Есть такая добрая традиция среди коллег – ругать почту (обычную, аналоговую, синенькую). А мне вечно ровным счётом нечего рассказать о том, как коварно почтовые работники отправляли мои апелляционные жалобы вместо суда в колонию России на Плутоне.
Но вот на днях в моём любимом отделении на Восстания мне вернули одно моё письмо – и эта история пока что кажется мне удивительной.
Хронология такая:
7 декабря суд оставляет под стражей моего подзащитного на месяц с небольшим.
11 декабря я отправляю почтой апелляционную жалобу на это постановление.
13 декабря письмо приходит в почтовое отделение.
Дальше бурлит тяжёлый для судов декабрь, и стремительного назначения заседания в апелляции я не жду.
9 января всё тот же суд продлевает подзащитному всё ту же печальную меру пресечения.
11 января я обжалую уже новое постановление.
19 января мне звонят из суда и извещают, что городской суд мою жалобу рассмотрит 21 февраля.
И дальше я была абсолютно уверена, что этот звонок касался декабрьской жалобы, а про январскую мне отзвонятся где-нибудь в начале февраля.
Но вдруг 30 января я получаю на почте запечатанный конверт со своей первой, декабрьской, жалобой. Судя по штемпелю, она пролежала в отделении положенный месяц – с 13 декабря до 13 января, и никто её оттуда не забрал. Никто – то есть суд, который должен, по идее, забирать всю адресованную ему корреспонденцию если не каждый день, то уж точно не раз в месяц.
Стала думать, как так могло случиться.
Ясно, что суд не мог игнорировать именно моё письмо (это глупо, незачем и технически сложно). Если бы целый районный суд не получал абсолютно всю декабрьскую почту, уже был бы скандал, и все бы об этом знали (аналогичные истории про СК и полицию, например, хорошо известны – но даже там почту всё-таки получают, хоть и с жуткими задержками). Но у коллег в этот суд всё нормальновходит и выходит отправляется. Значит, проблема, скорее всего, на стороне почты.
И вот что выяснилось, когда я внимательно перечитала историю перемещений письма.
По индексу на конверте письмо должно было попасть в одно почтовое отделение, а попало совсем в другое – потому что нужное отделение временно закрыто. Правда, почта, где письмо в итоге оказалось и пролежало месяц, находится не только не рядом с судом, а вовсе даже в соседнем районе. Открытых официальных данных о том, какое отделение сейчас отвечает за письма в адрес суда, я не нашла. А вот раньше, весной прошлого года, все письма временно закрытого отделения отправлялись в ближайшее – а не в то, где зависла моя жалоба.
Понятно, что отчётливой истории путешествий письма по отделениям и сортировочным центрам хватит, чтобы восстановить срок обжалования. Апелляция, конечно, пройдёт в режиме "не догнать, так хоть согреться" – но в этом не виноваты ни на почте, ни в суде, просто новогодние праздники неудачно вклинились между продлениями стражи.
А мне теперь предстоит новое развлечение – рассылать письма, жалобы и запросы "Почте России", обращения в суд, да ещё спрашивать у коллег трек-номера от их корреспонденции для сравнения – чтобы выяснить, что ж на самом деле произошло с моим многострадальным конвертом и почему.
Но чем бы ни закончилось это расследование, потом я в любом случае смогу травить байки на почтовую тему – то есть наконец-то приобщиться к традиционным адвокатским ценностям.
Но вот на днях в моём любимом отделении на Восстания мне вернули одно моё письмо – и эта история пока что кажется мне удивительной.
Хронология такая:
7 декабря суд оставляет под стражей моего подзащитного на месяц с небольшим.
11 декабря я отправляю почтой апелляционную жалобу на это постановление.
13 декабря письмо приходит в почтовое отделение.
Дальше бурлит тяжёлый для судов декабрь, и стремительного назначения заседания в апелляции я не жду.
9 января всё тот же суд продлевает подзащитному всё ту же печальную меру пресечения.
11 января я обжалую уже новое постановление.
19 января мне звонят из суда и извещают, что городской суд мою жалобу рассмотрит 21 февраля.
И дальше я была абсолютно уверена, что этот звонок касался декабрьской жалобы, а про январскую мне отзвонятся где-нибудь в начале февраля.
Но вдруг 30 января я получаю на почте запечатанный конверт со своей первой, декабрьской, жалобой. Судя по штемпелю, она пролежала в отделении положенный месяц – с 13 декабря до 13 января, и никто её оттуда не забрал. Никто – то есть суд, который должен, по идее, забирать всю адресованную ему корреспонденцию если не каждый день, то уж точно не раз в месяц.
Стала думать, как так могло случиться.
Ясно, что суд не мог игнорировать именно моё письмо (это глупо, незачем и технически сложно). Если бы целый районный суд не получал абсолютно всю декабрьскую почту, уже был бы скандал, и все бы об этом знали (аналогичные истории про СК и полицию, например, хорошо известны – но даже там почту всё-таки получают, хоть и с жуткими задержками). Но у коллег в этот суд всё нормально
И вот что выяснилось, когда я внимательно перечитала историю перемещений письма.
По индексу на конверте письмо должно было попасть в одно почтовое отделение, а попало совсем в другое – потому что нужное отделение временно закрыто. Правда, почта, где письмо в итоге оказалось и пролежало месяц, находится не только не рядом с судом, а вовсе даже в соседнем районе. Открытых официальных данных о том, какое отделение сейчас отвечает за письма в адрес суда, я не нашла. А вот раньше, весной прошлого года, все письма временно закрытого отделения отправлялись в ближайшее – а не в то, где зависла моя жалоба.
Понятно, что отчётливой истории путешествий письма по отделениям и сортировочным центрам хватит, чтобы восстановить срок обжалования. Апелляция, конечно, пройдёт в режиме "не догнать, так хоть согреться" – но в этом не виноваты ни на почте, ни в суде, просто новогодние праздники неудачно вклинились между продлениями стражи.
А мне теперь предстоит новое развлечение – рассылать письма, жалобы и запросы "Почте России", обращения в суд, да ещё спрашивать у коллег трек-номера от их корреспонденции для сравнения – чтобы выяснить, что ж на самом деле произошло с моим многострадальным конвертом и почему.
Но чем бы ни закончилось это расследование, потом я в любом случае смогу травить байки на почтовую тему – то есть наконец-то приобщиться к традиционным адвокатским ценностям.
Весёлые истории в журнале "Адвокат и госуслуги", выпуск внеочередной, репортаж с места событий.
