Регулярную публикацию постов о философии и богословии возобновлю уже скоро, а пока поделюсь вот о чём. Нашёл среди старых бумаг свои детские рисунки, датированные 2005 годом и подписанные как «Ende Neu». Это, как догадались ценители авангардной музыки, название пластинки Einstürzende Neubauten: ребёнок только для себя её открыл. А ещё – Тима Бёртона, раннего Линча и российских художников-мультпликаторов, концентрировавшихся вокруг ныне почившего проекта KOMS.RU. Их влияние, конечно, очень чувствуется.
В этом же нежном возрасте нарисовал обложку для сборника одного широко известного в узких кругах английского музыканта-экспериментатора. Продавался в России и Европе.
#разное
В этом же нежном возрасте нарисовал обложку для сборника одного широко известного в узких кругах английского музыканта-экспериментатора. Продавался в России и Европе.
#разное
Приложение подкаста «Теоэстетика» теперь доступно в официальном магазине приложений Huawei.
#теоэстетика
#теоэстетика
Летом канал практически впал в анабиоз. На то были причины. Во-первых, медленно и мучительно продавал дачу под Гжелью (продал). Во-вторых, лечил кисту, вскочившую в глазу на почве запущенного конъюнктивита (вылечил). В-третьих, по наставлению девушки решил не закапывать в себе айтишника (поднаторел в Android-разработке и даже написал первый pet-проект – приложение для друзей из «Теоэстетики»). Планировал реабилитировать канал серией постов о дискуссиях по проблеме свободы воли в христианской аналитической теологии, стал начитывать материал по теме, но пришла беда, откуда не ждали.
Уверен, многие выпускники философского факультета МГУ – во всяком случае, из моего потока, – помнят Диму Самукова. Как философ он тяготел к аналитической традиции. Под руководством профессора Печёнкина писал диссертацию о понятии научного закона в философии Дэвида Армстронга.
Для меня Дима стал фактически первым человеком, с которым я познакомился в стенах Московского университета. Со временем мы очень сдружились. Именно Дима помогал с вёрсткой книги о мистерианстве Колина Макгинна и перевода макгинновского «Таинственного пламени» (последний из-за проблем с приобретением прав переводчика до сих пор не издан). В предисловиях к обеим книгам ему выражена благодарность.
Шестого августа Дима не вышел на связь в телеграме. Не произошло этого и на следующий день. Телефон недоступен. В это время я был поглощён непростым процессом оформления документов для покупателей-ипотечников. Параллельно страдал от болей в глазу. Предположил, что Дима в очередной раз уехал в отпуск: на малую родину (Самара) или, может быть, за границу. Дни шли, весточки от него не поступало.
Тревогу я забил к концу месяца. Дима жил незаметно, вёл достаточно закрытый образ жизни и в соцсетях был представлен минимально. К счастью, в его друзьях в ВК помимо меня и ещё одного молодого человека нашлась женщина, знакомая с его семьёй.
…Дима умер шестого августа. Восьмого из командировки вернулся его приятель, с которым он делил квартиру в Измайлово. Приятеля сразу насторожило, что дверь по звонку никто не открыл. Дима был в постели. Признаков насильственной смерти нет. Правда, и официальная причина по-прежнему неизвестна, идёт экспертиза. Похоронен тринадцатого августа.
Кажется, я пока в полной мере так и не смог осознать, трагедия каких масштабов произошла. Знаю лишь, что тот светлый и беззаботный период жизни, связанный с учёбой в МГУ, со смертью Димы закончился окончательно. Прежнюю жизнь, какой она была до 2020-го, больше не вернёшь. Первое фото – вручение дипломов, 2018 год. Второе – моё двадцатипятилетие, 2019-й. Жизнь разбросала нас по сторонам за каких-то пять лет.
У Димы остались пожилая мама и двое братьев. Нужна материальная помощь, чтобы покрыть расходы на похороны. Ниже прикладываю номер мобильного телефона, к которому привязана карта Сбербанка матери Димы.
89683581786
Татьяна Аркадьевна С.
#скорблю
Уверен, многие выпускники философского факультета МГУ – во всяком случае, из моего потока, – помнят Диму Самукова. Как философ он тяготел к аналитической традиции. Под руководством профессора Печёнкина писал диссертацию о понятии научного закона в философии Дэвида Армстронга.
Для меня Дима стал фактически первым человеком, с которым я познакомился в стенах Московского университета. Со временем мы очень сдружились. Именно Дима помогал с вёрсткой книги о мистерианстве Колина Макгинна и перевода макгинновского «Таинственного пламени» (последний из-за проблем с приобретением прав переводчика до сих пор не издан). В предисловиях к обеим книгам ему выражена благодарность.
