В пелевинском «Чапаеве» меня в свое время дико впечатлил совет, данный Петру Пустоте главврачом психбольницы: Тимур Тимурович рекомендовал герою выписаться.
Психотерапевтическое значение автофикшена несомненно, однако сводить жанр только к нему было бы слишком примитивно. Главным для меня вопросом остается грань между простым лытдыбром (как в этом канале) и литературой.
Оксана Васякина знает, например, как выписаться, чтоб на выходе получилась Большая Литература. Ее автофикшн-трилогию должны изучать в литинститутах, если еще не. Это только на первый взгляд книги о том, как умирали близкие ей люди — мать от рака в «Ране», отец от СПИДа в «Степи», тетя от туберкулеза в «Розе». В большей степени они о самой Оксане, о ее депрессии, рефлексии, памяти, о телесности, любви, поиске себя и места в жизни. И к третьей книге совсем очевидно, что в историю литературы они ужевошли.
Васякина тоже это понимает, хотя и кажется, что ей все равно. «Моя тьма — причина письма, но письмом ее не излечить». Нет, ей не все равно.
В пелевинском «Чапаеве» меня в свое время дико впечатлил совет, данный Петру Пустоте главврачом психбольницы: Тимур Тимурович рекомендовал герою выписаться.
Психотерапевтическое значение автофикшена несомненно, однако сводить жанр только к нему было бы слишком примитивно. Главным для меня вопросом остается грань между простым лытдыбром (как в этом канале) и литературой.
Оксана Васякина знает, например, как выписаться, чтоб на выходе получилась Большая Литература. Ее автофикшн-трилогию должны изучать в литинститутах, если еще не. Это только на первый взгляд книги о том, как умирали близкие ей люди — мать от рака в «Ране», отец от СПИДа в «Степи», тетя от туберкулеза в «Розе». В большей степени они о самой Оксане, о ее депрессии, рефлексии, памяти, о телесности, любви, поиске себя и места в жизни. И к третьей книге совсем очевидно, что в историю литературы они ужевошли.
Васякина тоже это понимает, хотя и кажется, что ей все равно. «Моя тьма — причина письма, но письмом ее не излечить». Нет, ей не все равно.
Right now the digital security needs of Russians and Ukrainians are very different, and they lead to very different caveats about how to mitigate the risks associated with using Telegram. For Ukrainians in Ukraine, whose physical safety is at risk because they are in a war zone, digital security is probably not their highest priority. They may value access to news and communication with their loved ones over making sure that all of their communications are encrypted in such a manner that they are indecipherable to Telegram, its employees, or governments with court orders. In a message on his Telegram channel recently recounting the episode, Durov wrote: "I lost my company and my home, but would do it again – without hesitation." Telegram, which does little policing of its content, has also became a hub for Russian propaganda and misinformation. Many pro-Kremlin channels have become popular, alongside accounts of journalists and other independent observers. Oleksandra Matviichuk, a Kyiv-based lawyer and head of the Center for Civil Liberties, called Durov’s position "very weak," and urged concrete improvements. The regulator said it has been undertaking several campaigns to educate the investors to be vigilant while taking investment decisions based on stock tips.
from nl