В январе я, радуясь возможности записываться через госуслуги в один полюбившийся мне московский следственный изолятор в Капотне, записалась туда аж на две даты: на 26 января и 5 февраля (вы верно поняли, это сегодня).
26 января я вполне спокойно посетила СИЗО. А ещё там я увидела объявление, которое гласило: с 1 февраля запись на первую половину дня будет только через ФСИН-визит, а на вторую – через госуслуги. Я, конечно, спросила, а что же станется с моей записью на первую половину дня 5 февраля. И мне, естественно, ответили, что с ней всё будет в порядке.
Ха-ха, как вы уже, наверное, поняли.
Сегодня приезжаю снова. Со спокойной душой иду на КПП, а мне там говорят – адвоката Пилипенко в списках нет, идите в окошко для записи.
В окошке для записи милая девушка разводит руками – тех, кто записался на февральские даты на время до обеда, в СИЗО не пустят. Все следственные кабинеты заняты теми, кто пришёл через ФСИН-визит, а мне моего подзащитного могут привести разве что в помещение для свиданий с родственниками (то есть поговорить с ним я могу по телефону через стекло, а передать документы – только через сотрудников СИЗО). Это меня совсем не устраивает.
Идите, говорят мне в изоляторе, пообедайте, а к двум приходите. Как раз, мол, начнут заходить те, кто по каким-то неведомым причинам пользуется госуслугами.
На вопрос, как все, кто придёт к 14 часам ("отсроченные" с дообеденного времени мы – и те, кто действительно был записан на 14.00), поместятся в ограниченном числе кабинетов, милая девушка снова разводит руками.
Драться с коллегами за право посетить подзащитного в СИЗО мне ещё не приходилось – надеюсь, что этого и не случится.
Но как мы будем решать проблему, я пока что ума не приложу. Так что пока пообедаю, чтобы накопить силы (а также, видимо, массу и ускорение).
Апдейт: в СИЗО я всё-таки попала. Правда, не в 12.00, а в 14.30, что для иногородних адвокатов так себе перспектива. А ещё где-то с половины пятого нас с подзащитным начали настойчиво выгонять из кабинета, потому как очередь (естественно – при таком подходе к электронным сервисам). Но мы, конечно, не сдались.
В январе я, радуясь возможности записываться через госуслуги в один полюбившийся мне московский следственный изолятор в Капотне, записалась туда аж на две даты: на 26 января и 5 февраля (вы верно поняли, это сегодня).
26 января я вполне спокойно посетила СИЗО. А ещё там я увидела объявление, которое гласило: с 1 февраля запись на первую половину дня будет только через ФСИН-визит, а на вторую – через госуслуги. Я, конечно, спросила, а что же станется с моей записью на первую половину дня 5 февраля. И мне, естественно, ответили, что с ней всё будет в порядке.
Ха-ха, как вы уже, наверное, поняли.
Сегодня приезжаю снова. Со спокойной душой иду на КПП, а мне там говорят – адвоката Пилипенко в списках нет, идите в окошко для записи.
В окошке для записи милая девушка разводит руками – тех, кто записался на февральские даты на время до обеда, в СИЗО не пустят. Все следственные кабинеты заняты теми, кто пришёл через ФСИН-визит, а мне моего подзащитного могут привести разве что в помещение для свиданий с родственниками (то есть поговорить с ним я могу по телефону через стекло, а передать документы – только через сотрудников СИЗО). Это меня совсем не устраивает.
Идите, говорят мне в изоляторе, пообедайте, а к двум приходите. Как раз, мол, начнут заходить те, кто по каким-то неведомым причинам пользуется госуслугами.
На вопрос, как все, кто придёт к 14 часам ("отсроченные" с дообеденного времени мы – и те, кто действительно был записан на 14.00), поместятся в ограниченном числе кабинетов, милая девушка снова разводит руками.
Драться с коллегами за право посетить подзащитного в СИЗО мне ещё не приходилось – надеюсь, что этого и не случится.
Но как мы будем решать проблему, я пока что ума не приложу. Так что пока пообедаю, чтобы накопить силы (а также, видимо, массу и ускорение).
Апдейт: в СИЗО я всё-таки попала. Правда, не в 12.00, а в 14.30, что для иногородних адвокатов так себе перспектива. А ещё где-то с половины пятого нас с подзащитным начали настойчиво выгонять из кабинета, потому как очередь (естественно – при таком подходе к электронным сервисам). Но мы, конечно, не сдались.
Хотела было вытащить из черновиков пост с длинными юридическими рассуждениями, который вроде как дозрел до публикации (для разнообразия у меня в этот раз не процессуалистика, а чистейшее и незамутнённое материальное право), но черновики подождут.
Потому что в мою ленту ворвалась Вера Сержовна с постом про наш родной уголовный процесс. Бессмысленный, беспощадный, умеющий правопримениться так, что вскипает даже привычный ко всему адвокатский мозг – процесс, в который мы всё равно будем возвращаться снова и снова.
Вера умеет так сказать, что и добавить-то нечего – ну вот я и не буду. Читайте как есть.
Потому что в мою ленту ворвалась Вера Сержовна с постом про наш родной уголовный процесс. Бессмысленный, беспощадный, умеющий правопримениться так, что вскипает даже привычный ко всему адвокатский мозг – процесс, в который мы всё равно будем возвращаться снова и снова.
Вера умеет так сказать, что и добавить-то нечего – ну вот я и не буду. Читайте как есть.
Telegram
Банкротный бог
Вот уже полгода я не практикую по уголовке как адвокат. То есть не хожу в процессы и на следственные действия, статус у меня прекращен. Я думала, я не вернусь никогда в уголовку. Сейчас понимаю, что вернусь: после получения статуса а/у сразу пойду восстанавливать…
Про Навального
Почти в каждый мой визит Вика Петрова спрашивала, жив ли он. Я неизменно отвечала, что жив. Цитировала Вике некоторые особенно яркие его посты о приключениях в тюрьме (про кенгуру, например). Это давало Вике силы. Как и многим заключённым, наверное.
Не могу не думать, о чём теперь рассказывать Вике, чтобы она продолжала выдерживать всё, что с ней происходит.
Почти в каждый мой визит Вика Петрова спрашивала, жив ли он. Я неизменно отвечала, что жив. Цитировала Вике некоторые особенно яркие его посты о приключениях в тюрьме (про кенгуру, например). Это давало Вике силы. Как и многим заключённым, наверное.
Не могу не думать, о чём теперь рассказывать Вике, чтобы она продолжала выдерживать всё, что с ней происходит.