Шестого августа Дима не вышел на связь в телеграме. Не произошло этого и на следующий день. Телефон недоступен. В это время я был поглощён непростым процессом оформления документов для покупателей-ипотечников. Параллельно страдал от болей в глазу. Предположил, что Дима в очередной раз уехал в отпуск: на малую родину (Самара) или, может быть, за границу. Дни шли, весточки от него не поступало.
Тревогу я забил к концу месяца. Дима жил незаметно, вёл достаточно закрытый образ жизни и в соцсетях был представлен минимально. К счастью, в его друзьях в ВК помимо меня и ещё одного молодого человека нашлась женщина, знакомая с его семьёй.
…Дима умер шестого августа. Восьмого из командировки вернулся его приятель, с которым он делил квартиру в Измайлово. Приятеля сразу насторожило, что дверь по звонку никто не открыл. Дима был в постели. Признаков насильственной смерти нет. Правда, и официальная причина по-прежнему неизвестна, идёт экспертиза. Похоронен тринадцатого августа.
Кажется, я пока в полной мере так и не смог осознать, трагедия каких масштабов произошла. Знаю лишь, что тот светлый и беззаботный период жизни, связанный с учёбой в МГУ, со смертью Димы закончился окончательно. Прежнюю жизнь, какой она была до 2020-го, больше не вернёшь. Первое фото – вручение дипломов, 2018 год. Второе – моё двадцатипятилетие, 2019-й. Жизнь разбросала нас по сторонам за каких-то пять лет.
У Димы остались пожилая мама и двое братьев. Нужна материальная помощь, чтобы покрыть расходы на похороны. Ниже прикладываю номер мобильного телефона, к которому привязана карта Сбербанка матери Димы.
89683581786
Татьяна Аркадьевна С.
#скорблю
Уже сутки пытаюсь осознать, что Димы больше нет. Вот какие мысли приходят в голову. Дальше – не хорошо настоявшаяся аргументация, а оперативная рефлексия.
(1) В смерти есть некая завораживающая ум двойственность. Смерть – то, что нам одновременно и понятно, и непонятно.
С одной стороны, нет ничего более очевидного, чем конечность физического существования. Мы уясняем это (как «знание факта») в раннем возрасте, и чем дольше живём, тем больше на наших глазах умирает людей. Нет ничего таинственного в физическом аспекте смерти, её «машинерии».
С другой стороны, решительно неясно всё, что в этом процессе касается ментального. Что значит умереть для личности? Вот был человек, и вот его не стало. Что изменилось?
Причём вопросы возникают не только относительно выживания личности, но и восприятия чьей-то смерти со стороны. Почему я воспринимаю смерть другого не столько как уничтожение (в онтологическом смысле), сколько как недоступность, словно человек улетел на другую планету, и до него невозможно дозвониться? Почему я замираю в недоумении перед смертью так же, как собака замирает в недоумении перед пищащей игрушкой?
Смерть таинственна и в перспективе от первого лица. «Знание знакомства» с ней можно получить лишь единожды, и одновременно с этим завершится физическое существование. До тех пор, пока человек жив, он не знает, каково это быть мёртвым. (Но можно знать, каково это умирать – таким опытом обладают люди, пережившие клиническую смерть.)
(2) Очень раздражают те, кто, узнав о чьей-то смерти, начинают нести благолепный вздор («Ну вот, теперь с облачка на нас глядит») или, того хуже, давить сапогом чужую скорбь, тыкая перстом в догматику и Писание («Забыл, что для настоящего христианина смерти нет?»).
Так ли всё просто, и смерть – путешествие в один конец? Как физикалисту мне трудно поверить, что протекание сознательного опыта не прервётся с гибелью тела.
Полагаю, к смерти следует относиться серьёзно. Я бы сказал, почтительно и с подобающей боязнью. Не такой боязнью, какую должно питать к Богу, но такой, какой она, смерть, достойна. Поступая так, т.е. не преуменьшая её силу, не строя ей рожи, мы в определённом смысле подражаем Христу, прослезившемуся, когда у Него на глазах отняли камень от пещеры с Лазарем (Ин. 11:35). Мужество же и дерзновение отрицания смерти можно требовать только от самого себя в минуту, которая неизбежно наступит для каждого из нас.
#мысли
(1) В смерти есть некая завораживающая ум двойственность. Смерть – то, что нам одновременно и понятно, и непонятно.
С одной стороны, нет ничего более очевидного, чем конечность физического существования. Мы уясняем это (как «знание факта») в раннем возрасте, и чем дольше живём, тем больше на наших глазах умирает людей. Нет ничего таинственного в физическом аспекте смерти, её «машинерии».
С другой стороны, решительно неясно всё, что в этом процессе касается ментального. Что значит умереть для личности? Вот был человек, и вот его не стало. Что изменилось?
