В пятницу к нам в офис приехал помощник следователя по делу Надежды Кеворковой и привез уведомление о датах ознакомления с материалами дела. Меня приглашают знакомиться с материалами дела с 28 октября по 1 ноября. Буквально спустя несколько минут мне приходит сообщение от самого следователя Александры Поморцевой, в котором она уведомляет меня о судебном заседании об ограничении со сроками ознакомления с делом, которое назначено на 29 октября. Вот так: уведомляем об ознакомлении до 1 ноября, а ограничиваем уже 29 октября. А причина этих исполнений следователя в том, что я отказался подписывать график ознакомления с материалами. Дело в том, что я никогда его не подписываю, поскольку это не процессуальный документ, придуманный следствием для того, чтобы отчитываться о сроках ознакомления. При этом я заранее предупреждаю следователей о том, что не буду подписывать такой график. Ладно суд меня ограничивает – я справлюсь. Но ограничивать Надежду с ознакомлении с материалами – безусловное нарушение права на защиту.
В пятницу к нам в офис приехал помощник следователя по делу Надежды Кеворковой и привез уведомление о датах ознакомления с материалами дела. Меня приглашают знакомиться с материалами дела с 28 октября по 1 ноября. Буквально спустя несколько минут мне приходит сообщение от самого следователя Александры Поморцевой, в котором она уведомляет меня о судебном заседании об ограничении со сроками ознакомления с делом, которое назначено на 29 октября. Вот так: уведомляем об ознакомлении до 1 ноября, а ограничиваем уже 29 октября. А причина этих исполнений следователя в том, что я отказался подписывать график ознакомления с материалами. Дело в том, что я никогда его не подписываю, поскольку это не процессуальный документ, придуманный следствием для того, чтобы отчитываться о сроках ознакомления. При этом я заранее предупреждаю следователей о том, что не буду подписывать такой график. Ладно суд меня ограничивает – я справлюсь. Но ограничивать Надежду с ознакомлении с материалами – безусловное нарушение права на защиту.
Telegram boasts 500 million users, who share information individually and in groups in relative security. But Telegram's use as a one-way broadcast channel — which followers can join but not reply to — means content from inauthentic accounts can easily reach large, captive and eager audiences. Apparently upbeat developments in Russia's discussions with Ukraine helped at least temporarily send investors back into risk assets. Russian President Vladimir Putin said during a meeting with his Belarusian counterpart Alexander Lukashenko that there were "certain positive developments" occurring in the talks with Ukraine, according to a transcript of their meeting. Putin added that discussions were happening "almost on a daily basis." Additionally, investors are often instructed to deposit monies into personal bank accounts of individuals who claim to represent a legitimate entity, and/or into an unrelated corporate account. To lend credence and to lure unsuspecting victims, perpetrators usually claim that their entity and/or the investment schemes are approved by financial authorities. The next bit isn’t clear, but Durov reportedly claimed that his resignation, dated March 21st, was an April Fools’ prank. TechCrunch implies that it was a matter of principle, but it’s hard to be clear on the wheres, whos and whys. Similarly, on April 17th, the Moscow Times quoted Durov as saying that he quit the company after being pressured to reveal account details about Ukrainians protesting the then-president Viktor Yanukovych. Russians and Ukrainians are both prolific users of Telegram. They rely on the app for channels that act as newsfeeds, group chats (both public and private), and one-to-one communication. Since the Russian invasion of Ukraine, Telegram has remained an important lifeline for both Russians and Ukrainians, as a way of staying aware of the latest news and keeping in touch with loved ones.
from us