Третий день я на связи с задержанными за "массовое пребывание и (или) передвижение граждан в общественных местах". Кому-то дали пару-тройку суток административного ареста, некоторым – все пятнадцать.
Никто из арестованных не думал, что после составления протокола поедет ночевать домой. Никто не говорил, что случайно шёл с цветами на набережную, а никакого Навального знать не знал. Никому – по хорошему счёту – не нужна была собственно юридическая помощь. Тем, кому нужна была именно она, почти во всех случаях хватило телефонной консультации. Те, кто получил эту помощь, оказались под арестом не на больший и не на меньший срок – а на случайный, как и все остальные.
Такое вот абсолютное равенство перед статьей 20.2.2 КоАП и судом выходного дня.
Но всем нужна была поддержка. Какое-то подтверждение, что они правы, что у них есть права, что они люди – и их человеческая реакция на смерть и ужас не требует согласования с комитетом по законности.
Им нужно было понимать, что будет дальше – но ещё важнее понимать, что кто-то извне автозака/отдела/суда займётся передачками в далёкие областные спецприемники, обжалует постановление, заберёт ключи от дома, покормит кошку.
Почти ничего юридического во всех этих действиях не осталось, только человеческое. Поэтому в воскресенье я купила цветы (ирисы) и поехала на набережную.
Мне не сложно сохранять спокойствие в любом отделе, следственном кабинете или суде, при любом количестве полицейских, следователей, оперов – если у меня в руках удостоверение и ордер. Побольше юридического, поменьше всего остального.
А вот с цветами в руках напротив старых "Крестов" сначала казалось, что будет сложнее. Но нет – было спокойно. Ведь я приехала туда потому, что я сама так хотела, и отлично знала, зачем. А вот окружившие мемориал полицейские этим, как нередко бывает, похвастаться не могли.
На пару минут затихли чаты задержанных, шум машин, гул мегафона. От памятника Ахматовой через Неву к старым Крестам ползла тишина. Фоном, правда, думалось о том, что арест больше чем на пять суток сильно усложнит мою работу на следующей неделе.
А в остальном в моей голове не было ничего юридического. Только человеческое. И оно победит.
Никто из арестованных не думал, что после составления протокола поедет ночевать домой. Никто не говорил, что случайно шёл с цветами на набережную, а никакого Навального знать не знал. Никому – по хорошему счёту – не нужна была собственно юридическая помощь. Тем, кому нужна была именно она, почти во всех случаях хватило телефонной консультации. Те, кто получил эту помощь, оказались под арестом не на больший и не на меньший срок – а на случайный, как и все остальные.
Такое вот абсолютное равенство перед статьей 20.2.2 КоАП и судом выходного дня.
Но всем нужна была поддержка. Какое-то подтверждение, что они правы, что у них есть права, что они люди – и их человеческая реакция на смерть и ужас не требует согласования с комитетом по законности.
Им нужно было понимать, что будет дальше – но ещё важнее понимать, что кто-то извне автозака/отдела/суда займётся передачками в далёкие областные спецприемники, обжалует постановление, заберёт ключи от дома, покормит кошку.
Почти ничего юридического во всех этих действиях не осталось, только человеческое. Поэтому в воскресенье я купила цветы (ирисы) и поехала на набережную.
Мне не сложно сохранять спокойствие в любом отделе, следственном кабинете или суде, при любом количестве полицейских, следователей, оперов – если у меня в руках удостоверение и ордер. Побольше юридического, поменьше всего остального.
А вот с цветами в руках напротив старых "Крестов" сначала казалось, что будет сложнее. Но нет – было спокойно. Ведь я приехала туда потому, что я сама так хотела, и отлично знала, зачем. А вот окружившие мемориал полицейские этим, как нередко бывает, похвастаться не могли.
На пару минут затихли чаты задержанных, шум машин, гул мегафона. От памятника Ахматовой через Неву к старым Крестам ползла тишина. Фоном, правда, думалось о том, что арест больше чем на пять суток сильно усложнит мою работу на следующей неделе.
А в остальном в моей голове не было ничего юридического. Только человеческое. И оно победит.
Есть такая иллюзия, как будто если финал уголовного дела нашего доверителя устраивает, то адвокат больше и не нужен.
Это если приговор совсем не такой, как хотелось – тогда да, кипит работа в апелляции и кассации, борьба за УДО, условия содержания в колонии, и прочая, прочая. А вот если подзащитный из зала суда вышел довольный, то и делать защитнику больше нечего.
Но это далеко не всегда так.
Своих подзащитных ещё на этапе знакомства я спрашиваю, какого результата они хотят в идеале. Если эти ожидания далеки от реальности, объясняю им, какой финал можно будет считать хорошим исходя из ситуации и практики. И если доверитель соглашается, что и за такой исход можно побороться – тогда работаем.
Самое частое ожидание – условный срок. Иногда это объективно возможно и даже очень вероятно, иногда шансов минимум или вообще нет в силу закона.
И вот когда в результате мы действительно получаем желанную "условку", может показаться, что я могу со спокойной душой уходить в закат – тратить остатки гонорара. Но на самом деле это очень часто не так.
В худшем случае у человека возникают какие-то проблемы, чреватые продлением испытательного срока, а в перспективе даже превращением срока в реальный.
В лучшем – выясняется, что жить условно осуждённым тоже весьма некомфортно. И с работой проблемы, и с выездом за границу, и много с чем ещё – это если не считать, что каждый месяц нужно отмечаться в инспекции. То есть не то что в Турцию, а даже в Сочи внезапно не улетишь.
Значит, можно попробовать, идеально отбыв половину испытательного срока, побиться за снятие судимости.
Суды на это смотрят с некоторым презрительным прищуром. Вы, говорят, в инспекции отмечались, правонарушений не совершали, место жительства без уведомления не меняли – и это, конечно, хорошо. Но это – норма. Даже обязанность.
А вот что же вы делали такого хорошего, выдающегося и исключительного, чтобы считать вас вовсе не судимым? И начинаются адвокатские скачки. Тут справка, там характеристика, здесь грамота. И ещё что-нибудь, чем можно было бы обосновать, что именно этому человеку с условным сроком и судимостью живётся настолько плохо, что просто ужас. Без ужаса у нас никак. А бремя доказывания ужаса, ясное дело, лежит на осуждённых и на их адвокатах.
Поэтому приятно, когда в конце концов даже инспекция и прокурор – а вслед за ними, ясное дело, и суд – признают: молодцы, доказали.