Причём вопросы возникают не только относительно выживания личности, но и восприятия чьей-то смерти со стороны. Почему я воспринимаю смерть другого не столько как уничтожение (в онтологическом смысле), сколько как недоступность, словно человек улетел на другую планету, и до него невозможно дозвониться? Почему я замираю в недоумении перед смертью так же, как собака замирает в недоумении перед пищащей игрушкой?
Смерть таинственна и в перспективе от первого лица. «Знание знакомства» с ней можно получить лишь единожды, и одновременно с этим завершится физическое существование. До тех пор, пока человек жив, он не знает, каково это быть мёртвым. (Но можно знать, каково это умирать – таким опытом обладают люди, пережившие клиническую смерть.)
(2) Очень раздражают те, кто, узнав о чьей-то смерти, начинают нести благолепный вздор («Ну вот, теперь с облачка на нас глядит») или, того хуже, давить сапогом чужую скорбь, тыкая перстом в догматику и Писание («Забыл, что для настоящего христианина смерти нет?»).
Так ли всё просто, и смерть – путешествие в один конец? Как физикалисту мне трудно поверить, что протекание сознательного опыта не прервётся с гибелью тела.
Полагаю, к смерти следует относиться серьёзно. Я бы сказал, почтительно и с подобающей боязнью. Не такой боязнью, какую должно питать к Богу, но такой, какой она, смерть, достойна. Поступая так, т.е. не преуменьшая её силу, не строя ей рожи, мы в определённом смысле подражаем Христу, прослезившемуся, когда у Него на глазах отняли камень от пещеры с Лазарем (Ин. 11:35). Мужество же и дерзновение отрицания смерти можно требовать только от самого себя в минуту, которая неизбежно наступит для каждого из нас.
#мысли
Telegram
Алексей Павлов
Летом канал практически впал в анабиоз. На то были причины. Во-первых, медленно и мучительно продавал дачу под Гжелью (продал). Во-вторых, лечил кисту, вскочившую в глазу на почве запущенного конъюнктивита (вылечил). В-третьих, по наставлению девушки решил…
Монергизм и проблема свободы воли (1)
Как известно, спор Лютера и Католической церкви среди прочего касался проблемы спасения. Католики придерживаются синергического учения, согласно которому спасение обеспечивается не только божественной волей, но и благими делами. Лютер же, апеллируя к полемике Пелагия и Августина, реабилитирует монергизм последнего. Согласно этому учению, за спасением стоит только одна сила – Божья.
По мнению финского католического теолога Олли-Пекка Вайнио, лютеранин должен испытывать дополнительные трудности при решении и не без того непростой проблемы свободы воли. В данном случае эта проблема, считает богослов, превращается в своего рода теологический аналог задачи трёх тел в физике, связанной с невозможностью предсказать движение трёх тел даже при наличия знания об их траектории, скорости и массе.
Сначала, полагает Вайнио, лютеранин оказывается перед вилкой «Пелагианство – Манихейство». Отвергая первое, – т.е., по сути дела, синергическое учение исторических церквей, – ему требуется найти точку опоры, чтобы не впасть в крайность детерминизма, отрицающего наличие свободы воли у человека. В «Рабстве воли» Лютер разграничивает понятия воли (voluntas) и выбора (arbitrium). Первая, по его мысли, свободна, тогда как вторым мы обладаем ограниченно: мы всегда свободны в выборе действий, ведущих к злу, но никогда – к выбору действий, ведущих к благу и спасению. (Аналогией может послужить следующая ситуация: выпав из самолёта, я могу свободно двигаться, но не могу выбрать не разбиться об землю). Следующие поколения лютеранских богословов также подчёркивали, что человек – не безвольный камень или чурбанок.
Заняв, как ему кажется, срединную позицию между синергизмом и детерминизмом, лютеранин, продолжает Вайнио, встаёт перед необходимостью признания неразрешимых теологических парадоксов и, как следствие, теологического пессимизма – тезиса о том, что язык богословия надлежащим образом не схватывает положения дел – божественной – реальности.
Наконец, последний, убеждён Вайнио, препятствует унивокальному объяснению божественных любви и справедливости. Здесь богослов обращается к протестантскому понятию предопределения. Примем, что монергизм истинен, и вера в Бога обеспечивается действием в человеке благодати. Также примем лютеранский антиуниверсализм: неверно, что в конце концов спасутся все, и ад будет пуст. Получается, Бог произвольно предопределяет одних на спасение, а других – на вечные муки. Как тогда обеспечиваются божественные любовь и справедливость? (Вайнио ещё трогательно замечает, что в финском законодательстве есть уголовная статья за оставление в опасности.)
Продолжение поста ➡️
#сотериология
#свобода_воли
#Мартин_Лютер
Как известно, спор Лютера и Католической церкви среди прочего касался проблемы спасения. Католики придерживаются синергического учения, согласно которому спасение обеспечивается не только божественной волей, но и благими делами. Лютер же, апеллируя к полемике Пелагия и Августина, реабилитирует монергизм последнего. Согласно этому учению, за спасением стоит только одна сила – Божья.
