Казалось бы, какое отношение отсутствие языка у женщин имеет к ситуации с гендерным насилием в литературном сообществе? На самом деле — совершенно прямое. Мы все оказываемся в положении вынужденной немоты. Вы чувствуете, что что-то не так, но что именно — сказать не можете. Более того, вам все время подсовывают для происходящего готовые формулы и страшно обижаются, если вы пытаетесь от этих формул отказаться. Например, вместо слова «изнасилование» предлагают «жесткий секс по согласию». Вам не дают права говорить за себя, все время берет слово кто-то лучше вас знающий, как именно вам надо думать и чувствовать, а самое главное — как именно следует поступать в той или иной ситуации. И, соответственно, вы не можете адекватно сформулировать и заявить свои претензии, не можете начать борьбу за свои права и отстаивать собственное человеческое достоинство. Все это начинается только после обретения права на язык. Именно это и происходит, когда публично произносится слово «изнасилование». Именно это и становится тем моментом невозврата, после которого в сообществе начинают происходить кардинальные изменения.
Тема насилия стала таким моментом не случайно: здесь мужской культуре сложнее всего навязать женщинам свою точку зрения и свою терминологию, можно только, как это и делалось на протяжении многих веков, заставить их молчать, полностью вытеснив тему за пределы проговариваемого в культуре и публичном пространстве. Вспомним тот откровенный ужас и то неприятие, которое транслировали мужчины по поводу флешмоба #янебоюсьсказать, когда оказалось, что в жизни буквально каждой женщины есть как минимум несколько попыток изнасилования. Так что именно в этой точке нарушения не только границ личного пространства, но и личной неприкосновенности у женщин и мужчин кардинально различаются позиции, именно здесь сложнее всего убедить женщину в том, что ничего не происходит, а она на самом деле «все придумала». Хотя даже тут, в этой совершенно однозначной ситуации, делаются попытки объяснить женщине, что она «сама дура виновата» или что она «получает удовольствие от вызванного ею же самой насилия».
Интересно, что было также несколько попыток перевести разговор о гендерном насилии в сообществе исключительно в сферу этического. Но здесь возникает опасность терминологической подмены. Никто из мужчин не спорит с тем, что насилие вообще и изнасилование в частности — это плохо, но как только слово «изнасилование» заменяется на «жесткий секс по согласию», сразу оказывается, что феминистки ведут борьбу против свободы выбора, самовыражения, разнообразных пограничных практик и «за все хорошее против всего красивого», то есть, в общем и целом, — против эстетики. Как только мы начинаем задавать вопросы: чья это свобода выбора? кто у нас таким образом самовыражается? кто является мерилом «хорошего» и навязывает женщинам специфическую модель поведения? — то сразу же обнаруживаем выгодоприобретателя. И речь здесь идет исключительно о мужском удобстве, мужской свободе выбора, мужском самовыражении и об эстетике, обслуживающей исключительно мужские потребности.
Казалось бы, какое отношение отсутствие языка у женщин имеет к ситуации с гендерным насилием в литературном сообществе? На самом деле — совершенно прямое. Мы все оказываемся в положении вынужденной немоты. Вы чувствуете, что что-то не так, но что именно — сказать не можете. Более того, вам все время подсовывают для происходящего готовые формулы и страшно обижаются, если вы пытаетесь от этих формул отказаться. Например, вместо слова «изнасилование» предлагают «жесткий секс по согласию». Вам не дают права говорить за себя, все время берет слово кто-то лучше вас знающий, как именно вам надо думать и чувствовать, а самое главное — как именно следует поступать в той или иной ситуации. И, соответственно, вы не можете адекватно сформулировать и заявить свои претензии, не можете начать борьбу за свои права и отстаивать собственное человеческое достоинство. Все это начинается только после обретения права на язык. Именно это и происходит, когда публично произносится слово «изнасилование». Именно это и становится тем моментом невозврата, после которого в сообществе начинают происходить кардинальные изменения.
Тема насилия стала таким моментом не случайно: здесь мужской культуре сложнее всего навязать женщинам свою точку зрения и свою терминологию, можно только, как это и делалось на протяжении многих веков, заставить их молчать, полностью вытеснив тему за пределы проговариваемого в культуре и публичном пространстве. Вспомним тот откровенный ужас и то неприятие, которое транслировали мужчины по поводу флешмоба #янебоюсьсказать, когда оказалось, что в жизни буквально каждой женщины есть как минимум несколько попыток изнасилования. Так что именно в этой точке нарушения не только границ личного пространства, но и личной неприкосновенности у женщин и мужчин кардинально различаются позиции, именно здесь сложнее всего убедить женщину в том, что ничего не происходит, а она на самом деле «все придумала». Хотя даже тут, в этой совершенно однозначной ситуации, делаются попытки объяснить женщине, что она «сама дура виновата» или что она «получает удовольствие от вызванного ею же самой насилия».
Интересно, что было также несколько попыток перевести разговор о гендерном насилии в сообществе исключительно в сферу этического. Но здесь возникает опасность терминологической подмены. Никто из мужчин не спорит с тем, что насилие вообще и изнасилование в частности — это плохо, но как только слово «изнасилование» заменяется на «жесткий секс по согласию», сразу оказывается, что феминистки ведут борьбу против свободы выбора, самовыражения, разнообразных пограничных практик и «за все хорошее против всего красивого», то есть, в общем и целом, — против эстетики. Как только мы начинаем задавать вопросы: чья это свобода выбора? кто у нас таким образом самовыражается? кто является мерилом «хорошего» и навязывает женщинам специфическую модель поведения? — то сразу же обнаруживаем выгодоприобретателя. И речь здесь идет исключительно о мужском удобстве, мужской свободе выбора, мужском самовыражении и об эстетике, обслуживающей исключительно мужские потребности.
BY Уравнение оптимизма
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
On February 27th, Durov posted that Channels were becoming a source of unverified information and that the company lacks the ability to check on their veracity. He urged users to be mistrustful of the things shared on Channels, and initially threatened to block the feature in the countries involved for the length of the war, saying that he didn’t want Telegram to be used to aggravate conflict or incite ethnic hatred. He did, however, walk back this plan when it became clear that they had also become a vital communications tool for Ukrainian officials and citizens to help coordinate their resistance and evacuations. Although some channels have been removed, the curation process is considered opaque and insufficient by analysts. The Securities and Exchange Board of India (Sebi) had carried out a similar exercise in 2017 in a matter related to circulation of messages through WhatsApp. In view of this, the regulator has cautioned investors not to rely on such investment tips / advice received through social media platforms. It has also said investors should exercise utmost caution while taking investment decisions while dealing in the securities market. Again, in contrast to Facebook, Google and Twitter, Telegram's founder Pavel Durov runs his company in relative secrecy from Dubai.
from us