не отделились, так это потому, что сочли это невыгодным в краткосрочной и среднесрочной перспективе. И потому - что Британия не достигла больших успехов после выхода из ЕС.
Но через десять или двадцать лет может произойти все, что угодно. В конце концов, война на Украине войдет в историю тем, что, осмелившись нарушить табу, Путин вновь задействовал принцип Клаузевица "война - это продолжение политики другими средствами". После того как международное право было попрано, причем не только русскими (вспомним 1999 и 2003 годы), в ближайшее время оно, скорее всего, будет нарушаться еще больше, чем до 24 февраля, тем более, что баланс сил в рамках Совбеза ООН все чаще ставится под вопрос. Вторжение России в Украину стало концом эпохи...
Еще одно табу остается пока нерушимым: табу на применение ядерного оружия. Есть опасение, что однажды и оно будет нарушено - и не обязательно Россией.
Великие державы XXI века, начиная с Соединенных Штатов и Китая, осознают эти реалии на фоне все ускоряющейся технологической революции. Но члены Европейского союза, впавшие в летаргию после 1945 года и деколонизации, утратили трагическое видение истории. Они ищут новую парадигму для ЕС, не желая отказываться от демократических принципов, но им придется заново учиться реализму в международной политике. Через какие испытания им придется пройти, чтобы усвоить этот урок ?
https://www.lefigaro.fr/international/deux-ans-apres-les-mauvais-comptes-de-la-guerre-d-ukraine-20240203
Le Figaro
Deux ans après, les mauvais comptes de la guerre d’Ukraine
La guerre qui n'aurait pas dû avoir lieu a déjà des conséquences mondiales : loin des illusions entretenues par les premiers échecs russes, elle menace de se solder par une crise profonde de l'Union européenne.
Manufacturing Consent
В своей классической работе, посвященной функционированию западных СМИ, Manufacturing Consent: The Political Economy of the Mass Media (Производство согласия. Политическая экономия массмедиа) Хомский и Херман описывают эту систему как "промывание мозгов в условиях свободы".
Демократические общества практикуют цензуру гораздо более эффективно, чем так называемые "тоталитарные" общества, говорит Хомский. «Красная линия" никогда не провозглашается как таковая, она подразумевается. Она интегрирована участниками публичных дискуссий, которым, как правило, даже в голову не придет ставить под вопрос существование негласных правил. Но любой, кто не соответствует определенным требованиям, не имеет шансов стать обозревателем в мейнстримных СМИ. Оживленные дебаты, за которыми мы следим в СМИ, не выходят за рамки согласованных параметров; множество мнений там просто никода не могут быть высказаны, считают авторы.
В своем исследовании Giants: The Global Power Elite (2018) другой социолог радикально-левых взглядов Питер Филипс говорит, что унификация новостного контента объясняется, среди прочего, стремительной консолидацией СМИ в руках совсем небольшого числа крупных холдингов и руководящей ролью, которую с недавних пор в медиа играют различные посредники «по связям с общественностью» из государственных или частных компаний.
*
«После принятия закона о телекоммуникациях 1996 года в США началась золотая лихорадка слияний и поглощений СМИ. В новостном и информационном сегменте в США теперь господствуют 6 корпораций, которые контролируют новостной и развлекательный контент по всему миру : Comcast, Disney, Time Warner, Fox, Bertelsmann, Viacom/CBS (еще в начале 1980-х на этом рынке было около 50 важных игроков). Эта шестерка - американские компании, но они работают по всей планете. Например, WarnerMedia присутствует в 150 странах.
98% американских городов имеют лишь одну ежедневную газету, и большинство из них в последние годы стали собственностью этих медиа-корпораций.
Консолидация СМИ и возросшая роль различных фирм по связям с общественностью (*Филипс называет их PRP «public relations propaganda») в новостных системах современного мира привели к появлению достаточно жесткой идеологической структуры управления информацией. Крупнейшие из PR-фирм - это Omnicom Group, WPP, Interpublic Group; они присутствуют в 170 странах мира и насчитывают 214 000 сотрудников.
Корпоративные СМИ тесно связаны с военно-промышленным комплексом и c представителями американского/европейского/азиатского транснационального правящего класса (собственниками и акционерами этих СМИ). В подаче информации СМИ все больше зависят от различных правительственных и PRP-источников новостей Создатели круглосуточных новостных программ на MSNBC, Fox и CNN находятся в постоянном контакте с Белым домом, Пентагоном и PRP-компаниями, которые обеспечивают бесперебойную поставку новостей в транснациональные СМИ. Таким образом, между поставщиками новостей и их распространителями складывается определенный симбиоз. Прекрасным примером таких отношений являются пресс-пулы, организуемые Пентагоном как на Ближнем Востоке, так и в Вашингтоне, где группам журналистов представляются заранее составленные отчеты о войнах и терроризме для распространения в их СМИ.