И ещё один человек, который оказался на свободе после приговора, сию секунду становится ещё более свободным. Ну ладно – не сию секунду, а когда постановление вступит в силу.
Тут должна быть какая-то мораль, но в этом я не сильна. Просто скажу, что вчера одна судья отменила условку и сняла судимость с одного хорошего парня. Порадуйтесь за него, что ли (через пятнадцать дней).
Это если приговор совсем не такой, как хотелось – тогда да, кипит работа в апелляции и кассации, борьба за УДО, условия содержания в колонии, и прочая, прочая. А вот если подзащитный из зала суда вышел довольный, то и делать защитнику больше нечего.
Но это далеко не всегда так.
Своих подзащитных ещё на этапе знакомства я спрашиваю, какого результата они хотят в идеале. Если эти ожидания далеки от реальности, объясняю им, какой финал можно будет считать хорошим исходя из ситуации и практики. И если доверитель соглашается, что и за такой исход можно побороться – тогда работаем.
Самое частое ожидание – условный срок. Иногда это объективно возможно и даже очень вероятно, иногда шансов минимум или вообще нет в силу закона.
И вот когда в результате мы действительно получаем желанную "условку", может показаться, что я могу со спокойной душой уходить в закат – тратить остатки гонорара. Но на самом деле это очень часто не так.
В худшем случае у человека возникают какие-то проблемы, чреватые продлением испытательного срока, а в перспективе даже превращением срока в реальный.
В лучшем – выясняется, что жить условно осуждённым тоже весьма некомфортно. И с работой проблемы, и с выездом за границу, и много с чем ещё – это если не считать, что каждый месяц нужно отмечаться в инспекции. То есть не то что в Турцию, а даже в Сочи внезапно не улетишь.
Значит, можно попробовать, идеально отбыв половину испытательного срока, побиться за снятие судимости.
Суды на это смотрят с некоторым презрительным прищуром. Вы, говорят, в инспекции отмечались, правонарушений не совершали, место жительства без уведомления не меняли – и это, конечно, хорошо. Но это – норма. Даже обязанность.
А вот что же вы делали такого хорошего, выдающегося и исключительного, чтобы считать вас вовсе не судимым? И начинаются адвокатские скачки. Тут справка, там характеристика, здесь грамота. И ещё что-нибудь, чем можно было бы обосновать, что именно этому человеку с условным сроком и судимостью живётся настолько плохо, что просто ужас. Без ужаса у нас никак. А бремя доказывания ужаса, ясное дело, лежит на осуждённых и на их адвокатах.
Поэтому приятно, когда в конце концов даже инспекция и прокурор – а вслед за ними, ясное дело, и суд – признают: молодцы, доказали.
И ещё один человек, который оказался на свободе после приговора, сию секунду становится ещё более свободным. Ну ладно – не сию секунду, а когда постановление вступит в силу.
Тут должна быть какая-то мораль, но в этом я не сильна. Просто скажу, что вчера одна судья отменила условку и сняла судимость с одного хорошего парня. Порадуйтесь за него, что ли (через пятнадцать дней).
Все пишут посты про два года войны, а мне сегодня слова сложно собирать в предложения. Так бывает. Поняла, что уже с трудом помню своё состояние тогда, 24.02.22 – память штука в целом гуманная, поэтому архивирует всё страшное куда-то очень глубоко.
Поэтому восстановить хоть что-то я смогла только по переписке с мужем в последние дни того февраля.
Вот, собственно, и она:
25.02.2022, 2:42
Костя: ты как?
Костя: Альбина тебя ждёт
[фото]
Костя: ладно упаду спать
Костя: если что, звони
[пропущенный звонок]
Костя: звони в любое время
Костя: я люблю тебя
Костя: ты героиня
25.02.2022, 21:29
Костя: ты как?
Я: в аду
Костя: не приедешь сегодня? Приехать? С водой, с чем?
Я: я дома, но сижу в коридоре
Я: сейчас поеду обратно в 28 отдел
26.02.2022, 03:13
Костя: привет, ты как?
[пропущенный звонок]
Костя: Настя как сможешь пожалуйста отзовись
Костя: хоть письмом, хоть смс
Костя: хоть как
Костя: я очень волнуюсь
[звонок, 13 секунд]
27.02.2022, 12:43
Костя: ты как?
Я: я во Всеволожске
Я: жду, когда мне откажут в вызове прокурора и сотрудников полиции
Костя: как ты себя чувствуешь?
Я: плохо
Я: но только что какая-то женщина нажала на выключатель света в коридоре суда и вырубила свет на хрен
Я: и вот так мне полегче
Костя: сумамигрен вообще не помогает?
Я: ну, в целом я что-то соображаю, что круто
Я: возможно, благодаря сумамигрену боль какая-то приглушённая
Прошло два года. Всё это время меня спасали только любовь и работа. И сумамигрен.
Боль какая-то приглушённая.
Поэтому восстановить хоть что-то я смогла только по переписке с мужем в последние дни того февраля.
Вот, собственно, и она:
25.02.2022, 2:42
Костя: ты как?
Костя: Альбина тебя ждёт
[фото]
Костя: ладно упаду спать
Костя: если что, звони
[пропущенный звонок]
Костя: звони в любое время
Костя: я люблю тебя
Костя: ты героиня
25.02.2022, 21:29
Костя: ты как?
Я: в аду
Костя: не приедешь сегодня? Приехать? С водой, с чем?
Я: я дома, но сижу в коридоре
Я: сейчас поеду обратно в 28 отдел
26.02.2022, 03:13
Костя: привет, ты как?
[пропущенный звонок]
Костя: Настя как сможешь пожалуйста отзовись
Костя: хоть письмом, хоть смс
Костя: хоть как
Костя: я очень волнуюсь
[звонок, 13 секунд]
27.02.2022, 12:43
Костя: ты как?
Я: я во Всеволожске
Я: жду, когда мне откажут в вызове прокурора и сотрудников полиции
Костя: как ты себя чувствуешь?
Я: плохо
Я: но только что какая-то женщина нажала на выключатель света в коридоре суда и вырубила свет на хрен
Я: и вот так мне полегче
Костя: сумамигрен вообще не помогает?
Я: ну, в целом я что-то соображаю, что круто
Я: возможно, благодаря сумамигрену боль какая-то приглушённая
Прошло два года. Всё это время меня спасали только любовь и работа. И сумамигрен.
Боль какая-то приглушённая.
Вчера, как все помнят, появилась новость о смерти Вячеслава Лебедева (председателя Верховного суда). Она естественным и понятным образом зарифмовалась со смертью Алексея Навального – что неудивительно.