По мнению финского католического теолога Олли-Пекка Вайнио, лютеранин должен испытывать дополнительные трудности при решении и не без того непростой проблемы свободы воли. В данном случае эта проблема, считает богослов, превращается в своего рода теологический аналог задачи трёх тел в физике, связанной с невозможностью предсказать движение трёх тел даже при наличия знания об их траектории, скорости и массе.
Сначала, полагает Вайнио, лютеранин оказывается перед вилкой «Пелагианство – Манихейство». Отвергая первое, – т.е., по сути дела, синергическое учение исторических церквей, – ему требуется найти точку опоры, чтобы не впасть в крайность детерминизма, отрицающего наличие свободы воли у человека. В «Рабстве воли» Лютер разграничивает понятия воли (voluntas) и выбора (arbitrium). Первая, по его мысли, свободна, тогда как вторым мы обладаем ограниченно: мы всегда свободны в выборе действий, ведущих к злу, но никогда – к выбору действий, ведущих к благу и спасению. (Аналогией может послужить следующая ситуация: выпав из самолёта, я могу свободно двигаться, но не могу выбрать не разбиться об землю). Следующие поколения лютеранских богословов также подчёркивали, что человек – не безвольный камень или чурбанок.
Заняв, как ему кажется, срединную позицию между синергизмом и детерминизмом, лютеранин, продолжает Вайнио, встаёт перед необходимостью признания неразрешимых теологических парадоксов и, как следствие, теологического пессимизма – тезиса о том, что язык богословия надлежащим образом не схватывает положения дел – божественной – реальности.
Наконец, последний, убеждён Вайнио, препятствует унивокальному объяснению божественных любви и справедливости. Здесь богослов обращается к протестантскому понятию предопределения. Примем, что монергизм истинен, и вера в Бога обеспечивается действием в человеке благодати. Также примем лютеранский антиуниверсализм: неверно, что в конце концов спасутся все, и ад будет пуст. Получается, Бог произвольно предопределяет одних на спасение, а других – на вечные муки. Как тогда обеспечиваются божественные любовь и справедливость? (Вайнио ещё трогательно замечает, что в финском законодательстве есть уголовная статья за оставление в опасности.)
Продолжение поста ➡️
#сотериология
#свобода_воли
#Мартин_Лютер
Taylor & Francis
A Theological Three-Body Problem | 12 | Why Lutherans Are Bound to Str
First, the monergistic doctrine seems to lead to universalism. Second, allowing a two-tier approach to theological truths seems to lead to sacrificium
Монергизм и проблема свободы воли (2)
⬅️ Начало поста
То, что лютеране имеют привычку подвешивать некоторые богословские проблемы как неразрешимые (особенно в тех случаях, когда мы имеем дело с двумя противоречащими друг другу тезисами, ни один из которых мы не вправе отбросить ввиду их выводимости из Писания), – факт известный. Странно лишь, что подсвечивается парадоксальность мышления исключительно лютеран, тогда как таково христианское мышление в целом. Взять хотя бы догмат о Троице: потребовалось созвать Никейский собор, чтобы корректно его сформулировать, но про его дискурсивное объяснение речи даже не шло. Нет ли в вере в полную репрезентативность теологического языка некоторой интеллектуальной самонадеянности?
Далее. Похоже, Вайнио смешивает лютеранство и кальвинизм. Теория двойного предопределения есть у Кальвина, но не у Лютера. Последний согласился бы с тем, что вера в Бога – результат действия в человеке благодати и, как следствие, предопределения к спасению, однако сделать следующий шаг и сказать, что те, кто в своей жизни так никогда и не уверовали, предопределены к вечным мукам, он не решился ни в одном из своих сочинений. Таково парадоксальное мышление Лютера, однако, на мой взгляд, оно не выбивается из общей парадоксальности мышления христианства.
Даже если было бы истинно, что Бог предопределяет кого-то на погибель (лютеране, как я уже говорил, так не считают), это мало что меняло бы. В проповеди Лютера много места отводилось призыву позволить Богу быть Богом. Когда Моисей при неопалимой купине спросил у Бога, как Его зовут, Он ответил: «Я Тот, Кто Я есть» (Синод.: «Я есмь Сущий») (Исх. 3:14). В этом была толика иронии: знать имя вещи – значит, иметь над ней власть, и Господь уклонился от столь дерзновенного – но, вероятно, заданного от испуга – вопроса.
Бог не обязан быть подотчётным Своему творению. За нашим желанием соответствия Бога нашим, человеческим, представлениям о морали стоит желание предсказуемого и понятного – а значит, в определённом смысле управляемого, – Бога, попирающее Его суверенитет.