Репортажи пишутся в координации с военными подразделениями на местах; согласовывать их необходимо, чтобы продолжать иметь доступ к правительственным источникам новостей. Также, редакции корпоративных СМИ переписывают, смягчают или замалчивают новости с мест, которые выходят за рамки приемлемого освещения.
Журналисты, которые нарушают установленные правила, получают выговор или лишаются права вести репортажи, как, например, Херальдо Ривера и Питер Арнетт во время вторжения в Ирак в 2003 году.
Корпоративные СМИ получают от двух третей до 80% контента от PRP фирм, а это значит, что почти всё, что мы видим, слушаем и читаем в них - это заранее подготовленные для журналистов «полуфабрикаты», будь то новости, экспертные мнения или дивертисмент."
В своей классической работе, посвященной функционированию западных СМИ, Manufacturing Consent: The Political Economy of the Mass Media (Производство согласия. Политическая экономия массмедиа) Хомский и Херман описывают эту систему как "промывание мозгов в условиях свободы".
Демократические общества практикуют цензуру гораздо более эффективно, чем так называемые "тоталитарные" общества, говорит Хомский. «Красная линия" никогда не провозглашается как таковая, она подразумевается. Она интегрирована участниками публичных дискуссий, которым, как правило, даже в голову не придет ставить под вопрос существование негласных правил. Но любой, кто не соответствует определенным требованиям, не имеет шансов стать обозревателем в мейнстримных СМИ. Оживленные дебаты, за которыми мы следим в СМИ, не выходят за рамки согласованных параметров; множество мнений там просто никода не могут быть высказаны, считают авторы.
В своем исследовании Giants: The Global Power Elite (2018) другой социолог радикально-левых взглядов Питер Филипс говорит, что унификация новостного контента объясняется, среди прочего, стремительной консолидацией СМИ в руках совсем небольшого числа крупных холдингов и руководящей ролью, которую с недавних пор в медиа играют различные посредники «по связям с общественностью» из государственных или частных компаний.
*
«После принятия закона о телекоммуникациях 1996 года в США началась золотая лихорадка слияний и поглощений СМИ. В новостном и информационном сегменте в США теперь господствуют 6 корпораций, которые контролируют новостной и развлекательный контент по всему миру : Comcast, Disney, Time Warner, Fox, Bertelsmann, Viacom/CBS (еще в начале 1980-х на этом рынке было около 50 важных игроков). Эта шестерка - американские компании, но они работают по всей планете. Например, WarnerMedia присутствует в 150 странах.
98% американских городов имеют лишь одну ежедневную газету, и большинство из них в последние годы стали собственностью этих медиа-корпораций.
Консолидация СМИ и возросшая роль различных фирм по связям с общественностью (*Филипс называет их PRP «public relations propaganda») в новостных системах современного мира привели к появлению достаточно жесткой идеологической структуры управления информацией. Крупнейшие из PR-фирм - это Omnicom Group, WPP, Interpublic Group; они присутствуют в 170 странах мира и насчитывают 214 000 сотрудников.
Корпоративные СМИ тесно связаны с военно-промышленным комплексом и c представителями американского/европейского/азиатского транснационального правящего класса (собственниками и акционерами этих СМИ). В подаче информации СМИ все больше зависят от различных правительственных и PRP-источников новостей Создатели круглосуточных новостных программ на MSNBC, Fox и CNN находятся в постоянном контакте с Белым домом, Пентагоном и PRP-компаниями, которые обеспечивают бесперебойную поставку новостей в транснациональные СМИ. Таким образом, между поставщиками новостей и их распространителями складывается определенный симбиоз. Прекрасным примером таких отношений являются пресс-пулы, организуемые Пентагоном как на Ближнем Востоке, так и в Вашингтоне, где группам журналистов представляются заранее составленные отчеты о войнах и терроризме для распространения в их СМИ.
Репортажи пишутся в координации с военными подразделениями на местах; согласовывать их необходимо, чтобы продолжать иметь доступ к правительственным источникам новостей. Также, редакции корпоративных СМИ переписывают, смягчают или замалчивают новости с мест, которые выходят за рамки приемлемого освещения.
Журналисты, которые нарушают установленные правила, получают выговор или лишаются права вести репортажи, как, например, Херальдо Ривера и Питер Арнетт во время вторжения в Ирак в 2003 году.
Корпоративные СМИ получают от двух третей до 80% контента от PRP фирм, а это значит, что почти всё, что мы видим, слушаем и читаем в них - это заранее подготовленные для журналистов «полуфабрикаты», будь то новости, экспертные мнения или дивертисмент."