И это, наверное, сейчас экстремально непопулярное мнение, но я таки скажу: отстаньте от покойника. Да, от этого тоже.
Все эти дни мы требуем проявить уважение к мёртвому Навальному, к его телу и к памяти о нём – даже если кому-то не нравилось, что он делал и говорил, его взгляды, поступки, образ, в конце концов. Он умер, а всё остальное остаётся живым.
И Лебедев. Теперь просто мёртвый старик, который (в составе группы лиц, конечно) сделал судебную систему и практику такой, какую мы видим сейчас – но всё, что будет твориться с ней дальше, будет уже на совести кого-то живого и здравствующего. И все новые вопросы лучше адресовать им.
Отстаньте от покойников. На мёртвого Навального уже не возложить надежд, трупу Лебедева не предъявить претензий (и наоборот). Теперь в позиции силы мы – просто потому что это мы ещё тёплые и дышим.
Мне сейчас скажут, что уж тело Лебедева точно без проблем и в срок отдадут его родным, а потом устроят траурную церемонию без ОМОНа, задержаний и арестов. Да, именно так и будет. Именно так и правильно. Все покойники заслуживают этого в равной степени. Я надеюсь.
И мы не будем плясать на трупах тех, кто строил для нас локальный ад – иначе чем мы лучше них?
И это, наверное, сейчас экстремально непопулярное мнение, но я таки скажу: отстаньте от покойника. Да, от этого тоже.
Все эти дни мы требуем проявить уважение к мёртвому Навальному, к его телу и к памяти о нём – даже если кому-то не нравилось, что он делал и говорил, его взгляды, поступки, образ, в конце концов. Он умер, а всё остальное остаётся живым.
И Лебедев. Теперь просто мёртвый старик, который (в составе группы лиц, конечно) сделал судебную систему и практику такой, какую мы видим сейчас – но всё, что будет твориться с ней дальше, будет уже на совести кого-то живого и здравствующего. И все новые вопросы лучше адресовать им.
Отстаньте от покойников. На мёртвого Навального уже не возложить надежд, трупу Лебедева не предъявить претензий (и наоборот). Теперь в позиции силы мы – просто потому что это мы ещё тёплые и дышим.
Мне сейчас скажут, что уж тело Лебедева точно без проблем и в срок отдадут его родным, а потом устроят траурную церемонию без ОМОНа, задержаний и арестов. Да, именно так и будет. Именно так и правильно. Все покойники заслуживают этого в равной степени. Я надеюсь.
И мы не будем плясать на трупах тех, кто строил для нас локальный ад – иначе чем мы лучше них?
Два с половиной года лишения свободы за дискредитацию армии назначили 70-летнему Олегу Орлову в Москве. Сегодня же в Питере отправили в СИЗО 18-летнюю Дарью Козыреву, которая наклеила на памятник Тарасу Шевченко стихи Тараса Шевченко. Статья та же – дискредитирующая.
А ровно вчера, обсуждая одно совершенно обычное уголовное дело (средняя тяжесть, подозреваемая – женщина, судимостей не было), я уверяла – реальный срок в её ситуации получить практически невозможно. Даже если не примириться с потерпевшим, не признаться и не раскаяться. Даже с отягчающим обстоятельством.
Всё-таки к женщинам и старикам, рассуждала я, у нас суды относятся мягче – не то что бы всегда из соображений гуманности – чаще просто сложнее обосновать реальные сроки. Поэтому лучше назначить условный и получить в копилку хороший приговор, который с очень большой долей вероятности устоит в апелляции.
Это я вчера говорила.
Но там была пьяная ссора, переросшая в драку. А тут – целую армию словами дискредитировали (в том числе стихами). Поэтому и срок вместо штрафа, и реальный вместо условного, и даже режим – общий вместо колонии-поселения. И СИЗО вместо подписки о невыезде. И закрытый процесс по мере пресечения.
Такие приоритеты. Такой вот гуманизм.
А ровно вчера, обсуждая одно совершенно обычное уголовное дело (средняя тяжесть, подозреваемая – женщина, судимостей не было), я уверяла – реальный срок в её ситуации получить практически невозможно. Даже если не примириться с потерпевшим, не признаться и не раскаяться. Даже с отягчающим обстоятельством.
Всё-таки к женщинам и старикам, рассуждала я, у нас суды относятся мягче – не то что бы всегда из соображений гуманности – чаще просто сложнее обосновать реальные сроки. Поэтому лучше назначить условный и получить в копилку хороший приговор, который с очень большой долей вероятности устоит в апелляции.
Это я вчера говорила.
Но там была пьяная ссора, переросшая в драку. А тут – целую армию словами дискредитировали (в том числе стихами). Поэтому и срок вместо штрафа, и реальный вместо условного, и даже режим – общий вместо колонии-поселения. И СИЗО вместо подписки о невыезде. И закрытый процесс по мере пресечения.
Такие приоритеты. Такой вот гуманизм.
Я, наверное, как-то упоминала, что люблю настольные игры – ещё давно, задолго до того, как стала адвокатом. А уж сейчас, конечно, всё время замечаю аналогии с настолками в уголовном (да и вообще любом) процессе.
Но кое-где параллели не параллелятся.
Вот играем мы с вами в какую-нибудь... "Тортугу", например. Понятно, что выиграет кто-то один – кто был сообразительнее, всё хорошо просчитал, не провалился ни в какой из работающих одновременно механик (а в каких-то играх их очень, очень, очень много).
Или, наоборот, можем сыграть в игру, где баланс сильно сдвинут в сторону случайности. Где все игроки скорее просчитывают, сколько они потеряют при неудачном броске кубика, а не три своих и девять чужих ходов вперёд. Карта выпадает так, как выпадает – остаётся мириться и действовать, исходя из новых обстоятельств.
Или вот игры-кооперативки – вернее, ложные кооперативки. Где вроде как мы все играем против поля, но, когда и если мы у этого поля выиграем, победителем всё равно останется кто-то один – у кого больше очков. Поэтому нужно играть на командный выигрыш, но всё-таки своим соратникам немножечко пакостить.
О, а ещё есть тайные и открытые заговоры. Какие альянсы заключить, играя в "Цитадели", чтобы за один круг: убить того, кто вот-вот выиграл бы; ограбить того, у кого больше денег; разрушить здание, которое приносит сопернику слишком много очков; стать королём? Вариантов много. И каждый может провалиться.
