Метажурнал

Перечень сцен в артхаусном сценарии, стопка экспериментальных фотоснимков, таймлайн зыбкого сновидения — коллекция неких событий последовательно разворачивается в этом тексте. Упоминание снимков в начале, назывные конструкции и деление на отрезки настраивают на визуальное восприятие: кажется, что сейчас перед мысленным взором читателя пройдёт ряд картин, что представить себе/вообразить — именно то, что пригласит сделать стихотворение. Но всё оказывается сложнее и интереснее: «картинки» по большей части не складываются; как можно увидеть гудение сердца в оленьих заморозках или скипидарные хохолки петухов? Это столь же невозможно, как и невооружённым глазом — атомы (до ядерной реакции, стеснённые синяками земли). Непрозрачность письма, сосредоточенная на парадоксальных складках материи языка, занавешивает зрение — чтобы открыть иные способы умозрительной работы.

В результате в тексте образуются своего рода передышки — длительности, во время которых невозможно что-то себе представить, увидеть внутренним зрением; но только следить за упоительными движениями и трансформациями самой речи. Здесь можно отметить сразу два момента. Во-первых, это инновативно возражает устойчивым ожиданиям от поэтического текста, чью способность нарисовать в голове картинку принято воспринимать как безусловное достоинство и даже, возможно, условие художественной удачи. Во-вторых, сейчас визуальный канал восприятия предельно перегружен фото- и видеоконтентом во главе с кадрами военных действий, разрушений, мёртвых тел, катастроф, стихийных бедствий: калейдоскоп их образов не только беспрестанно окружает, но и вращается в памяти, продолжает вставать перед глазами, проникает в бессознательное и сны. Поэзия открывает лазейки в инобытие, чтобы вернуть нас по истечении текста в бытие не такими, как прежде, — и здесь по тому же принципу даёт утешительную передышку. Подожди, сейчас можно не видеть и не представлять — но открывать иные, полные фантастической внутренней свободы возможности взаимодействия с языком, миром и собой. (Как до войны?) Ненадолго прикрыть глаза, припасть к этой свободе — и снова идти и смотреть.

Кстати о времени: разнообразные точки его отсчёта рассыпаны по всему стихотворению; перефразируя Блока, на их остриях и растянуто пространство для языкового и перцепционного эксперимента. До войны, до ковида, до химического оружия, до ядерной реакции, после войны. Персонажи из 1920-х оказываются в доковидном времени — и ведь не поспоришь; а настойчивый предлог «до» перетекает в иную свою ипостась, доводя до пота на лбу. Из каждой точки отсчёта внахлёст простираются «до» и «после», их волны набегают друг на друга, и где-то между ними и везде, на пересечении электромагнитных полей — этот самый момент «сейчас», момент решимости: я постараюсь написать их.

#комментарий_Оли_Скорлупкиной

www.group-telegram.com/nl/metajournal.com/3938

1.9K viewsDec 29 at 18:54

Перечень сцен в артхаусном сценарии, стопка экспериментальных фотоснимков, таймлайн зыбкого сновидения — коллекция неких событий последовательно разворачивается в этом тексте. Упоминание снимков в начале, назывные конструкции и деление на отрезки настраивают на визуальное восприятие: кажется, что сейчас перед мысленным взором читателя пройдёт ряд картин, что представить себе/вообразить — именно то, что пригласит сделать стихотворение. Но всё оказывается сложнее и интереснее: «картинки» по большей части не складываются; как можно увидеть гудение сердца в оленьих заморозках или скипидарные хохолки петухов? Это столь же невозможно, как и невооружённым глазом — атомы (до ядерной реакции, стеснённые синяками земли). Непрозрачность письма, сосредоточенная на парадоксальных складках материи языка, занавешивает зрение — чтобы открыть иные способы умозрительной работы.

В результате в тексте образуются своего рода передышки — длительности, во время которых невозможно что-то себе представить, увидеть внутренним зрением; но только следить за упоительными движениями и трансформациями самой речи. Здесь можно отметить сразу два момента. Во-первых, это инновативно возражает устойчивым ожиданиям от поэтического текста, чью способность нарисовать в голове картинку принято воспринимать как безусловное достоинство и даже, возможно, условие художественной удачи. Во-вторых, сейчас визуальный канал восприятия предельно перегружен фото- и видеоконтентом во главе с кадрами военных действий, разрушений, мёртвых тел, катастроф, стихийных бедствий: калейдоскоп их образов не только беспрестанно окружает, но и вращается в памяти, продолжает вставать перед глазами, проникает в бессознательное и сны. Поэзия открывает лазейки в инобытие, чтобы вернуть нас по истечении текста в бытие не такими, как прежде, — и здесь по тому же принципу даёт утешительную передышку. Подожди, сейчас можно не видеть и не представлять — но открывать иные, полные фантастической внутренней свободы возможности взаимодействия с языком, миром и собой. (Как до войны?) Ненадолго прикрыть глаза, припасть к этой свободе — и снова идти и смотреть.

Кстати о времени: разнообразные точки его отсчёта рассыпаны по всему стихотворению; перефразируя Блока, на их остриях и растянуто пространство для языкового и перцепционного эксперимента. До войны, до ковида, до химического оружия, до ядерной реакции, после войны. Персонажи из 1920-х оказываются в доковидном времени — и ведь не поспоришь; а настойчивый предлог «до» перетекает в иную свою ипостась, доводя до пота на лбу. Из каждой точки отсчёта внахлёст простираются «до» и «после», их волны набегают друг на друга, и где-то между ними и везде, на пересечении электромагнитных полей — этот самый момент «сейчас», момент решимости: я постараюсь написать их.

#комментарий_Оли_Скорлупкиной

BY Метажурнал