#сотериология
#свобода_воли
#Мартин_Лютер
⬅️ Начало поста
То, что лютеране имеют привычку подвешивать некоторые богословские проблемы как неразрешимые (особенно в тех случаях, когда мы имеем дело с двумя противоречащими друг другу тезисами, ни один из которых мы не вправе отбросить ввиду их выводимости из Писания), – факт известный. Странно лишь, что подсвечивается парадоксальность мышления исключительно лютеран, тогда как таково христианское мышление в целом. Взять хотя бы догмат о Троице: потребовалось созвать Никейский собор, чтобы корректно его сформулировать, но про его дискурсивное объяснение речи даже не шло. Нет ли в вере в полную репрезентативность теологического языка некоторой интеллектуальной самонадеянности?
Далее. Похоже, Вайнио смешивает лютеранство и кальвинизм. Теория двойного предопределения есть у Кальвина, но не у Лютера. Последний согласился бы с тем, что вера в Бога – результат действия в человеке благодати и, как следствие, предопределения к спасению, однако сделать следующий шаг и сказать, что те, кто в своей жизни так никогда и не уверовали, предопределены к вечным мукам, он не решился ни в одном из своих сочинений. Таково парадоксальное мышление Лютера, однако, на мой взгляд, оно не выбивается из общей парадоксальности мышления христианства.
Даже если было бы истинно, что Бог предопределяет кого-то на погибель (лютеране, как я уже говорил, так не считают), это мало что меняло бы. В проповеди Лютера много места отводилось призыву позволить Богу быть Богом. Когда Моисей при неопалимой купине спросил у Бога, как Его зовут, Он ответил: «Я Тот, Кто Я есть» (Синод.: «Я есмь Сущий») (Исх. 3:14). В этом была толика иронии: знать имя вещи – значит, иметь над ней власть, и Господь уклонился от столь дерзновенного – но, вероятно, заданного от испуга – вопроса.
Бог не обязан быть подотчётным Своему творению. За нашим желанием соответствия Бога нашим, человеческим, представлениям о морали стоит желание предсказуемого и понятного – а значит, в определённом смысле управляемого, – Бога, попирающее Его суверенитет.
#сотериология
#свобода_воли
#Мартин_Лютер
Telegram
Алексей Павлов
Монергизм и проблема свободы воли (1)
Как известно, спор Лютера и Католической церкви среди прочего касался проблемы спасения. Католики придерживаются синергического учения, согласно которому спасение обеспечивается не только божественной волей, но и благими…
Как известно, спор Лютера и Католической церкви среди прочего касался проблемы спасения. Католики придерживаются синергического учения, согласно которому спасение обеспечивается не только божественной волей, но и благими…
Друзья,
подписывайтесь на канал Никиты Зверева, основателя образовательного проекта «Академия "Нус"».
Интересно и доходчиво о философии, социологии и психологии.
#дружеский_репост
подписывайтесь на канал Никиты Зверева, основателя образовательного проекта «Академия "Нус"».
Интересно и доходчиво о философии, социологии и психологии.
#дружеский_репост
Telegram
Никита Зверев | Философия, психология, общество
Канал Никиты Зверева - философа, социолога, основателя образовательного проекта @nysacademy
P.S. Реабилитировал реакции под постами. Теперь среди них есть «звезда» на случай, если вам захочется поддержать мою работу небольшим пожертвованием.
#этот_канал
#этот_канал
Лютеровское учение о свободе воли (1)
В предыдущем посте коснулся вопроса о том, как Лютер разграничивал понятия воли и выбора. Теперь попробуем разобраться, как в целом можно охарактеризовать его позицию по проблеме свободы воли.
В 1520 году в работе «Assertio omnium articulorum» Лютер заявляет, что всё происходит с абсолютной необходимостью, и свобода воли – слово с пустым значением, понятие без референта в реальности.
Четырьмя годами позднее на этот тезис откликается Эразм Роттердамский в «De libero arbitrio diatribe sive collatio». Согласно Эразму, свобода воли – это сила, позволяющая человеку следовать или не следовать тому, что ведёт его к спасению. При этом он признаёт, что человеческая воля повреждена грехом, и без содействия божественной благодати её недостаточно. Стало быть, основная, или первичная, причина (principalis causa) спасения – благодать, а человеческая воля – вторичная (minus principalis). По Эразму, человека на пути спасения можно уподобить ребёнку, который – пусть нетвёрдо, но, тем не менее, самостоятельно – шаг за шагом идёт к яблоку, которое показывает ему его любящий отец.
Именно эта работа попадает под удар в знаменитом лютеровском трактате «О рабстве воли» (1525). (А заодно становится причиной окончательной размолвки Лютера и Эразма, поскольку первый в выражениях там, скажем честно, не сдерживается.) Если Бог, пишет Лютер, это causa principalis спасения, то выходит, что Он не единственный принцип спасения и, соответственно, Его господство не абсолютно. Другими словами, из позиции Эразма будто бы следует, что Бог в определённом смысле не может быть Богом без участия человека. Поскольку этот вывод, заключает реформатор, для нас недопустим, следует признать, что осуждение на жизнь вечную или геенну огненную находится в ведении исключительно одного лишь Бога.