В настолках, коих существует удивительно прекрасное разнообразие, может быть множество тактик, случайных событий, провалов по невнимательности, удачно пришедших карт, просто ошибок и опыта.
Но не помню, чтобы хоть раз я всерьёз обижалась на более сильного/везучего соперника. И на меня вроде бы тоже никто не смотрел волком, если я где-то промежуточно или окончательно выигрывала.
Почему же тогда в нашей юридической работе, где мы натурально играем в огромную настолку с очень объёмными и противоречивыми правилами (и с новыми, выдуманными на ходу вот только что), где нужно просчитывать множество вариантов, учитывать случайности и заключать альянсы – почему вдруг между профессиональными юристами возникают какие-то там личные обиды?
Если в уголовном деле я сделаю ход слишком рано, следователь (если не дурак) этим воспользуется. Если прокурор зевнёт и не увидит, где я могу захватить его территорию (сделать доказательство обвинения своим) – я захвачу. Если "чужого" свидетеля подведут неудачно упавшие кубики, никто из нас не предложит их перебросить (а при наличии возможности ещё и карту на переброс заблокирует). А со "своим" свидетелем будет совсем другая история.
В этом же и есть, в числе прочего, огромное удовольствие от нашей профессии (не путать удовольствие и пользу) – в игре как таковой. А в победе и поражении нет ничего личного. Только спорт.
P.S. А тем временем один вполне сообразительный следователь надулся на меня за то, что я использовала его же ошибку против него – и шипит сквозь зубы вместо того, чтобы поздороваться. Надеюсь, это он просто сдувается так.
Но кое-где параллели не параллелятся.
Вот играем мы с вами в какую-нибудь... "Тортугу", например. Понятно, что выиграет кто-то один – кто был сообразительнее, всё хорошо просчитал, не провалился ни в какой из работающих одновременно механик (а в каких-то играх их очень, очень, очень много).
Или, наоборот, можем сыграть в игру, где баланс сильно сдвинут в сторону случайности. Где все игроки скорее просчитывают, сколько они потеряют при неудачном броске кубика, а не три своих и девять чужих ходов вперёд. Карта выпадает так, как выпадает – остаётся мириться и действовать, исходя из новых обстоятельств.
Или вот игры-кооперативки – вернее, ложные кооперативки. Где вроде как мы все играем против поля, но, когда и если мы у этого поля выиграем, победителем всё равно останется кто-то один – у кого больше очков. Поэтому нужно играть на командный выигрыш, но всё-таки своим соратникам немножечко пакостить.
О, а ещё есть тайные и открытые заговоры. Какие альянсы заключить, играя в "Цитадели", чтобы за один круг: убить того, кто вот-вот выиграл бы; ограбить того, у кого больше денег; разрушить здание, которое приносит сопернику слишком много очков; стать королём? Вариантов много. И каждый может провалиться.
В настолках, коих существует удивительно прекрасное разнообразие, может быть множество тактик, случайных событий, провалов по невнимательности, удачно пришедших карт, просто ошибок и опыта.
Но не помню, чтобы хоть раз я всерьёз обижалась на более сильного/везучего соперника. И на меня вроде бы тоже никто не смотрел волком, если я где-то промежуточно или окончательно выигрывала.
Почему же тогда в нашей юридической работе, где мы натурально играем в огромную настолку с очень объёмными и противоречивыми правилами (и с новыми, выдуманными на ходу вот только что), где нужно просчитывать множество вариантов, учитывать случайности и заключать альянсы – почему вдруг между профессиональными юристами возникают какие-то там личные обиды?
Если в уголовном деле я сделаю ход слишком рано, следователь (если не дурак) этим воспользуется. Если прокурор зевнёт и не увидит, где я могу захватить его территорию (сделать доказательство обвинения своим) – я захвачу. Если "чужого" свидетеля подведут неудачно упавшие кубики, никто из нас не предложит их перебросить (а при наличии возможности ещё и карту на переброс заблокирует). А со "своим" свидетелем будет совсем другая история.
В этом же и есть, в числе прочего, огромное удовольствие от нашей профессии (не путать удовольствие и пользу) – в игре как таковой. А в победе и поражении нет ничего личного. Только спорт.
P.S. А тем временем один вполне сообразительный следователь надулся на меня за то, что я использовала его же ошибку против него – и шипит сквозь зубы вместо того, чтобы поздороваться. Надеюсь, это он просто сдувается так.
Сегодня с самого утра во всех мессенджерах и соцсетях – любви, говорят, весны, простого женского счастья (сложного не предлагают, зато предлагают вдохновлять и украшать всё, что плохо лежит). Спасибо, конечно.
А на словах о том, как нас, слабый пол, будут защищать от всех невзгод, я вспоминаю одну свою подзащитную. Допустим, Катерину.
Однажды утром в квартиру, где она жила с двумя маленькими детьми, пришли полицейские. Утверждали, что Катерина уже много месяцев как в розыске. Это было неожиданно – мы знали, что она подозреваемая, и 10 дней даже была под подпиской о невыезде, но больше следователь ей не звонил и не писал.
По странному совпадению никто ей не звонил, не писал и уж тем более не приходил домой ровно до того момента, как я, её защитник, не уехала на несколько дней за пределы РФ. И тут вот – пожаловали.
Отвезли в отдел, провели личный обыск, забрали телефон, паспорт, шнурки и ремешки. Следователь думал, что дальше будет легко: всего лишь обозначить Катерине пользу признания в контексте выбора между СИЗО и домашним арестом – у неё же дети, понятно, что она выберет.
Моя подзащитная ответила, что ни в чём не виновата, и признаваться ей, соответственно, тоже не в чем.
Тогда её увезли в ИВС (в самый колоритный, на Захарьевскую, в старый фонд со всеми вытекающими). Там было холодно и плесень на стенах.
К вечеру к Катерине снова приехал следователь – рассказать, что в Арсеналке, женском СИЗО, будет ещё хуже, и дать последний шанс на признательные показания. Не получилось: она продолжала отвечать, что ни в чём не виновата.
После тяжёлой ночи в ИВС её повезли в суд. Правда, всё-таки для того, чтобы отправить не в СИЗО, а под домашний арест. Это уже само по себе доказывало, что попытки выбить признание в обмен на "домашку" были блефом.
А тут ещё и суд отказал в домашнем аресте, отпустив Катерину (как будто бы злостную мошенницу в федеральном розыске) домой, к семье.
Она так и не призналась в том, чего не делала. Даже когда следователь взялся допрашивать всех её родственников и задавать им вопрос, с кем будут жить её дети, когда её посадят. И когда направил запросы всем её нынешним и бывшим работодателям.
