Сущность позитивного права выражена в его относительном характере, построенном на принуждении. В истинной форме, государство есть институт европейского позитивного права, так как таковое право построено не на вере в него, но на принудительном характере права, а государство есть институт принуждения, из чего рождается модель относительного произвола, который мы, как мусульмане, вполне можем определить как фараонизм.
В отличие от позитивного права, соблюдение исламского хукма построено на вере в теологический характер хукма. Потому, из-за наличия Божественного принуждения, исламской системе не нужен настолько всеохватывающий институт относительного принуждения. Напротив, исламское правление имеет лишь представительных характер Божественного принуждение, которое в основе обеспечивается иманом, а иман сам по себе предполагает, что мусульманин склонен подчиняться Божественному произволу. И в реальности мы видим, как, из-за характера исламского хукма, мусульмане подчиняют себя ему без существования имманентного принуждения.
Потому идея Божественного произвола ислама предполагает наличие гораздо большей свободы, чем относительный произвол позитивного права; в нём характер правления есть лишь характер отдаленного смотрителя.
Однако, сам тот факт, что право обеспечивается верой, более того, оно само возможно лишь по факту веры, исключает из правового пространства вероотступника. Именно по факту такого исключения возможно, что правление сохраняет свой статус смотрителя, не превращаясь в институт позитивистского произвола. Такое исключение становится необходимым лишь в случае открытого подстрекательства, открытого выступления против самого Бога, но теоретически вероотступник может быть зындыком, подчиняясь праву, построенному на Божественном произволе, из-за его малой относительной составляющей.
Такое исключение может выражаться в двух формах: или через изгнание из правового пространства (дара), или через худуд. Но изгнанный из правового пространства неизбежно станет идейным врагом и подстрекателем, что необходимо иметь в виду, хотя оба варианта видятся допустимыми (не с точки зрения фетвы, но с точки зрения самой модели устройства). Преимущество изгнания представляется в сохранении человеческой жизни, что безусловно представляет из себя ценность. Но в иерархии ценностей (макасид) защита религии преобладает, ведь сама она делает возможным то пространство, о котором мы рассуждаем.
ЗЫ. Это лишь теоретические рассуждения, мы, проживая в РФ, живём в его правовом поле.
Сущность позитивного права выражена в его относительном характере, построенном на принуждении. В истинной форме, государство есть институт европейского позитивного права, так как таковое право построено не на вере в него, но на принудительном характере права, а государство есть институт принуждения, из чего рождается модель относительного произвола, который мы, как мусульмане, вполне можем определить как фараонизм.
В отличие от позитивного права, соблюдение исламского хукма построено на вере в теологический характер хукма. Потому, из-за наличия Божественного принуждения, исламской системе не нужен настолько всеохватывающий институт относительного принуждения. Напротив, исламское правление имеет лишь представительных характер Божественного принуждение, которое в основе обеспечивается иманом, а иман сам по себе предполагает, что мусульманин склонен подчиняться Божественному произволу. И в реальности мы видим, как, из-за характера исламского хукма, мусульмане подчиняют себя ему без существования имманентного принуждения.
Потому идея Божественного произвола ислама предполагает наличие гораздо большей свободы, чем относительный произвол позитивного права; в нём характер правления есть лишь характер отдаленного смотрителя.
Однако, сам тот факт, что право обеспечивается верой, более того, оно само возможно лишь по факту веры, исключает из правового пространства вероотступника. Именно по факту такого исключения возможно, что правление сохраняет свой статус смотрителя, не превращаясь в институт позитивистского произвола. Такое исключение становится необходимым лишь в случае открытого подстрекательства, открытого выступления против самого Бога, но теоретически вероотступник может быть зындыком, подчиняясь праву, построенному на Божественном произволе, из-за его малой относительной составляющей.
Такое исключение может выражаться в двух формах: или через изгнание из правового пространства (дара), или через худуд. Но изгнанный из правового пространства неизбежно станет идейным врагом и подстрекателем, что необходимо иметь в виду, хотя оба варианта видятся допустимыми (не с точки зрения фетвы, но с точки зрения самой модели устройства). Преимущество изгнания представляется в сохранении человеческой жизни, что безусловно представляет из себя ценность. Но в иерархии ценностей (макасид) защита религии преобладает, ведь сама она делает возможным то пространство, о котором мы рассуждаем.
ЗЫ. Это лишь теоретические рассуждения, мы, проживая в РФ, живём в его правовом поле.
BY فكردشلك | Единомыслие
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
A Russian Telegram channel with over 700,000 followers is spreading disinformation about Russia's invasion of Ukraine under the guise of providing "objective information" and fact-checking fake news. Its influence extends beyond the platform, with major Russian publications, government officials, and journalists citing the page's posts. Given the pro-privacy stance of the platform, it’s taken as a given that it’ll be used for a number of reasons, not all of them good. And Telegram has been attached to a fair few scandals related to terrorism, sexual exploitation and crime. Back in 2015, Vox described Telegram as “ISIS’ app of choice,” saying that the platform’s real use is the ability to use channels to distribute material to large groups at once. Telegram has acted to remove public channels affiliated with terrorism, but Pavel Durov reiterated that he had no business snooping on private conversations. The War on Fakes channel has repeatedly attempted to push conspiracies that footage from Ukraine is somehow being falsified. One post on the channel from February 24 claimed without evidence that a widely viewed photo of a Ukrainian woman injured in an airstrike in the city of Chuhuiv was doctored and that the woman was seen in a different photo days later without injuries. The post, which has over 600,000 views, also baselessly claimed that the woman's blood was actually makeup or grape juice. "Someone posing as a Ukrainian citizen just joins the chat and starts spreading misinformation, or gathers data, like the location of shelters," Tsekhanovska said, noting how false messages have urged Ukrainians to turn off their phones at a specific time of night, citing cybersafety. Emerson Brooking, a disinformation expert at the Atlantic Council's Digital Forensic Research Lab, said: "Back in the Wild West period of content moderation, like 2014 or 2015, maybe they could have gotten away with it, but it stands in marked contrast with how other companies run themselves today."
from no