Продолжение поста ➡️
#сотериология
#свобода_воли
#Мартин_Лютер
В предыдущем посте коснулся вопроса о том, как Лютер разграничивал понятия воли и выбора. Теперь попробуем разобраться, как в целом можно охарактеризовать его позицию по проблеме свободы воли.
В 1520 году в работе «Assertio omnium articulorum» Лютер заявляет, что всё происходит с абсолютной необходимостью, и свобода воли – слово с пустым значением, понятие без референта в реальности.
Четырьмя годами позднее на этот тезис откликается Эразм Роттердамский в «De libero arbitrio diatribe sive collatio». Согласно Эразму, свобода воли – это сила, позволяющая человеку следовать или не следовать тому, что ведёт его к спасению. При этом он признаёт, что человеческая воля повреждена грехом, и без содействия божественной благодати её недостаточно. Стало быть, основная, или первичная, причина (principalis causa) спасения – благодать, а человеческая воля – вторичная (minus principalis). По Эразму, человека на пути спасения можно уподобить ребёнку, который – пусть нетвёрдо, но, тем не менее, самостоятельно – шаг за шагом идёт к яблоку, которое показывает ему его любящий отец.
Именно эта работа попадает под удар в знаменитом лютеровском трактате «О рабстве воли» (1525). (А заодно становится причиной окончательной размолвки Лютера и Эразма, поскольку первый в выражениях там, скажем честно, не сдерживается.) Если Бог, пишет Лютер, это causa principalis спасения, то выходит, что Он не единственный принцип спасения и, соответственно, Его господство не абсолютно. Другими словами, из позиции Эразма будто бы следует, что Бог в определённом смысле не может быть Богом без участия человека. Поскольку этот вывод, заключает реформатор, для нас недопустим, следует признать, что осуждение на жизнь вечную или геенну огненную находится в ведении исключительно одного лишь Бога.
Продолжение поста ➡️
#сотериология
#свобода_воли
#Мартин_Лютер
Telegram
Алексей Павлов
Монергизм и проблема свободы воли (1)
Как известно, спор Лютера и Католической церкви среди прочего касался проблемы спасения. Католики придерживаются синергического учения, согласно которому спасение обеспечивается не только божественной волей, но и благими…
Как известно, спор Лютера и Католической церкви среди прочего касался проблемы спасения. Католики придерживаются синергического учения, согласно которому спасение обеспечивается не только божественной волей, но и благими…
Лютеровское учение о свободе воли (2)
⬅️ Начало поста
Кроме того, Лютер в этом трактате отбрасывает традиционное для схоластики разграничение necessitas consequentiae и necessitas consequentis.
Объясню эту дистинкцию на следующем примере. Возьмём предложение: «Если я завтра закажу пиццу – значит, я завтра закажу пиццу». Формализовать его можно так: «Если p, то p», где p – термин для подстановки любого суждения. Любое предложение такого типа не просто истинно, но истинно логически, т.е. истинно благодаря своей логической форме. Заметим: всякое предложение, истинное по своей логической форме, необходимо истинно (Nec. p → p). Это пример necessitas consequentiae.
В то же время, хотя необходимо истинно, что если я завтра закажу пиццу – значит, я завтра закажу пиццу, из этого не следует, что если я завтра закажу пиццу, я сделаю это с необходимостью (p → Nec. p). Легче прояснить этот момент в терминах логики возможных миров: истинно, что если я завтра закажу пиццу – значит, я завтра закажу пиццу, однако это контингентный факт, имеющий место только в нашем актуальном мире. Грубо говоря, в моей природе нет ничего такого, что позволило бы заключить, что если завтра я закажу пиццу, я закажу её во всех возможных мирах; предикат «закажет завтра пиццу» аналитически не содержится в имени «Алексей Павлов». Это, соответственно, пример necessitas consequentis.
В схоластике данная дистинкция часто использовалась для объяснения совместимости божественного детерминизма и свободы воли: Бог предопределяет и предвидит события в логическом (necessitas consequentiae), а не эмпирическом (necessitas consequentis) смысле; стало быть, эмпирически мы все свободные агенты. Так же мыслит и Эразм.
Как можно догадаться, Лютера, ненавидевшего Аристотеля, такая логическая эквилибристика не устраивала. Вместо этого он предлагает понятие непреложной необходимости (necessitas immutabilitatis), под которым фактически скрывается объединение necessitas consequentiae и necessitas consequentis (p → Nec. p & Nec. p → p). Мыслит Лютер здесь так: есть одна божественная воля; она является причиной всего как в логическом, так и в эмпирическом смысле; точка.