Катерина не сдалась. И всегда на мои соображения, что, мол, можно заявить вот это ходатайство, а потом вот это, а тут вот такие вопросы эксперту поставить, отвечала только одно: делайте то, что нужно, я дойду до конца. И отлично знала, что конец (приговор) очень предсказуем.
Конечно, мы обе знали и то, что в колонию её не отправят – к тому моменту срок давности уже очень уверенно истёк. И, раз уж так, можно было уже не тратить время и силы на обжалование. Но Катерина шла, идёт и будет идти до конца (остались ещё у нас непройденные инстанции).
Это я к чему?
К тому, что ради простого женского счастья (например, засыпать у себя дома, с семьёй, а не в колонии общего режима) иногда нужно проявить совершенно невероятную стойкость, силу и достоинство. И, по моим личным наблюдениям, женщины очень хорошо это умеют.
С праздником.
А на словах о том, как нас, слабый пол, будут защищать от всех невзгод, я вспоминаю одну свою подзащитную. Допустим, Катерину.
Однажды утром в квартиру, где она жила с двумя маленькими детьми, пришли полицейские. Утверждали, что Катерина уже много месяцев как в розыске. Это было неожиданно – мы знали, что она подозреваемая, и 10 дней даже была под подпиской о невыезде, но больше следователь ей не звонил и не писал.
По странному совпадению никто ей не звонил, не писал и уж тем более не приходил домой ровно до того момента, как я, её защитник, не уехала на несколько дней за пределы РФ. И тут вот – пожаловали.
Отвезли в отдел, провели личный обыск, забрали телефон, паспорт, шнурки и ремешки. Следователь думал, что дальше будет легко: всего лишь обозначить Катерине пользу признания в контексте выбора между СИЗО и домашним арестом – у неё же дети, понятно, что она выберет.
Моя подзащитная ответила, что ни в чём не виновата, и признаваться ей, соответственно, тоже не в чем.
Тогда её увезли в ИВС (в самый колоритный, на Захарьевскую, в старый фонд со всеми вытекающими). Там было холодно и плесень на стенах.
К вечеру к Катерине снова приехал следователь – рассказать, что в Арсеналке, женском СИЗО, будет ещё хуже, и дать последний шанс на признательные показания. Не получилось: она продолжала отвечать, что ни в чём не виновата.
После тяжёлой ночи в ИВС её повезли в суд. Правда, всё-таки для того, чтобы отправить не в СИЗО, а под домашний арест. Это уже само по себе доказывало, что попытки выбить признание в обмен на "домашку" были блефом.
А тут ещё и суд отказал в домашнем аресте, отпустив Катерину (как будто бы злостную мошенницу в федеральном розыске) домой, к семье.
Она так и не призналась в том, чего не делала. Даже когда следователь взялся допрашивать всех её родственников и задавать им вопрос, с кем будут жить её дети, когда её посадят. И когда направил запросы всем её нынешним и бывшим работодателям.
Катерина не сдалась. И всегда на мои соображения, что, мол, можно заявить вот это ходатайство, а потом вот это, а тут вот такие вопросы эксперту поставить, отвечала только одно: делайте то, что нужно, я дойду до конца. И отлично знала, что конец (приговор) очень предсказуем.
Конечно, мы обе знали и то, что в колонию её не отправят – к тому моменту срок давности уже очень уверенно истёк. И, раз уж так, можно было уже не тратить время и силы на обжалование. Но Катерина шла, идёт и будет идти до конца (остались ещё у нас непройденные инстанции).
Это я к чему?
К тому, что ради простого женского счастья (например, засыпать у себя дома, с семьёй, а не в колонии общего режима) иногда нужно проявить совершенно невероятную стойкость, силу и достоинство. И, по моим личным наблюдениям, женщины очень хорошо это умеют.
С праздником.
Сейчас будет пост любви к коллегам.
К тем, кто знает, что мы всегда можем обсудить любую, даже самую безумную идею (и даже про КоАП).
Кто готов два с половиной часа разбирать вопросы состава преступления и доказательств-перевёртышей.
К тем, кто посреди ночи специально съездит записать тебя в СИЗО, пока ты катишься в поезде где-то в районе Окуловки.
К тем, с кем мы снимся друг другу в бредовых снах про работу.
У этого поста нет какого-то особенного повода. Просто если вдруг кто-то забыл, как это здорово, вот вам мой немного сентиментальный kindly reminder посреди нелёгкого понедельника.
И спасибо, что вы есть. Я даже – хотя мне вообще такое не свойственно – сердечко сюда влеплю. Вот: ❤️
К тем, кто знает, что мы всегда можем обсудить любую, даже самую безумную идею (и даже про КоАП).
Кто готов два с половиной часа разбирать вопросы состава преступления и доказательств-перевёртышей.
К тем, кто посреди ночи специально съездит записать тебя в СИЗО, пока ты катишься в поезде где-то в районе Окуловки.
К тем, с кем мы снимся друг другу в бредовых снах про работу.
У этого поста нет какого-то особенного повода. Просто если вдруг кто-то забыл, как это здорово, вот вам мой немного сентиментальный kindly reminder посреди нелёгкого понедельника.
И спасибо, что вы есть. Я даже – хотя мне вообще такое не свойственно – сердечко сюда влеплю. Вот: ❤️
По делу Вики Петровой апелляция когда-нибудь всё-таки состоится, а я тем временем допиливаю аргументы для неё. Вернее, один – про невозможность вменять распространение заведомо ложной информации любому человеку, находившемуся, по мнению суда, в состоянии невменяемости.
В целом это касается, конечно, не только пресловутой 207.3 УК, но и других "заведомых" составов.
Вот, к примеру, клевета. Можно ли вменять её человеку, в чьей голове зомби-рептилоиды вступили в сговор с дипмиссией клингонов и пытаются захватить мир?
Это я специально утрирую, но вы поняли.
Такие истории редки, но они должны были случаться. "Заведомых" составов не очень мало – значит, когда-то по ним тоже назначали принудительные меры медицинского характера. Чисто статистически.
Главная проблема в том, что такие же случаи вручную найти практически невозможно – постановления по принудмерам не публикуются. А мне надо понимать, как суды подходят к таким вопросам – и не в громком деле о "военных фейках", а в принципе, в норме. Ну и ещё кое-что надо, но об этом потом.
Итак, мне нужны дела, которые отвечают вот каким критериям:
1) суд назначил человеку принудительные меры медицинского характера (любые)
2) в деле нет никакого политического окраса
3) вменялись статьи 207, 207.1, 207.2 УК ("фейки", но не военные), или же любая уголовная клевета (128.1, 298.1 УК), или статьи 306 и 307 УК (заведомо ложный донос и показания)
4) особенно круто, если постановление обжаловалось в апелляции и кассации – тогда у меня будет для вас отдельное предложение.
Если у вас есть такие истории, закиньте мне их в личку @advocatpilipenko. Попробуем шатнуть практику.
В целом это касается, конечно, не только пресловутой 207.3 УК, но и других "заведомых" составов.
Вот, к примеру, клевета. Можно ли вменять её человеку, в чьей голове зомби-рептилоиды вступили в сговор с дипмиссией клингонов и пытаются захватить мир?
Это я специально утрирую, но вы поняли.
Такие истории редки, но они должны были случаться. "Заведомых" составов не очень мало – значит, когда-то по ним тоже назначали принудительные меры медицинского характера. Чисто статистически.
Главная проблема в том, что такие же случаи вручную найти практически невозможно – постановления по принудмерам не публикуются. А мне надо понимать, как суды подходят к таким вопросам – и не в громком деле о "военных фейках", а в принципе, в норме. Ну и ещё кое-что надо, но об этом потом.
Итак, мне нужны дела, которые отвечают вот каким критериям:
1) суд назначил человеку принудительные меры медицинского характера (любые)
2) в деле нет никакого политического окраса
3) вменялись статьи 207, 207.1, 207.2 УК ("фейки", но не военные), или же любая уголовная клевета (128.1, 298.1 УК), или статьи 306 и 307 УК (заведомо ложный донос и показания)
4) особенно круто, если постановление обжаловалось в апелляции и кассации – тогда у меня будет для вас отдельное предложение.
Если у вас есть такие истории, закиньте мне их в личку @advocatpilipenko. Попробуем шатнуть практику.
Думала, что после долгого перерыва напишу что-нибудь интересное, про какую-нибудь процессуальную закорючку – ну или хотя бы смешное.
А вышло, что я опять за советом.
Так получилось, что наконец столкнулись моё дело, по которому я периодически езжу в Москву, и преподавание – к счастью, в этом семестре дистанционное.
В итоге один из дней на следующей неделе у меня выглядит так:
В два часа дня у меня судебное заседание. В Москве. Абсолютно не в центре.
Во сколько оно на самом деле начнётся, предсказать невозможно, но закончится, скорее всего, к шести часам вечера – там пока не горят никакие сроки, и смысла слушаться до глубокой ночи никакого нет.
А в восемь вечера нужно начать пары. Которые желательно провести качественно – то есть из тихого места со стабильным интернетом, где меня бы полтора часа никто не отвлекал.
Между судом и лекцией – около двух часов, за которые я до Питера, конечно, не доберусь.
Вещать из вагона – плохая идея (мне будут мешать, я буду мешать, да ещё и связь нестабильна).
Из бизнес-зала на Ленинградском вокзале – тоже, хотя и чуть лучше (вечером буднего дня может быть людно, зато есть кофе).
Кафе и рестораны исключаются полностью, потому что совмещают в себе все минусы сапсана и зала ожидания.
Что тогда – отель? Посмотрела почасовые – ну нет, в таких декорациях рассказывать про уголовный процесс я пока не готова. Тогда обычный, нормальный – и тут было бы логично остаться в Москве и доспать, но никак – утром уже процесс в Питере.
Коворкинги? Почасовые переговорные? Никогда не пользовалась.
Такси из одного конца Москвы в другой (как раз на полтора-два часа) уже не кажется такой бредовой идеей. Водителю, возможно, тоже будет интересно лекцию послушать.
Попроситься к кому-то из московских коллег в их (надеюсь, пустеющий к восьми часам вечера) офис/переговорку?
В общем, как видите, я теряюсь в догадках, а потому принимаю советы и рекомендации всех мастей.
Апдейт: как выяснилось, в коворкингах есть такая штука, как skype-room. Каморка, пара стульев, место для ноутбука, интернет, свет и тишина – то есть всё, что мне нужно, за весьма смешные деньги. Вот это и попробую.
Спасибо всем, кто отозвался, советовал, приглашал. Ваши идеи и подсказки (а также адреса) я на всякий случай записала.
А вышло, что я опять за советом.
Так получилось, что наконец столкнулись моё дело, по которому я периодически езжу в Москву, и преподавание – к счастью, в этом семестре дистанционное.
В итоге один из дней на следующей неделе у меня выглядит так:
В два часа дня у меня судебное заседание. В Москве. Абсолютно не в центре.
Во сколько оно на самом деле начнётся, предсказать невозможно, но закончится, скорее всего, к шести часам вечера – там пока не горят никакие сроки, и смысла слушаться до глубокой ночи никакого нет.
А в восемь вечера нужно начать пары. Которые желательно провести качественно – то есть из тихого места со стабильным интернетом, где меня бы полтора часа никто не отвлекал.
Между судом и лекцией – около двух часов, за которые я до Питера, конечно, не доберусь.
Вещать из вагона – плохая идея (мне будут мешать, я буду мешать, да ещё и связь нестабильна).
Из бизнес-зала на Ленинградском вокзале – тоже, хотя и чуть лучше (вечером буднего дня может быть людно, зато есть кофе).
Кафе и рестораны исключаются полностью, потому что совмещают в себе все минусы сапсана и зала ожидания.
Что тогда – отель? Посмотрела почасовые – ну нет, в таких декорациях рассказывать про уголовный процесс я пока не готова. Тогда обычный, нормальный – и тут было бы логично остаться в Москве и доспать, но никак – утром уже процесс в Питере.
Коворкинги? Почасовые переговорные? Никогда не пользовалась.
Такси из одного конца Москвы в другой (как раз на полтора-два часа) уже не кажется такой бредовой идеей. Водителю, возможно, тоже будет интересно лекцию послушать.
Попроситься к кому-то из московских коллег в их (надеюсь, пустеющий к восьми часам вечера) офис/переговорку?
В общем, как видите, я теряюсь в догадках, а потому принимаю советы и рекомендации всех мастей.
Апдейт: как выяснилось, в коворкингах есть такая штука, как skype-room. Каморка, пара стульев, место для ноутбука, интернет, свет и тишина – то есть всё, что мне нужно, за весьма смешные деньги. Вот это и попробую.
Спасибо всем, кто отозвался, советовал, приглашал. Ваши идеи и подсказки (а также адреса) я на всякий случай записала.