По мнению Андреа Веструччи, такая постановка вопроса фактически делает невозможным применение терминов логики возможных миров в рамках лютеранской сотериологии. При этом, подчёркивает он, из аргументации Лютера не следует, что мы не можем вообразить возможный мир, в котором Иуда не предал Христа (или в котором я не закажу завтра пиццу): из неё следует лишь то, что такие возможные миры непредставимы в теологическом смысле. Другими словами, божественная воля, по Лютеру, столь абсолютна, что Иуда с необходимостью предал Христа, а я завтра с необходимостью закажу пиццу.
И впрямь, что ли, пойти заказать?..
(Продолжение следует)
#сотериология
#свобода_воли
#Мартин_Лютер
⬅️ Начало поста
Кроме того, Лютер в этом трактате отбрасывает традиционное для схоластики разграничение necessitas consequentiae и necessitas consequentis.
Объясню эту дистинкцию на следующем примере. Возьмём предложение: «Если я завтра закажу пиццу – значит, я завтра закажу пиццу». Формализовать его можно так: «Если p, то p», где p – термин для подстановки любого суждения. Любое предложение такого типа не просто истинно, но истинно логически, т.е. истинно благодаря своей логической форме. Заметим: всякое предложение, истинное по своей логической форме, необходимо истинно (Nec. p → p). Это пример necessitas consequentiae.
В то же время, хотя необходимо истинно, что если я завтра закажу пиццу – значит, я завтра закажу пиццу, из этого не следует, что если я завтра закажу пиццу, я сделаю это с необходимостью (p → Nec. p). Легче прояснить этот момент в терминах логики возможных миров: истинно, что если я завтра закажу пиццу – значит, я завтра закажу пиццу, однако это контингентный факт, имеющий место только в нашем актуальном мире. Грубо говоря, в моей природе нет ничего такого, что позволило бы заключить, что если завтра я закажу пиццу, я закажу её во всех возможных мирах; предикат «закажет завтра пиццу» аналитически не содержится в имени «Алексей Павлов». Это, соответственно, пример necessitas consequentis.
В схоластике данная дистинкция часто использовалась для объяснения совместимости божественного детерминизма и свободы воли: Бог предопределяет и предвидит события в логическом (necessitas consequentiae), а не эмпирическом (necessitas consequentis) смысле; стало быть, эмпирически мы все свободные агенты. Так же мыслит и Эразм.
Как можно догадаться, Лютера, ненавидевшего Аристотеля, такая логическая эквилибристика не устраивала. Вместо этого он предлагает понятие непреложной необходимости (necessitas immutabilitatis), под которым фактически скрывается объединение necessitas consequentiae и necessitas consequentis (p → Nec. p & Nec. p → p). Мыслит Лютер здесь так: есть одна божественная воля; она является причиной всего как в логическом, так и в эмпирическом смысле; точка.
По мнению Андреа Веструччи, такая постановка вопроса фактически делает невозможным применение терминов логики возможных миров в рамках лютеранской сотериологии. При этом, подчёркивает он, из аргументации Лютера не следует, что мы не можем вообразить возможный мир, в котором Иуда не предал Христа (или в котором я не закажу завтра пиццу): из неё следует лишь то, что такие возможные миры непредставимы в теологическом смысле. Другими словами, божественная воля, по Лютеру, столь абсолютна, что Иуда с необходимостью предал Христа, а я завтра с необходимостью закажу пиццу.
И впрямь, что ли, пойти заказать?..
(Продолжение следует)
#сотериология
#свобода_воли
#Мартин_Лютер
Telegram
Алексей Павлов
Лютеровское учение о свободе воли (1)
В предыдущем посте коснулся вопроса о том, как Лютер разграничивал понятия воли и выбора. Теперь попробуем разобраться, как в целом можно охарактеризовать его позицию по проблеме свободы воли.
В 1520 году в работе…
В предыдущем посте коснулся вопроса о том, как Лютер разграничивал понятия воли и выбора. Теперь попробуем разобраться, как в целом можно охарактеризовать его позицию по проблеме свободы воли.
В 1520 году в работе…
ПСТГУ объявляет об открытии регистрации на II междисциплинарную универсиаду «Богословие и гуманитарные науки».
Универсиада состоит из двух туров: заочного-отборочного и очного-заключительного.
Первый тур: написать и прислать до 17 ноября включительно эссе на гуманитарную тему.
Второй тур: написать текст по одному из трёх направлений: богословие, философия/религиоведение, филология.
Победителям обещают ценные призы и возможность поступления в магистратуру ПСТГУ.
Подробности здесь ↩️
#дружеский_репост
Универсиада состоит из двух туров: заочного-отборочного и очного-заключительного.
Первый тур: написать и прислать до 17 ноября включительно эссе на гуманитарную тему.
Второй тур: написать текст по одному из трёх направлений: богословие, философия/религиоведение, филология.
Победителям обещают ценные призы и возможность поступления в магистратуру ПСТГУ.
Подробности здесь ↩️
#дружеский_репост
Концепция «непреложной необходимости» (necessitas immutabilitatis), о которой шла речь в предыдущем посте, может навести на мысль, что Лютер был инкопатибилистом. (Для справки: инкопатибилизм – это тезис о том, что детерминизм и свободная воля несовместимы. Проще говоря, если истинен детерминизм, мы не обладаем свободой воли, и наоборот: если верно, что все мы свободные агенты, идея о том, что любое событие имеет свою причину, не соответствует действительности.)
С этой оценкой не согласен Веструччи. По его мнению, у Лютера детерминизм связан с особой волей – божественной. Стало быть, по Лютеру, условием необходимости всего происходящего является воля Бога. Но заметим: над Его волей не стоит никакая иная воля и никакой иной каузальный принцип. Выходит, у Лютера закон необходимости и божественная воля совпадают. Кроме того, у нас попросту нет понятий, в которых мы могли бы сформулировать законы причинности в лютеровской метафизике.
Аналогичный вывод, продолжает Веструччи, можно сделать по поводу божественного предвидения. Если бы мы могли сформулировать закон божественной воли, то, вероятно, тем самым либо упразднили бы свободу божественной воли, либо, по крайней мере, смогли бы знать то, что знает Бог, т.е. обладать предвидением, равным божественному предвидению. Как уже было сказано, из аргументов Лютера следует, что такого рода предвидение нам недоступно.
Можно, конечно, сослаться на возможность научного предвидения (прогнозирования), опирающегося на известные науке закономерности. Однако это знание в первую очередь об эмпирической причинности и статистических регулярностях каузальных отношений. Другими словами, оно зависит от открытия и формулировок законов природы, и оно не порождает эти законы. В этом смысле научное предвидение – противоположность божественного предвидения: последнее связано с божественной волей как причиной всего и предшествует делению на причину и следствие.
Лютер, подытоживает Веструччи, не был инкомпатибилистом потому, что он не был и детерминистом: детерминизм в его метафизике совпадает с волениями Бога, и поскольку воля Бога в известном смысле самоуправна, не имеет причины вне себя, говорить о детерминизме как о некоем независящем от Бога онтологическом принципе не представляется возможным.
Вообще, чем больше погружаюсь в эту тему, тем больше вопросов у меня возникает. В частности, относительно наличия свободы воли у человеческого субъекта, не божественного. Похоже, причина затруднений не только в диалектичном и достаточно непоследовательном стиле лютеровского мышления, но и в отсутствии более или менее общепринятой экспозиции его взглядов по проблеме свободы воли. Буду копать дальше.
#сотериология
#свобода_воли
#Мартин_Лютер
С этой оценкой не согласен Веструччи. По его мнению, у Лютера детерминизм связан с особой волей – божественной. Стало быть, по Лютеру, условием необходимости всего происходящего является воля Бога. Но заметим: над Его волей не стоит никакая иная воля и никакой иной каузальный принцип. Выходит, у Лютера закон необходимости и божественная воля совпадают. Кроме того, у нас попросту нет понятий, в которых мы могли бы сформулировать законы причинности в лютеровской метафизике.
Аналогичный вывод, продолжает Веструччи, можно сделать по поводу божественного предвидения. Если бы мы могли сформулировать закон божественной воли, то, вероятно, тем самым либо упразднили бы свободу божественной воли, либо, по крайней мере, смогли бы знать то, что знает Бог, т.е. обладать предвидением, равным божественному предвидению. Как уже было сказано, из аргументов Лютера следует, что такого рода предвидение нам недоступно.
Можно, конечно, сослаться на возможность научного предвидения (прогнозирования), опирающегося на известные науке закономерности. Однако это знание в первую очередь об эмпирической причинности и статистических регулярностях каузальных отношений. Другими словами, оно зависит от открытия и формулировок законов природы, и оно не порождает эти законы. В этом смысле научное предвидение – противоположность божественного предвидения: последнее связано с божественной волей как причиной всего и предшествует делению на причину и следствие.
Лютер, подытоживает Веструччи, не был инкомпатибилистом потому, что он не был и детерминистом: детерминизм в его метафизике совпадает с волениями Бога, и поскольку воля Бога в известном смысле самоуправна, не имеет причины вне себя, говорить о детерминизме как о некоем независящем от Бога онтологическом принципе не представляется возможным.
Вообще, чем больше погружаюсь в эту тему, тем больше вопросов у меня возникает. В частности, относительно наличия свободы воли у человеческого субъекта, не божественного. Похоже, причина затруднений не только в диалектичном и достаточно непоследовательном стиле лютеровского мышления, но и в отсутствии более или менее общепринятой экспозиции его взглядов по проблеме свободы воли. Буду копать дальше.
#сотериология
#свобода_воли
#Мартин_Лютер